Глава 4
Кто-то осторожно постучал в окно… Марина торопливо встала, зацепившись за ножку табуретки, запахнула на груди теплый платок - она обожала платки и шали. Как цыганка, смеялась сестра. И быстро подошла к окну, тревожно вглядываясь в осеннюю вечернюю темень.
За стеклом маячило чье-то размытое сумерками лицо. Кажется, мужское… Но это не Слава… Не Слава, нет… И он бы не стал стучать. Хотя если нет ключей… Нет, он бы позвонил на мобильник или в Москву. А если забыл номер?… Нет, это не Слава… Это не он…
Марина наклонилась к стеклу. Чье-то размытое темнотой лицо…
- Кто?… - волнуясь, спросила она.
- Сосед, - ответили ей. - Из дома напротив. Павел меня зовут… Марина Евгеньевна, я ненадолго, познакомиться хочу…
Марина вспомнила: в воскресенье приезжал Петька. Спрашивал, когда мать думает возвратиться в город. Но без большого интереса, довольно равнодушно, просто по необходимости. И отец просил уговорить мать вернуться домой: семья, дескать, исстрадалась, измучилась и почти изголодалась без домашних обедов и ужинов. Старший единокровный брат недавно подарил Петьке отличную гитару, и целиком поглощенный ею и музыкальными тренировками ликующий Петр долго рассказывал матери о личных гитарных достижениях, а заодно о концертах разных поп-групп, которые он посетил за последние две недели.
- Как там Иван? - спросила Марина.
Средний сын недавно потерял работу - фирма, где он трудился на сборке компьютеров, разорилась. Замкнутый, погруженный лишь в свои думы, Иван найти себе занятие и не пытался. Заявлял, что бессмысленно - рынок труда переполнен. Но самое главное - ему очень трудно искать и находить новые контакты. Иван боялся и не любил перемен, привыкал к незнакомым людям крайне медленно, с большим напрягом, а потому с великой охотой при каждом удобном случае прятался в себя.
Последний год семья кормилась в основном за счет помощи первого Володиного сына да подработок Марины. Володя бросил свой никчемный НИИ сразу после исчезновения Славы, а она то разносила по подъездам рекламные листовки, то нанималась приводить соседского ребенка из школы, то набирала тексты на компьютере. Марина всегда была энергична и деятельна.
Она припомнила, что Петька ей рассказал, будто видел на дачном участке напротив парня, который странно ходил. Ну как-то не по-человечески.
- Как это - не по-человечески? - удивилась Марина.
- А ты что, его не видела? Вообще он недавно сюда приехал, сам сказал. - Петька обладал редкостной общительностью, в отца. И даже намного превосходил Володю в этом вопросе. - Его Павел зовут, этого парня. И он инвалид. Ковыляет, переваливаясь с ноги на ногу. А дача ему досталась от родителей. Помнишь, здесь ведь всегда раньше жили старосветские помещики? Их так папа прозвал. - Петька засмеялся. - Ну, ма, ты чего? Не помнишь их, что ли?
- Я тебе не старая маразматичка, - тотчас по-детски обиделась Марина. - И старичков тех прекрасно помню. Они и впрямь давно пропали, совсем не приезжают на дачу. Я уж думала, не случилось ли там чего…
Старички были чудные - такие умилительно-трогательные, ласково-морщинистые, нежно заботившиеся друг о друге, вечно что-то консервирующие, маринующие, выпекающие. Огород завели прямо образцово-показательный, он просился и на фотографии, и на рынок. Но соседка-бабушка ничего продавать не собиралась и даже немного гневалась, когда ей предлагали такое.
- Я ращу не для рынков этих ваших! - сурово отвечала она. - Сами все съедим! Зима у нас в России долгая…
Марина удивлялась - старички всегда жили вдвоем, замкнуто и закрыто от других, и никто даже не знал, есть ли у них дети. Во всяком случае, детей не видели. Хотя Володя купил домик под Москвой лет десять назад и, что происходило там раньше, не представлял. Но и другие соседи тоже ничего ведать не ведали.
Павел… Сосед по даче. Ну что же, будем знакомы…
Марина закуталась в платок поплотнее, прямо утонула, исчезла в нем.
- Там открыто, я не запираю, - и пошла к дверям.
- И отправился Иван-царевич в дорогу дальнюю, и нашел свою Василису Прекрасную, краше которой не было никого на земле… А потом поехал с ней назад, в отчий дом, и сыграли они свадебку. И я там был, мед-пиво пил. По усам текло, да в рот не попало. Спи, Пашенька, поздно…
Как это смешно: по усам текло… А что такое усы? Кто-то когда-то рассказывал Паше сказку, и эти слова, единственные, он запомнил. И женский голос, ласковый, добрый… Наверное, мамин.
По ночам к Паше приходила мышь. Вылезала откуда-то из-под пола. Паша ее ждал, уставившись в уголок, хорошо видный в лунном свете, и всегда сразу замечал гостью, даже если луну закрывали тучи. Зверек сначала тихо сидел на месте, осматриваясь, нет ли какой опасности. А потом, успокоившись, - никто его здесь ловить не собирается! - бежал искать остатки еды. У мышки были острая мордочка и темные глазки. Мышь красивая. Как Василиса Прекрасная. Паша приветливо махал мышке рукой. Мышь его не боялась, привыкла к нему. Все остальные в доме уже спали.
- Ночью опять приходила мышь, - говорил Паша за завтраком поварихе Зине.
Она большая и мягкая, если к ней прижаться. И как-то медленно и неуверенно двигающаяся на толстых ногах.
- Мышь? - привычно сердилась Зина. - Да сколько тебе повторять, убогий, это крыса! Здесь крыс полно! Да и мышов тоже хватает. Из подпола бегут на тепло, на хлеб… Хвост-то у нее небось голый? Опять не заметил? Что ты все никак не разглядишь?
- Я не смотрел на хвост, - отвечал Паша. - Я смотрел на мордочку. Она красивая…
Зина начинала хохотать, прикрывая рот ладонью. Интересно, зачем она так делала?
- Ох, красивая! Ну, ты даешь, Пашка! Чтой-то у тебя все красивые? И мышь, и город, и даже Зойка!
- Да, - упрямо шептал Паша. - Очень красивая… Зоя тоже…
Услышав свое имя, Зоя подходила ближе. И улыбалась. Смотрела прямо Паше в лицо. У нее это плохо получалось: глаза съезжались к носу, а иногда исчезали совсем. Но были они такие красивые, эти глаза…
Зоя почти всегда молчала, потому что говорить едва умела. Ее учили-учили врачи в белых халатах, а потом бросили, сказали: нужно Зою везти в город, в какой-то центр, и там показывать другим врачам. Но везти Зою в город было некому.
- И что ты, Пашка, все мамкаешь и мамкаешь? - продолжала Зина. - Всю ночь мамку зовешь… Слыхала я тут, когда дежурила. Прямо надоел ты мне. Не приедет она за тобой! Мать у тебя - пьяница, алкоголичка, понятно? Давно спилась, а может, и сдохла где под забором! На кой ляд такую ждать? Я ее немного помню, приезжала как-то… Давно. Ты еще маленький был. Чего хотела? Морда красная, опухшая, с синяками… Страх глядеть. Теперь не приезжает. Ну, може, отец вернется, кто знает… А так ни ты, ни другие здесь никому не нужны.
Паша молчал. Ему надоело без конца возражать Зине. Она все равно мало что понимала. И просто ничего не знала, а его маму перепутала с чьей-то еще. Его мама красивая, необыкновенная, самая лучшая на свете, как Василиса Прекрасная, которой краше нет на земле. И она обязательно приедет за ним. Вот только освободится от своих важных дел… И они поедут домой, где чисто прибрано, на столе нарядная клеенка, в горшках цветы, а на полу - ковер. И белье на кровати белое-белое. Много вкусной еды. Мама приедет, конечно, летом, когда хорошая, сухая дорога, потому что осенью и весной, в грязь, к ним не доберешься. А зимой очень холодно.
- Вас не накормишь, дармоеды! - часто сердилась и кричала Зина. - Жрут и жрут, только успевай подавать! Прямо животы бездонные! А у меня дома тоже свои детишки есть просят!
- Зина, это для таких детей естественно, - один раз остановила повариху врач в белом халате. - Норма. У них вся жизненная сила тратится на питание.
- Ну уж я не знаю, что там у них тратится! - закричала Зина. - Только государство выдает на них рупь в день, а они готовы слопать на стольник!
- Рубль - это сколько? - спросил Паша. - А стольник?
Ему никто не ответил. Что такое день? А неделя? Месяц? Год? Эти слова не имели никакого смысла и объяснения. В отличие от красоты.
И город, откуда приезжали к ним сюда врачи в белых халатах и другие строгие важные люди, тоже очень красивый. Паша верил в это, хотя никогда не выходил дальше двора своего интерната. Да и ходить далеко ему было не под силу.
- Ты прямо как Лошарик! - недавно всплеснула руками молодая приезжая врачиха. - Я вдруг, сама не знаю почему, вспомнила, глядя на тебя… Знаешь, жила такая сказочная лошадка, сделанная из шариков. В мультфильме. Она сначала плохо ходила, училась, но потом стала бегать и прыгать. Шарики ведь легкие. И ты будешь быстро бегать. Обязательно!
- Конечно, - согласился Паша и повторил: - Лошарик… Это кто?
- Это просто сложили два слова, - объяснила врач. - Лошадь и шарики. Она же из шариков! От первого слова взяли первый слог. Ты знаешь, что такое слог?
Другая врач посмотрела на молодую какими-то странными нехорошими глазами.
- А как это - сложили? - спросил Паша. - Сложить можно дрова во дворе, а как слова? Я не понимаю…
- А тебе сколько лет? Ты умеешь читать и писать? - продолжала молодая. - Кто с тобой здесь занимается?
- Меня учили, но это очень трудно, - сказал Паша. - Потом бросили. От нас все уезжают. Но здесь очень хорошо. А лет мне… Я забыл… Надо Зину спросить. А что такое "лет"? Это как?
Врачи посмотрели друг на друга.
- Я больше сюда никогда не приеду, - вдруг сказала молодая. - Я не знала… Я первый раз и до конца не понимала… Мне должны были объяснить…