2 февраля в войсках был проведен смотр и приказано было "делать туры". Под термином "туры" могут скрываться укрепления самых разных типов: просто насыпные, из плетеных корзин, передвижные деревянные башни, наконец, в данном случае, - ни то, ни другое, ни третье. Виленский "летучий листок" дает сведения, по которым можно хотя бы примерно представить себе вид грозненских "туров" - это были деревянные каркасы, очевидно, передвижные или на катках, заполненные мешками с землей. Строили их в лесу, "в двух милях от города", и каждые десять человек должны были сделать одну "туру" - вероятно, некое звено общей цепи возводимых укреплений. Кроме того, еще во время похода "розмысл и фрязи" (наемный военный инженер и иные военные специалисты-итальянцы) приготовили щиты, "с которыми итти перед туры, и туры за ними ставити"184. 4 февраля туры начали ставить вокруг стен и придвинули к городским укреплениям наряд.
На протяжении всего времени полоцкой осады от 30 января вплоть до падения города русским командованием были четко организованы разведка и охранение. 30 января застава была выслана за Двину, к Бельчицко- му монастырю. Несколько дней, до полного смыкания кольца осады, застава в Задвинье оставалась, ежедневно сменяясь. Затем заставы начали отправлять дальше, по Виленской дороге до "Глубоцкой волости", не доходя до Глубокого 10-15 верст (около 60-65 км от Полоцка), а также по Луцкой дороге (5 верст от Полоцка). Известие в Хронике Стрыйковского подтверждает наличие московских застав в районе Глубокого. Помимо передовых застав, 4 февраля высланы были отряды для охраны кошей и осадного "наряда "185, подтягивавшихся еще целую неделю по великолуцкой дороге.
Виленский воевода и великий гетман литовский Н. Радзивилл мало что мог противопоставить московской армии. Переписка между ним и королем Сигизмундом Августом свидетельствует о полном бессилии последнего помочь чем-либо Литве. В письмах последней декады января (т.е. отправленных в тот момент, когда московская армия была уже на марше от Великих Лук) король сообщает Радзивиллу о "немалых силах неприятельских и большой опасности", далее о тщетных попытках хотя бы собрать деньги для найма солдат. В свой срок, получая эти письма, Радзивилл вполне мог воспринять их как изощренное издевательство. 31 января, в день начала осады Полоцка, Сигизмунд Август пишет великому гетману литовскому, что отправил на подмогу воеводичей Русского и Поморского и пана Ляского, но лишь первый двинулся с сотней конных (!), а два последних остались на месте. Польский хронист Лукаш Гурницкий сообщает о пребывании в Вильно немногочисленного королевского двора, который мог скорее устрашить московского государя именами старших воевод, чем действительно обеспечить защиту литовской столицы. Стрыйковский прямо назвал численность корпуса, с которым Н. Радзивилл и польный гетман Г. Ходкевич выступили против московских войск из Минска: 2000 литовских солдат и 400 поляков. Более этого Радзивилл собрать не мог из-за поспешности и отсутствия времени для ожидания отрядов из отдаленных поветов. Учитывая сложную социально-политическую обстановку в Великом княжестве Литовском (конфедерация 1562 г. за унию с Польшей) и неожиданность русского наступления, указанную цифру можно принять как вполне вероятную. Русские разряды и один из "летучихлистков" (виленский, марта 1563 г.) сообщают о сорокатысячном литовском войске при 20-26 орудиях186. Скорее всего эти сведения - результат слухов, распущенных Радзивиллом, с целью вызвать панику в московском стане и оттянуть часть сил осаждающих на себя. На большее гетман не решался. Его корпус переправился через Березину и Черницу и оперировал на расстоянии 8 миль от Полоцка, не ближе.
Замысел Радзивилла удался, но лишь отчасти.
13 февраля казанские татары "привели из загонов дву литвинов: Марка Иванова, да Федка Сафонова"187, кои и явились дезинформаторами. По их словам, ертоул вместе с "Варколапом "(Баркулабом. -Д.В.) был уже в трех милях от Бобыничей. Встревожившись, московское командование послало крупный отряд во главе с царевичем Ибаком, воеводами кн. Ю.П. Репниным и кн. А.И. Ярославовым. Отряд двигался по маршруту Полоцк - Бобыничи и вернулся назад, узнав от языков, что Радзивилл, стоявший "в Глубокой", передвинулся "...к бору у Черной речки". (Глубокое - около 80 км от Полоцка, Бобыничи - около 30 км, северный изгиб Черницы - около 45 км.) Причиной отхода русского отряда послужила болезнь и смерть кн. Ю.П. Репнина. 16 февраля, уже после сдачи Полоцка, против Радзивилла был послан князь А.И. Вяземский-Глухой с войском. Вяземский опять шел через Бобыничи до мест, "где были литовские люди", и вызнал, что Радзивилл и Ходкевич бежали к Березине и "рухледи метали много " - после того как они получили известие о падении города и движении на них московских отрядов.
Стрыйковский сообщает, что литовцам удалось разгромить несколько московских разъездов, о чем разряды умалчивают188. Вероятно, разъезды были разбиты Радзивиллом и Ходкевичем на подходе к Полоцку, а появление крупных сил русских заставило их отступить: дальнейшее продвижение воевод Ивана IV в этом направлении грозило отрезать небольшой литовский корпус от Вильно и оставить тем самым столицу Великого княжества без прикрытия. Но и князь Вяземский отличился, взяв под Бобыничами литовских "языков"189.
В целом же, действия литовских военачальников, направленные на деблокаду Полоцка извне, не увенчались успехом. Городской гарнизон в течение всей осады был предоставлен самому себе.
Осадные орудия подошли к Полоцку лишь 7 февраля. Но артиллерийская перестрелка началась уже в первый день осады. Иван IV, переправлявшийся с государевым полком в Задвинье, был обстрелян с крепостной стены. В ответ заговорили русские пушки с Ивановского острова. Лебедевская летопись сообщает, что со стороны осаждающих был убит лишь один человек, а "... стрелцы из наряду с острогу пушкарей збили и литовских людей многих побили в остроге"190. Эта стычка имела частный характер и не сыграла особой роли. Вся артиллерия, пришедшая вместе с московскими полками, кроме наряда на Ивановском острове, молчала до 5 февраля. 4-5 февраля под городскими стенами ставились укрепления и устанавливались пушки.
Первое серьезное столкновение произошло лишь 5 февраля. Не были поставлены еще все укрепления, но стрельцы под командой головы Ивана Голохвастова подожгли "башню над Двиною" и кинулись на приступ. Им удалось занять башню и войти "в острог". Но их отозвали назад, так как "туры еще во многих местех не поставлены около города..."191. Это место в русской летописи вызывает сомнение: очевидно, все-таки стрельцы не столько отошли, подчиняясь приказу, сколько были выбиты из занятой ими башни. Во всяком случае иностранные источники говорят о целом ряде неудачных штурмов, предшествовавших падению города. Того же мнения придерживался и Г.В. Форстен. В этот день московские войска потеряли при постановке укреплений и в бою за "башню над Двиной " более 30 человек, в том числе и казачьего атамана К. Подчеркова192. Так что, по всей видимости, 5 февраля гарнизон города отбил попытку частного штурма, направленного на южный, приречный угол укреплений Великого посада.
Полоцк, по отзывам иностранных источников, в то время славился своими укреплениями и представлял собою крепкий орешек для осаждающих. В городе было около 6000 бойцов гарнизона и местных служилых людей (в том числе порядка 1,5 тыс. поляков, настроенных драться до последней крайности), а также мощный артиллерийский арсенал. Московское командование признавало мощь городских стен, не говоря уже о замковых: "Острог крепок... ров вкруз острога от Полоты и до Двины реки делан крепок и глубок..."193 Поэтому первая неудача вполне объяснима.
Московский наряд обстреливал защитников Полоцка до вечера 5 февраля. Вечером же орудия замолчали и канонада прервалась почти на трое суток, вплоть до 8 февраля. Под Полоцком еще не слышали залпов "артиллерии главного удара " ("большой " наряд), но поединок с "середним и лехким " нарядом в первый же день вызвал предложение начать переговоры. Полоцк был богатым и хорошо укрепленным городом - да, но отнюдь не военной твердыней, стенам которой изначально предначертана судьба быть растерзанными ядрами неприятельских пушек. Долгий период мира не способствовал поддержанию боевого духа в его жителях.
К тому же у русского царя в самом городе была партия доброжелателей - Иван IV с самого начала не напрасно и не в пустоту обращался с предложениями мирной сдачи.
Косвенно это подтверждается аналогией, проведенной М. Стрыйковским между падением Полоцка и присоединением Пскова к Москве: в обоих случаях горожане поддались на ласку и уговоры. Общий тон известий Шта- дена, Одерборна и Пискаревского летописца указывают на недостаточность сопротивления, оказанного городом. Одерборн прямо говорит, что одной из существенных причин сдачи Полоцка была боязнь, "как бы не возникло внутренних смут"194. Ход переговоров 5-8 февраля дает этому дополнительное подтверждение. Переговоры велись со стороны осажденных Лукой Халабурдой и Василием Трибуном, московского же царя представляли Иван Черемисинов и Василий Розладин (затем один Че- ремисинов).
Отношение русской стороны к переговорам понятно: они были на руку Ивану IV. Глава гарнизона Станислав Довойна сделал серьезную ошибку, не выговорив с первого же дня условия, чтобы московские войска не двигали к городским стенам своих укреплений, пока переговоры продолжаются. На это указал в своей хронике-мемуарах Л. Гурницкий. В результате промаха полоцкого воеводы в ночь с 5 на 6 февраля "туры" были поставлены у самых стен195. Но московское командование надеялось, очевидно, все-таки договориться о мирной сдаче города: 6 февраля по-прежнему идут переговоры, хотя русские воеводы уже получили возможность нанести решающий удар.