Безусловно, айкидо значительно изменилось за несколько десятилетий. Обладая огромным арсеналом приемов (лишь основных технических действий насчитывается около 3 тыс., а вместе с вариантами их существует более 10 тыс.), эта система в силу личных пристрастий разных мастеров, их физиологии и менталитета не могла оставаться неизменной. К тому же активно развивались зарубежные школы айкидо, чьи руководители когда-то обучались у самого Уэсибы Морихэи, а затем оказались в отрыве от него. Именно таким образом развивались школы на Гавайях (там Уэсиба преподавал в 1961 г.), в Бирме, Австралии. При формальном единстве Айкикая существуют значительные различия и в технике приемов, и в трактовке ряда принципов. Коити Тохэи (род. 1920 г.) с болью писал об этом: "Когда он (Уэсиба Морихэи) ушел от нас в 1969 году, его последователи стали заниматься лишь техникой айкидо, забывая о принципах ки или работе ки, которая не может быть видна. Я же всегда говорил о тренировке ки, подразумевая под этим особый путь единения разума и тела для того, чтобы стать единым с ки Вселенной, и именно на этой основе обучал технике. Однако многие другие инструкторы не могли уяснить смысл ки. Поэтому я основал в 1975 году школу Синсин тойцу айкидо (айкидо единства души и тела)" [137].
Как видим, бывший шеф-инструктор Центра айкидо и личный ученик Уэсибы (с 18 лет) Коити Тохэи также решил создать свою собственную школу, объяснив этот факт все тем же "возвращением к истинному смыслу слов учителя". В основу школы Синсин тойцу айкидо легли четыре базовых принципа, которые так или иначе затрагивали работу "ки": "вытягивание ки", "сохранение единой точки", "полное расслабление", "сохранение веса тела внизу".
"Продлению тока ки", или "вытягиванию ки", учил еще сам Уэсиба. Именно в этом и заключался секрет сверхмощи мастера айкидо. Например, если обычный человек вытянет вперед руку, то любой другой мало-мальски сильный человек без труда сумеет пригнуть ее к земле, хотя бы за счет веса своего тела. Мастера айкидо идут как бы от обратного: вместо того чтобы напрячь руку, они предельно расслабляют ее и представляют, как она наполняется могучим током "ки", доходящим до кончиков пальцев, словно шланг наполняется водой. Причем мало просто сознательно представить, как "ки" направляется в руку; необходимо еще и спокойное состояние сознания, или, как говорят мастера айкидо, "позитивное сознание".
Благодаря "продлению тока ки" боец не становится физически сильнее – он просто обретает иное качество силы, несопоставимое с силой мускулов. Здесь важен принцип "сохранения единой точки", который заключается в том, чтобы сохранять недвижимым центр равновесия, находящийся на несколько сантиметров ниже живота, – тандэн. Это скорее психологическое состояние, нежели физическое; не случайно говорят: "Недвижимое сознание и есть недвижимое тело". Боец представляет, что его центр равновесия – это и есть центр всей Вселенной. Если противник толкает мастера айкидо, то вместо того чтобы сопротивляться силе, мастер айкидо просто немного повернется, как колесо, и "снимет" усилие противника со своего тела, сохранив собственный центр равновесия ("ось колеса") недвижимым.
Этому учил еще Уэсиба. Он говорил: "Тот, кто овладеет тайной айкидо во Вселенной и в самом себе, тот может сказать: "Вселенная – это я". Вот почему, когда противник пытается меня атаковать, он сталкивается с самой Вселенной, гармонию которой он желает разрушить. И в тот миг, когда он только решится померяться со мной силами, он уже побежден" [179].
При этом "вес надо сохранять внизу", т. е. представлять, как вес всего тела перемещается вниз, и тогда боец становится похож на куклу-неваляшку, которую можно наклонить, но она все равно обретет первоначальное положение.
В айкидо всякое действие и даже различные части туалета айкидоиста носят символический характер. Например, бойцов айкидо узнают по широким штанам черного цвета – хакама, которые надеваются поверх обычных белых штанов кимоно. Верхняя часть одежды – догизаправляется в хакама. Традиционно эти широкие штаны являлись обязательной частью самурайской одежды; они могли быть церемониальными, из дорогого материала, и повседневными. Хакама, заимствованные Уэсибой из самурайского туалета, обрели в айкидо двойное назначение.
Прежде всего противник не может четко различить передвижения айкидоиста, одетого в такие широкие штаны, и разгадать его боевой план. Кроме того, не видны и небольшие ошибки в постановке ног бойца, что невыгодно сопернику. Сегодня хакама носят лишь обладатели высших ступеней в айкидо, а иногда еще и женщины. Практическая ценность хакама заключается и в том, что верхняя куртка доги не выбивается из-под пояса, как это часто бывает во время поединков у дзюдоистов.
Расширяющиеся книзу треугольные хакама вызывают ощущение устойчивости и, как считают сами мастера айкидо, чувство уверенности в собственных силах и спокойствие. Практическая и эстетическая функции хакама дополняются символической. Черный цвет хакама резко контрастирует с белым доги, а следовательно, пояс хакама является границей между двумя началами, которые в синтоизме могли пониматься как добро и зло, жестокость и гуманность.
Существует даже особый символический способ складывания хакама, причем каждое движение соотносится с магическим действием, характерным для самурайского ритуала. Например, когда хакама уже сложены в виде четырехугольника, остается еще и особая хитрость – складывание длинного пояса, продетого в штаны. Сначала оба конца пояса скрещиваются по центру – это называется "проходить через центр Вселенной". Затем один конец поддевается под другой – "управлять самим собой" – и завязывается сложным узлом – "идти по правильному пути". Таким образом, даже выполняя столь рутинную операцию, айкидоист переживает мистический процесс соприкосновения с Вселенной и овладения собственным сознанием.
Все, о чем писал в последний период своей жизни Уэсиба, представляло собой несколько упрощенное изложение учения Омото-кё. Правда, люди, незнакомые с синтоизмом, рассуждения о любви к Высшему божеству и "любящей защите", "высшем разуме, что служит миру между всеми человеческими существами", об айкидо как о "несопротивлении", о единстве с Вселенной воспринимали словно новые откровения. К тому же сам Уэсиба по практическим соображениям старался не подчеркивать религиозно-сектантскую суть учения айкидо ("Истинного будо") и, более того, дерзко ставил айкидо выше всякой религии. Он специально отмечал: "Когда меня спрашивают, взяты ли мои принципы айки-будо из религии, я отвечаю – "нет". Мои принципы Истинного будо дополняют все религии и ведут к их совершенству".
Если для Уэсибы многое в теории айкидо имело чисто религиозный смысл, то для множества его последователей нёкоторые понятия утрачивают свою мистическую и духовную подоплеку. Для них существует просто особая этика айкидо. Например, принцип "непричинения вреда живому" обращается в особую концепцию ненанесения вреда другому человеку.
В конце жизни Уэсиба провозглашает, что в основе айкидо лежит даже не использование "ки", а вселенская любовь (аи). Правда, речь идет о любви не к людям (в японской традиции это не провозглашалось), а к Высшему божеству. Он пишет: "Истинное будо – это работа любви. Это особый труд давать жизнь всем существам и не убивать их, не бороться ни с кем. Любовь позволяет обнаруживать божественное во всем окружающем, и поэтому ничего не может существовать без этого. Айкидо – это реализация такой любви... Именно любовью мы способны очистить других" [137].
Сегодня в мире существует десяток систем, более приспособленных для самозащиты, для нужд реального боя, и схватка айкидоиста, например, с боксером будет весьма проблематична для первого. Но вряд ли такое сравнение можно считать корректным. Айкидо – это, несомненно, боевое искусство; просто по западным стандартам мы привыкли называть "боевым" лишь то, что можно реально применить в бою. Естественно, этот стереотип был перенесен и на айкидо. Но дальневосточная культура вообще и японская культура в частности знали немало видов боевых искусств "не для боя". Нелепо оценивать расписную вазу тончайшего фарфора по тому, сколько воды она может в себя вместить, или резной столик, инкрустированный перламутром, – по числу тарелок, которые на него можно поставить. Существует ценность красоты вообще, и она стоит вне прагматики. Это подведение вещей к пределу красоты и изящества, за которым скрываются даже сами функции вещи, прекрасно освоили мастера восточной традиции.
Айкидо оказалось явлением того же порядка. Прикладная сущность приемов отошла на задний план, их эффективность стала неважна для ментальной и духовной практики (хотя публике айкидо нередко преподносится именно как эффективная система боя).
