Она знала, что рано или поздно сын расскажет ей о том, что его гнетет.
Филипп подчинился автоматически, изучая лицо матери поверх края чашки. За последние несколько лет Мери немного пополнела. "Впрочем, это пошло ей на пользу", – подумал Филипп. Когда он был ребенком, мать всегда казалась ему слишком худой. Сейчас ее лицо приятно округлилось, и если кожа утратила девическую свежесть, то приобрела сияние, свойственное внешности зрелой женщины. Конечно, есть кое-какие морщинки, но они скорее мимические, оттого что она любит посмеяться, а не от возраста. Мери всегда была смешливой.
Филипп внешне походил не на мать, а на того мужчину, который ворвался в ее жизнь, а потом столь же быстро ее покинул. В детстве мальчику очень хотелось найти отца, каждого мужчину, от почтальона до принца-регента, он внимательно изучал, пытаясь обнаружить в нем сходство с собой. До сегодняшнего дня он так и не знал, как поступил бы, если бы встретил отца.
– Ты изменила прическу.
Мери кокетливым жестом взбила волосы.
– Да. И что скажешь?
– Что ты красивая.
Она довольно улыбнулась.
– У меня новый парикмахер. Его зовут мистер Марк, можешь вообразить? – Она округлила глаза и слизнула крошку глазури с пальца. – Он так мило кокетничает, что хочется дать ему за это двойные чаевые. Все клиентки от него без ума, но я думаю, он другой ориентации.
– Епископального вероисповедания?
В ее глазах заплясали смешинки. Ее Фил всегда был чертенком.
– Можно сказать и так. Ну а теперь… – Вернувшись к своему чаю, она улыбнулась. – Расскажи мне о своем отдыхе. Надеюсь, ты не пил там воды? О тамошней воде говорят такие ужасные вещи. Хорошо провел время?
Филипп вспомнил о том, как полз по вентиляционным трубам, как прятался в платяном шкафу и занимался любовью с Адриенной.
– Да, – коротко ответил он.
– Нет ничего более удивительного, чем зимние каникулы в тропиках. Я часто вспоминаю, как ты повез меня в феврале на Ямайку.
Это было после кражи камней де Марко в Милане.
– Сейчас я сама подумываю о круизе. Может быть, отправиться на Багамы?
Она угадала намерения Чонси, жирного, как гусеница, кота, которого подобрала и пригрела много лет назад. Прежде чем он изловчился прыгнуть на поднос, Мери налила в его блюдце сливок.
– Меня пригласил этот милый мистер Пэддингтон.
– Что? – Словно проснувшись, Филипп во все глаза смотрел на мать. Внизу, у его ног, кот жадно лакал сливки.
– Я сказала, что подумываю о том, чтобы отправиться на Багамы с мистером Паддингтоном.
– Отправиться в круиз с этим старым жирным типом? Это же смешно!
– Мистер Пэддингтон – весьма уважаемый член общества, – возразила Мери, принимаясь за второй кекс.
– Я не хочу, чтобы мою мать изнасиловали во время шторма.
– И как только такое могло прийти в голову! – Смеясь, она подалась вперед и похлопала его по руке. – Во всяком случае, дорогой, ты бы этого не увидел. А теперь скажи мне, что тебя угнетает. Надеюсь, это женщина?
Филипп поднялся, нетерпеливо отодвинув чашку, и стал нервно ходить по комнате.
Как всегда, Мери украсила елку всякой всячиной – всем, что только пришло ей в голову. В оформлении не было единой идеи, не было гармонии цвета, зато имелось все, от полярных оленей из пластика до фарфоровых ангелов. Филипп вытянул нить золотой канители и пропустил ее через пальцы.
– Речь идет всего лишь о бизнесе.
– Никогда не видела, чтобы из-за бизнеса ты был так взвинчен. Не может быть, чтобы это была та славная девушка, с которой я разговаривала по телефону. Дочь Фиби Спринг.
Когда канитель в руках Филиппа порвалась, Мери с довольным видом потерла руки.
– Это же замечательно!
– Ничего замечательного в этом нет. Поэтому забудь о флердоранже, а то, я вижу, ты уже почуяла запах апельсиновых лепестков.
Он вернулся к своему стулу и опустился на него.
– Чему ты улыбаешься?
– Я думаю, ты влюблен. Наконец-то. Ну и как оно? Хмурясь, Филипп смотрел на свои ноги, испытывая искушение пнуть кота.
– Гнусно.
– Отлично! Так и должно быть.
Не в силах сдержаться, Филипп рассмеялся:
– Ты всегда утешишь, мама.
– Когда ты меня с ней познакомишь?
– Не знаю. Это проблема.
– Конечно. Так и должно быть. Настоящая любовь не дается легко.
Филипп усомнился в том, что по-настоящему влюбленный человек может отказаться от своего чувства ради бриллианта и жемчужины в двести восемьдесят карат.
– Расскажи мне, что ты знаешь о Фиби Спринг.
– О, она была потрясающей. Никто из современных актрис не может сравниться с ней очарованием.
Одно только воспоминание о кинозвезде вызвало у Мери вздох. Когда-то она и сама мечтала стать актрисой.
– Знаешь, теперь большинство киноактрис выглядит весьма обыкновенно, но вот Фиби Спринг никогда не была ординарной. Подожди-ка, я сейчас покажу тебе кое-что интересное.
Мери поднялась и быстро вышла в другую комнату. Филипп слышал, как она копается в ящиках, передвигая коробки. Что-то грохнуло. Он только покачал головой. Его мать была одержимой коллекционеркой, накопительницей. У нее хранились какие-то лоскутки, никому не нужные безделушки, целые ящики вырезок и фотографий киноактеров.
В Челси все подоконники в их квартире были заставлены маленькими фигурками из гипса. Хозяева не разрешали жильцам держать домашних животных, поэтому Мери на свой лад старалась это компенсировать.
Филипп до сих пор помнил, как она вырезала и приклеивала в альбом снимки всех знаменитостей, от членов королевской фамилии и до голливудских звезд. Они заменяли ей семейный альбом, потому что у нее не было родных, кроме маленького сына.
Мери вернулась, сдувая пыль с большого альбома для вырезок в красном переплете.
– Ты ведь знаешь, что я собирала все вырезки своих любимых знаменитостей и наклеивала в альбомы.
– Да, твои звездные альбомы.
Не обращая внимания на его иронию, Мери села и открыла альбом.
– Вот Фиби Спринг. Посмотри, этот снимок был сделан на премьере ее первого фильма. В то время ей было не больше двадцати.
Филипп присел на ручку ее кресла. Фиби сразу же приковывала взгляд. Даже на черно-белой фотографии она была ослепительна. Глаза ее были – сама невинность, а тело – само обещание.
– Это и сделало ее звездой, – размышляла вслух Мери, перелистывая страницы. Там были и другие вырезки из журналов и фотографии Фиби. На некоторых она казалась манерной, явно для них позировала. На других выглядела очень естественно. Но на всех была прекрасна.
Рядом со снимками были наклеены статейки из бульварных газет, которые Мери вырезала. В некоторых говорилось о романах Фиби с продюсерами, режиссерами, политиками.
– А вот снимок, когда ее выдвинули на соискание Оскара за фильм "Ребенок завтрашнего дня". Жаль, что она не получила премии, но ее сопровождал на церемонии Гэри Грант, а это чего-нибудь да стоит.
– Я видел этот фильм. Она влюбилась не в того мужчину, родила от него ребенка, а потом ей пришлось воевать с ним и его богатыми родственниками из-за опеки над ребенком.
– Каждый раз, когда я смотрела этот фильм, то обливалась слезами. Она была такой отважной, и с ней так плохо обошлись.
Мери снова вздохнула и перевернула страницу.
Появился еще один снимок – Фиби в декольтированном атласном платье склонилась в реверансе перед королевой. Потом еще один, где актриса танцует со смуглым темноволосым мужчиной с надменным выражением лица. Филиппу можно было не говорить, что это отец Адриенны. Глаза, черты лица, темные волосы – все говорило в пользу этого.
– Это ее муж, король Абду. Об их романе писали во всех газетах и журналах. О том, как они познакомились здесь, в Лондоне, когда она снималась в "Белых розах". Как влюбились друг в друга с первого взгляда. Каждый день он присылал ей дюжины белых роз, пока ее номер в отеле не стал походить на оранжерею. Он закупал целые залы в ресторанах, чтобы обедать с ней наедине. Все это выглядело так романтично.
Хотя Мери наблюдала все эту историю со стороны четверть века назад, ее глаза до сих пор становились влажными при воспоминании о ней.
– Дело кончилось тем, что Фиби оставила кино, вышла замуж за короля и уехала куда-то далеко в крошечную арабскую страну.
– Она уехала в Якир.
– Да, верно. Все было похоже на сказку. Вот фотография, сделанная в день свадьбы. Фиби здесь выглядит как королева.
Платье Фиби было сногсшибательным – море кружев и шелка. В руках она держала белые розы, а на шее ее сверкало и переливалось, прекрасное даже на старой пожелтевшей газетной странице, ожерелье "Солнце и Луна".
Бриллиант и жемчужина были прикреплены к двойной золотой цепи. Оправа камней выглядела несколько старомодной, но была настоящим шедевром ювелирного искусства.
Конечно, Филипп отошел от дел, но при виде драгоценности на снимке он почувствовал, что пульс его участился, а в кончиках пальцев появился зуд. Держать это ожерелье, владеть им хотя бы минуту было все равно что владеть. миром.