По характеру Эмма полная моя противоположность. Насколько я "рохля", "мямля" и "не от мира сего", настолько Эмма всегда уверена в себе. Моя сестра спортивна - мастер спорта по стрельбе из лука! - деловита, собранна, логична. И даже немного цинична.
Например, она никогда не приезжает на "святые для всех нас" семейные праздники к Горчицким. "Назови мне хоть одну причину, Элла, почему я должна героически бороться там со скукой?" - обычно говорит мне она, когда об этом заходит речь.
Короче, Эмма в отличие от меня холодновата, простовата, резковата… ну и так далее. Как говорят, я по сравнению с ней настоящая "кисейная барышня".
По этой или по какой иной причине, но на Эмму мой взволнованный рассказ о пропаже редчайшего экспоната особого впечатления не произвел.
- Но кому он мог понадобиться, этот ваш метеорит… на букву "ха"? - вяло поинтересовалась Эмма. - Или как его там?
- Хондрит!
- Вот именно. Я и говорю: кому он мог понадобиться, этот ваш хондрит?
- Вообще-то это небесный камень, Эмма. Понимаешь? В старину таким камням даже поклонялись. Знаешь, сколько ему лет?
- Понятия не имею.
- Ну вот, - грустно укорила ее я. - А туда же… рассуждаешь!
- Ну и сколько ему лет? - вздохнула сестра. - Миллион?
- Три с половиной миллиарда. Он почти ровесник нашей Земли.
- Да, это много, - согласилась Эмма. - И кому могла понадобиться такая рухлядь?
- Но Эмма… - перебила я сестру.
- Да наша тетя Агнесса и профессор Горчицкий, - вздохнула в телефонную трубку Эмма, - как коллективная Спящая Царевна! Заснули в своем отделе минералогии на десяток-другой лет и не заметили, что за это время случилось. Какой хондрит?! О чем ты, Элла, дорогая? За это время разворовали целую империю! А вы там переживаете из-за какого-то камушка? Бриллианты из госхранилищ вывозили на миллионы долларов - и ничего… Получили люди по нескольку лет, как за украденную козу. Успокойтесь, родные! Да фиг с ним, с этим хондритом!
Однако все мои попытки успокоиться самой и хоть немного успокоить убитых горем Горчицких оказались совершенно бесполезны.
Надо было видеть этих несчастных стариков! Профессор, который привык пылинки сдувать со своих экспонатов, находился на грани сердечного приступа. В доме пахло лекарствами. Тетя Агнесса то и дело роняла слезинки, чувствуя себя самой виноватой в этой истории - ведь именно она ушла со своего "боевого поста". А я…
Я уезжала с грустным предчувствием, что, возможно, в следующий "сдвоенный" день рождения уже не увижу их. Ведь самые тяжелые болезни, как считает современная наука, начинаются именно с отчаяния.
А я оставляла моих милых стариков в отчаянии и печали.
* * *
Но жизнь в Москве понемногу отодвинула неприятные воспоминания об этой истории в дальний угол. Моя жизнь вошла в обычную колею.
Однокомнатная квартира, преданный друг тойтерьер Диди, на обед салат из моркови и на ужин салат из шпината. И вечный душевный разлад, что важнее купить: краски или новые туфли?
"У тебя все смешное, - говорил когда-то мой бывший муж, - имя, фамилия, профессия… И сама ты, Элла, смешная. Настолько смешная, что плакать хочется".
Следует уточнить, что, говоря о профессии, он имел в виду, что я художница. То есть человек, занимающийся непонятно чем и неизвестно зачем. Поскольку это "непонятно что" не приносит практически никакого дохода. И тут он был полностью прав.
Единственный мой доход - это трактир "Ядрена-Матрена". Его хозяин Славик Чугунов в третьем классе был немного в меня влюблен. Школьная любовь. Чувство было недолгим, потому что уже в седьмом Славик стал отрываться от учебного процесса и терять связь с образованием. Но, очевидно, воспоминание об этом чистом детском чувстве он пронес через всю свою непростую жизнь.
Поэтому Славик Чугунов разрешает мне сидеть в углу его трактира, неподалеку от "телеги с закусками", и рисовать - на заказ - посетителей "Ядрены-Матрены". Они жуют, а я рисую. К тому времени, когда подают десерт и кофе, у меня уже готов портрет. Иногда я успеваю даже к горячему.
Если случается, что кому-то из посетителей портрет понравится, - они его покупают. Так я и живу - что нарисую, тем и поужинаю.
Самое же удобное, что трактир этот находится совсем близко от моего дома - не надо тратить времени на дорогу!
Что касается денег…
Почему-то считается, что настоящему художнику деньги не нужны. Они ему якобы только вредят. "Художник должен страдать и бедствовать". "Зайца надо гнать". Интересно, что обычно это говорят как раз охотники, у которых с финансами все в порядке.
Но я, видно, художник ненастоящий. Потому что так не считаю. С удовольствием получала бы побольше, а страдала поменьше. Устроилась бы на нормальную работу, сидела бы в каком-нибудь офисе и получала нормальную зарплату. В общем, жила бы, как все люди, "радуясь тому, что можно купить за деньги". Но, увы, увы… Рисование, по всей видимости, единственно возможная для меня форма существования. Не рисовать я, к сожалению, не могу. Возможно, все дело в том, что я слишком легко уязвимый, слишком ранимый человек. А когда я рисую, то переношусь в мир, в котором меня никто не может обидеть.
Вообще-то работа в "Ядрене-Матрене" - это неплохая работа. Особенно учитывая то, что Славик по старой дружбе великодушно разрешает мне приносить с собой Диди.
Диди лежит у меня в ногах, в своем рюкзачке, а я рисую посетителей трактира.
И в тот вечер все именно так и было.
А потом появился этот человек. Человек как человек. Заказал борщ, горилку, мясо по-карпатски и запеченные баклажаны.
Честно говоря, я стала его рисовать только потому, что он очень удачно сел - прямо напротив меня.
Низко склонясь над тарелкой, мужчина торопливо ел борщ, аппетитно закусывая его украинской начиненной чесноком пампушкой.
Он ел, а я рисовала.
Потом, расправившись с борщом, он откинулся на спинку стула и уставился в пространство перед собой бессмысленным взором объевшегося человека. Потом в задумчивости поднес ладонь к лицу…
И… я его узнала!
Когда он потянул себя за нос, я сразу его узнала. Это был тот самый человек из музея, Национального музея природоведения. Человек, укравший хондрит!
Я замерла, разглядывая его. Сомнений не было… В другом городе, в другой стране, но я узнала его! Просто в прошлый раз, в музее, у него была совершенно другая прическа, точней сказать, другие волосы. Сейчас, в трактире, он был не рыжим.
Возможно, тогда, в музее, он был в парике. И поэтому я и не сразу обратила на него внимание, когда он появился в "Ядрене-Матрене".
А потом у него запиликал телефон. Он достал его и стал разговаривать.
- Понял! - сказал он. - Завтра в десять вечера. Встречаемся возле "железки". Запиши: улица Станкостроителей, строение номер…
Он назвал адрес!
И я его записала. Я непонятно зачем, автоматически записала этот адрес в углу листа, на котором набрасывала его портрет.
Разумеется, я не стала предлагать ему купить у меня это произведение. Я оставила портрет себе.
Меня "человек из музея" не узнал, не обратил ни малейшего внимания. Возможно, просто потому, что таких, как я, обычно не запоминают.