И нанес удар ниже пояса… Марина тотчас обиделась и заявила, что к борщу Ромка все равно безразличен и хотел просто ее оскорбить, что нужно учиться мыслить перспективно - без этого нет и не может быть настоящего ученого (в том, что Роман будет великим ученым, Марина ни секунды не сомневалась), а "моржи" - вон они, в Измайловском пруду каждый день бултыхаются. Пусть Ромка поедет посмотрит, что такое настоящие мужчины.
Роман поехал в субботу. Оказалось очень интересно. Чистая раздевалка с промерзшим полом, аккуратно выдолбленная прорубь, деревянные мостки со ступеньками. Вокруг проруби столпились любопытные, съехалось много лыжников.
- Эй, как водичка? - крикнул один из них и приветственно взмахнул над головой лыжной палкой.
- Мокрая! - с достоинством ответил неторопливо идущий по мосткам "морж". - Можешь попробовать!
Они соблюдали строгую очередность в купании: в проруби помещался всего один экстремал.
Молодые и постарше, худые и полноватые, маленькие и высокие - "моржи" выглядели в общем-то обыкновенно, но когда они медленно, выразительно шли по скрипучему, как старая, просевшая дверь, снегу и по мосткам к проруби, от них исходило такое ощущение силы, спокойствия и уверенности в себе, что Ромка поневоле позавидовал. Это были действительно настоящие мужчины, Марина не ошиблась.
Но нырять в прорубь только потому, что так хочется жене Марине? Нет. Ромка нахлобучил шапку на уши - сильно морозило - и поехал домой. Марина стирала и пела. Похоже, она свой новый статус воспринимала как забаву.
- Почему говорят: сыграли свадьбу? - спросила она, перестав петь. - Это игра? А во что?
Ромка не знал. А правда, во что? В гостей, в мужа и жену, в семью, в любовь, в преданность? Чепуха. Просто слово.
- Просто слов не бывает, - возразила Марина. - В любом собака зарыта. Давай вернемся к вопросу о твоем заграничном проекте.
Пожалуй, она оказалась большей занудой, чем Ромка. И снова какая широта мысли!
Роман окончил иняз и работал синхронным переводчиком. Считался способным и перспективным, поскольку на такой тяжелой работе многие ломались, не выдерживали стремительного темпа и твердого ритма. Роман выдюжил, хотя по спине во время синхронки неизменно змеилась невидимая миру горячая и мерзкая струйка пота. Но о загранице он никогда не думал. Ему и здесь хорошо, рядом с женой.
- Глупо! - заявила Марина. - При чем здесь твоя работа? Иностранный язык в наше время - вещь очень важная! И это нужно использовать. Все по уму!
Ромке стало страшновато от перспективности ее мышления.
- Дык… И каким же образом?
Но Марина отлично вычислила и продумала все заранее.
- Пора уезжать! - заявила она. - Представляешь, какая там жизнь?
Совсем замечталась…
- Представляю, что я там не особо кому нужен, - мрачно отозвался Ромка. - Даже с моим языком. Язык - не профессия. Что я там буду делать?
Марина начала возражать, как всегда бурно, энергично, для большей убедительности размахивая мокрыми руками. Роман пытался ее внимательно слушать и вдруг неожиданно с ужасом понял, что не знает, зачем он на ней женился. Да нет, она ему, конечно, нравилась: изящная, миленькая… И влюблен он в нее был, был ведь? И спать с ней ему довольно приятно. Но вот сейчас он не знал, почему они вместе, как это получилось и как же теперь - вот так, рядом, всю жизнь?! Нет, это невозможно! Еще недавно он не хотел с ней расходиться, а сегодня не понимал, никак не мог понять, почему и зачем они поженились. Они выдержали все правила игры - а все ли?
Чужая, незнакомая Ромке женщина стояла перед ним и говорила, говорила, говорила без конца… Она хотела Роману добра. Добра по-своему. Наверное, это нужно было принять. Никак не принималось. Ведь и она, Марина, тоже не хочет принимать ничего Ромкиного. Вот фамилию не взяла, опять вспомнил он. А как же дальше?
- …и немедленно купить стиральную машину, - неожиданно закончила Марина и радостно засмеялась.
При чем здесь стиралка, начали же с иностранного языка и отъезда за границу, изумился Роман, но возражать не стал. Он был еще слабо знаком с крутыми поворотами женской логики.
- Принято! - весело сказал он. - Будем обдумывать твое рацпредложение!
- Да? - обрадовалась Марина. - Как хорошо, когда ты со мной соглашаешься!
Соглашаться было неплохо. Ведь не зря им желали на свадьбе мира и согласия.
И постепенно началась пора уступок. Ромка уже уступил фамилию (будь она проклята, некрасивая!), потом любимый с детства, звенящий трамвай под окном. Потом согласился на отсутствие обеда, консервы на ужин, даже на какой-то таинственный нереальный отъезд за рубеж. Во всяком случае, на поиски такой возможности. И все ради согласия в доме. А Марина шла в наступление все решительнее и энергичнее, завоевывая с каждым днем все больше и больше мелочей, из которых понемногу складывалось ее лидерство в семье. Она все чаще и чаще первой снимала телефонную трубку, а обычно в доме это делает ведущий.
Роман чувствовал, до болезненности ясно, что становится зависимым отныне и навсегда. Нравилось ему это или нет? Он не знал. И скорее оставался равнодушным к происходящему, потому что так оказалось проще и легче. А в общем-то что он имел против Марины? Что мог противопоставить ей? Против чего ему восставать и протестовать? Конкретных, видимых причин для возмущения не существовало, а следовательно, так должно быть на самом деле.
- Как хочешь, - все чаще и чаще повторял Роман. - Делай, как знаешь.
И Марина делала. Хотя порой совершенно не представляла, как и что именно нужно делать.
- Будешь себя недооценивать - затормозишься на одном месте, а будешь переоценивать - лишишься места, - часто повторяла Марина. - Эта самая проклятая середина… Как ее найти? И просто существовать нельзя, невозможно! Надо обязательно настойчиво поддерживать свое бытие. Но вот чем?
- Дык… Ты по природе лидер? - спросил ее Ромка.
- Я стараюсь им не быть, - весело объяснила Марина, - но у меня это плохо получается.
Постепенно Роману перестали звонить все его приятели и знакомые по школе, по старому дому, по институту. Потихоньку перестали наведываться его родители. Понемногу исчезли, словно стерлись с экрана, его любимые телепередачи, потому что Марина любила совсем другие, а телевизор в доме был только один.
- Вот когда мы разбогатеем и купим второй… - мечтательно произносила Марина.
Этого "когда", по мнению Романа, не могло наступить. Но Марина его убеждений не разделяла, дергала мужа, требовала от него немедленных идей и действий. Энергия хлестала у нее прямо из ушей. Она договорилась о переводе мужа в престижное турбюро, и Ромка диву давался, как ей это удалось. Он день ото дня становился пассивнее, инертнее, равнодушнее. И чувствовал себя заводной игрушкой, которую кто-то сочинил, но у которой кончается завод. А профессия… Ее все-таки выбирают по зову души, а не по денежным соображениям. И работать творчески можно всюду, даже дворником.
Наверное, он слишком близко принимал к сердцу все радости и неудачи. И потому мрачных дней выпадало на его долю намного больше, чем пронизанных солнцем.
- Ты вялый какой-то, ленивый! - удивлялась Марина. - Ничего не хочешь. Ты не был таким раньше. Как ты будешь работать на новом месте? Руки поворачиваешь целый год. Теперь это не проходит, все нужно делать в темпе. Давай сходим в субботу в кино. Со Славиком посидит мама.
Тьфу на тебя! - подумала она о муже.
- Тебе решать, - отозвался Ромка.
Он уже не помышлял ни о разводе, ни о другой жизни, ни о походах в гости к "моржам". Жизнь виделась идеально прямой и четкой, раз и навсегда запрограммированной женой Мариной, расписанной вперед на много лет, и свернуть в сторону было невозможно. Почему - Ромка не понимал. Просто невозможно - и все.
Он начинал размышлять о самом великом, на его взгляд, земном искусстве - о мастерстве откладывать принятие решений до тех пор, пока проблемы не исчезнут сами собой. У Романа был такой тесть - Евгений Павлович любое распоряжение декана или ректора спокойно откладывал на потом.
- Ничего, подождут, - флегматично говорил он.
И что самое интересное - большинство вопросов отпадало уже за ненадобностью.
- Ну, я опять прав? - посмеивался он. - Мы не в армии, где каждый приказ положено выполнять. А если бы я все это сделал, да напрасно? Вот ужас-то! Столько напрасных усилий…
Но подобная мудрость, да и мудрость вообще, очевидно, вихрем промчалась мимо Ромки, а он остался на обочине, не успев заметить ни марку, ни цвет ее автомобиля.
Роман терпеть не мог людей с уверенными голосами. Как у его жены Марины. Все знаменитые люди, академики там всякие, действительно представлявшие собой величины в науке, никогда не говорили убежденно и нагло. Рассказывали, что, когда Сахарова видели на симпозиумах, информация, что именно это - Сахаров, приводила людей в шок. И все переспрашивали, не шутка ли, что вот это - "отец" русской водородной бомбы?! Ибо они видели старичка с застенчиво потупленными глазами и слабеньким голосом, который нерешительно ждал слова и, прокравшись и съежившись, писал свои формулы на самом уголке доски, а потом робко и тихонько говорил:
- Мне лично думается, что это так… Может быть, это и в самом деле так? Не обессудьте, если я заблуждаюсь…
И наоборот - любое ничтожество, любое пустое место всегда режет во весь голос без малейшей тени сомнения и утверждает, что все сказанное им - безусловная истина в последней инстанции, а кто считает иначе - будьте здоровы!