2
Хотя Каннегисер и утверждал, что убийство Урицкого совершено им "по собственному побуждению", но продумано и спланировано оно было так тщательно, будто его готовила целая организация.
Изумляет и хладнокровие Леонида.
Он не собирался попадать в руки чекистов. В ходе следствия удалось выяснить, что вечером Каннегисер должен был отправиться в Одессу на поезде, место на котором выхлопотал ему отец.
Выяснилась и другая любопытная деталь.
Именно в тот момент, когда Леонид мчался на велосипеде по Миллионной улице, навстречу двигался вооруженный браунингом Юлий Иосифович Лепа, бухгалтер из отцовской конторы.
Другая сотрудница - секретарша Иоакима Самуиловича Каннегисера - Гальдергарда Иоанновна Раудлер тоже почему-то именно в это время появилась возле Певческого моста.
Разумеется, это может быть и совпадением, но, как принято у работников спецслужб и террористов, совпадения больше двух совпадениями уже не считаются.
Впрочем, для самого Леонида это было уже не важно, поскольку оторваться от погони ему, несмотря на все хладнокровие, так и не удалось…
"Часов в одиннадцать раздалась команда: "Караул, в ружье!", что мы тотчас же исполнили и увидели, что лежит труп тов. Урицкого…
Мы сейчас же сели в поданный автомобиль и поехали догонять убийцу. Доехали до набережной, где наша машина почему-то встала…
Мы тотчас же выскочили и побежали пешком по Миллионной улице… Когда я стал в его стрелять из винтовки, то убийца свернул в ворота дома 17 по Миллионной и после, соскочив с велосипеда, бросил его у ворот, а сам побежал; по лестнице наверх…"
Это показания Викентия Францевича Сингайло, охранника, которому принадлежит сомнительная честь задержания Каннегисера.
До запланированного места Леонид просто не успел доехать…
Как свидетельствовал Алексей Викторович Андрушкевич из 3-го Псковского полка: "Солдат дал выстрел по велосипедисту. Велосипедист свалился с велосипеда, захромал и бросился во двор".
Произошло это недалеко от Мраморного дворца, возле дома № 17 по левой стороне Миллионной, где располагался Английский клуб…
Момент падения с велосипеда, а главное панику, охватившую его, Леонид Каннегисер переживал потом мучительно и долго. Уже оказавшись в тюрьме, более всего он стыдился этой растерянности, страха, которому позволил восторжествовать над собой.
Не помня себя, он позвонил в первую попавшуюся квартиру, умоляя спрятать его. Когда его не пустили, бросился к другой квартире, где дверь была приоткрыта, оттолкнул горничную и, ворвавшись в комнату, схватил с вешалки пальто, а потом, натягивая его поверх тужурки, снова выбежал на лестницу. Но с улицы уже заходили в подъезд солдаты, и, выстрелив в них, Леонид бросился по лестнице наверх.
В панике и растерянности, охватившей Леонида, ничего удивительного нет.
Он не был профессиональным убийцей.
Нервы его были напряжены уже и в вестибюле дворца Росси, а что говорить, когда, свалившись с велосипеда, он понял, что рушится разработанный план побега, и через минуту-две он окажется в руках солдат-охранников.
Столь подробно останавливаюсь я на этом эпизоде только для того, чтобы показать, какой изумительной силой воли обладал этот юноша. Ведь вбежав по лестнице наверх, отрезанный ворвавшимися в парадное охранниками, он все же сумел взять себя в руки и еще раз продемонстрировать завидную выдержку.
Впрочем, лучше, если об этом расскажет непосредственный участник событий; охранник Викентий Францевич Сингайло.
"Мы сделали из моей шинели чучело и поставили его на подъемную машину и подняли вверх, думая, чтобы убийца расстрелял скорее патроны… Но когда лифт был спущен обратно, моей шинели и чучела уже не было там. В это же время по лестнице спускался человек, который говорил, чтобы убийца поднялся выше. Я заметил, что шинель на человеке моя и, дав ему поравняться со мною, схватил его сзади за руки, а находившиеся тут же мои товарищи помогли"…
Увы…
Уйти Леониду не удалось, но какое поразительное хладнокровие и бесстрашие нужно иметь, чтобы за короткие мгновения побороть растерянность, тут же оценить ситуацию, вытащить из лифта чучело, натянуть на себя шинель и спокойно спуститься вниз…
Безусловно, герою романа Александра Дюма, который накануне читал Леонид, проскользнуть бы удалось.
Это ведь оттуда и авантюрность, и маскарад…
Другое дело, что охранник Сингайло никак не вписывался в поэтику "Графа Монте-Кристо". Человек по-латышски практичный, он сразу узнал родную шинель и, конечно же, не дал ей скрыться в романтической дымке…
"Беря револьвер, - объясняя, почему он присвоил себе вещи арестованного, каялся потом Сингайло, - я не думал, что, беря его, я этим совершаю преступление. Я думал, что все, что было нами найдено, принадлежит нам, то есть кому что досталось… Один товарищ взял велосипед, другой - кожаную куртку".
Леонид Каннегисер не потерял самообладания, даже когда охранники принялись избивать его.
Он не кричал от боли, лишь презрительно улыбался. Может быть, усмехался своим стихам:
Она, не глядя на народ, -
До эшафота дошагала,
Неслышной поступью взошла,
Стройней увенчанного древа,
И руки к небу - королева,
Как пальма - ветви, подняла.
Может быть…
Из рук охранников Леонида освободили прибывшие к дому номер семнадцать чекисты.
На допросах Каннегисер держался мужественно и очень хладнокровно.
Коротко рассказав, как он убил Урицкого, на все прочие вопросы отвечать отказался, заявив, что: "к какой партии я принадлежу, я назвать отказываюсь".
Он уже окончательно успокоился и первое, что сделал, когда ему дали бумагу, написал письмо.
Ни отцу, ни учителю, ни другу… Ни матери, ни сестре, ни любимой…
Письмо было адресовано князю Петру Левановичу Меликову, в квартире которого Леонид схватил пальто.
"На допросе я узнал, что хозяин квартиры, в которой я был, - арестован.
Этим письмом я обращаюсь к Вам, к хозяину этой квартиры, ни имени, ни фамилии Вашей не зная до сих пор, с горячей просьбой простить то преступное легкомыслие, с которым я бросился в Вашу квартиру. Откровенно признаюсь, что в эту минуту я действовал под влиянием скверного чувства самосохранения, и поэтому мысль об опасности, возникающей из-за меня, для совершенно незнакомых мне людей каким-то чудом не пришла мне в голову.
Воспоминание об этом заставляет меня краснеть и угнетает меня…
Леонид Каннегисер".
Я не хочу сказать, что Каннегисера не волновала судьба незнакомого ему человека, которого из-за него забрали в ЧК, но все же цель письма не только в том, чтобы (Петра Левановича Меликова, кстати сказать, расстреляли) облегчить участь невинного.
Нет!
Письмо это - попытка стереть некрасивое пятнышко нескольких мгновений малодушия, которое нечаянно проступило на безукоризненно исполненном подвиге…
Написав письмо, Леонид тут же - не зря накануне убийства читал он "Графа Монте-Кристо" - принялся разрабатывать план собственного побега.
Было ему двадцать два года…