Военное министерство уже дало У. Черчиллю, офицеру и депутату, разрешение присутствовать на закрытых заседаниях палаты общин. В начале марта ему дали еще одно, и наш герой им воспользовался, чтобы поднять все вымпелы: 7 марта, после представления военно-морского бюджета Бальфуром, он выступил на заседании палаты с речью, вызвавшей сенсацию. Он подверг резкой критике бездействие Адмиралтейства, установившееся с приходом в него преемника Черчилля: вражеским цеппелинам и подводным лодкам не был дан отпор, ввод в строй новых кораблей проходил непростительно медленно, наступательный дух исчез как на море, так и в воздухе; немцы неизбежно возьмут верх, если подобная пассивность продлится. Большинство аудитории было явно покорено его аргументами… Увы! Речь, начавшаяся так хорошо, закончилась плохо, ибо во исправление ошибок морской политики Черчилль предложил то, что смутило его друзей, обрадовало врагов и удивило всех: "Я прошу первого лорда Адмиралтейства взяться за дело без промедления и придать силы и вдохнуть жизнь в Совет Адмиралтейства, вернув лорда Фишера на пост первого морского лорда".
Нет, вы не ослышались: Черчилль рекомендовал вернуть того самого Фишера, чьи капризы, перемены настроения, сквернословие и дезертирство с боевого поста спровоцировали его же собственную отставку десять месяцев назад! Хотел ли он этим показать, насколько великодушен? Или на него повлияли его сторонники Дж. Л. Гарвин и К. П. Скотт, редакторы газет "Обсервер" и "Манчестер гардиан" соответственно и большие друзья Фишера? Неужели для того, чтобы открыть второе дыхание у военного командования, он не нашел никого лучше вспыльчивого, мстительного и избалованного отставника с ярко выраженной манией величия? Вот очередное доказательство, что слабости Черчилля сопоставимы с его безграничными талантами… Ему незачем было дожидаться ответной резкой речи Бальфура на следующий день, чтобы понять свое поражение: растерянность друзей, ликование врагов, сарказм прессы – все красноречиво говорило, как сильно он промахнулся. Но в боевом задоре он заявил всем, что останется в Лондоне, чтобы вести борьбу в парламенте плечом к плечу с политическими соратниками, и даже письменно уведомил Китченера об уходе из армии…
Его пытались убедить не садиться играть без козырей на руках. Супруга Клементина, наперсница Вайолет Асквит (в замужестве миссис Бонэм-Картер) и друг Ф. Э. Смит советовали ему вернуться во Францию на время, пока не забудется неудачная речь. Довольно забавно, что уговорить его образумиться сумел не кто иной, как Герберт Асквит… Несмотря на то что премьер-министр низко пал в его глазах, Уинстон не отличался злопамятством и всегда был готов выслушать пару отеческих советов, а на них Асквит был большой мастер. Он напомнил, что лорд Рэндолф совершил политическое самоубийство, "поддавшись одному-единственному порыву", и добавил: "Позвольте предостеречь вас от подобной неосмотрительности. Поверьте, что мной движет только искренняя привязанность к вам". В какой-то момент разговора Черчилль упомянул "многочисленных сторонников", которых он считал себя обязанным возглавить, но Асквит, намного лучше понимавший реальное положение дел, ему ответил: "На данный момент из них у вас нет ни одного стоящего!" И прибавил: "Говорю вам это только потому, что вы мне дороги и я хочу вас спасти". Черчилль ушел от него со слезами на глазах и долго не мог решить, какую линию поведения выбрать. М. Эйткен, К. П. Скотт, Дж. Л. Гарвин, лорд Фишер настаивали, чтобы он остался и продолжил борьбу в парламенте уже со следующей недели, но их влияние не смогло перевесить объединенные усилия Клементины, Ф. Э. Смита и Герберта Асквита. 13 марта, забрав прошение об отставке, Черчилль возвратился на фронт.
Долго он там не задержится. Какой бы ни была радость от новой встречи с опасностью и своим батальоном вдали от интриг и капканов Лондона, подполковнику больше не удавалось позабыть о политике. В тот период высокая стратегия и низкая политика тесно переплелись, да и какой смысл вести людей в бой, если сами условия ведения войны таковы, что любое наступление заведомо обречено на неудачу? За исключением артиллеристов, никто ничего не мог поделать с немцами; все, что было в силах батальона, – служить мишенью для снарядов, лившихся на траншеи дождем, не имея иной перспективы активных действий, кроме бессмысленного массового забега к проволочным заграждениям и пулеметным гнездам противника. Черчилль пришел к очевидному выводу, что в окопах принесет пользы не больше, чем любой другой подданный Его Величества, тогда как в парламенте или в правительстве его красноречие, организаторские способности и врожденные стратегические инстинкты, унаследованные от великого Мальборо (врожденное отсутствие скромности позволяло ему такое заявлять), способны оказать решающее влияние на исход войны. Впрочем, надо признать, что на фронте это мнение разделяли очень многие – не только солдаты и унтер-офицеры, но и генералы, упрашивавшие Уинстона вернуться в Лондон, чтобы от их имени выразить негодование. Так, генерал У. Т. Фёрс, к дивизии которого принадлежал его батальон, написал Черчиллю без обиняков: "Мне кажется, что вы, Ллойд Джордж и вы, более других годитесь для того, чтобы без промедления обрушить неспособное правительство". Даже новый главнокомандующий Дуглас Хейг, не испытывавший к Черчиллю теплых чувств, заявил, что согласен дать ему под начало бригаду, но он "окажется более полезным, если вернется в Лондон и убедит палату общин принять закон о всеобщей воинской повинности".
Трудно устоять перед такими доводами, тем более когда сам уже на три четверти согласен. Впрочем, даже Клементина, настоявшая на его отъезде из Англии, не знала, что ему посоветовать: опасение политической гибели Уинстона из-за насмешек сменилось ежедневным страхом за его жизнь, которую в любой момент где-то там в Бельгии мог оборвать осколок снаряда. В конечном итоге дилемму подполковника Черчилля разрешат превратности войны: его 6-й батальон, понесший тяжелые потери, как и многие другие, был влит в 7-й батальон Королевских шотландских фузилёров, у которого уже был командир. Как справедливо заметил Черчилль: "Это не я бросаю мой батальон, это батальон бросает меня". 6 мая, отправив Китченеру прошение об отставке, он дал прощальный ужин офицерам своего батальона в ресторане Армантьера, и адъютант Гибб, по-видимому, выразил общее настроение, когда записал: "Я думаю, что все присутствовавшие в зале воспринимали отъезд Черчилля как настоящую личную утрату". От Бангалора до Претории немало офицеров уже испытали такое чувство, провожая Уинстона Спенсера Черчилля, такой уж это был притягательный человек, что умел не только превосходно сражаться, но и заводить друзей…
Однако в Лондоне в начале мая 1916 г. многие политики не замечали его присутствия, и тем охотнее, чем ближе к вершине власти они стояли… Депутат-ветеран по-прежнему не давал им топтаться на месте, и своды палаты общин скоро содрогнулись от его анафем и проповедей: надо вернуть домой в Англию мастеров оружейных заводов и верфей, ушедших на фронт добровольцами, чтобы ковать оружие победы; во Франции они всего лишь пушечное мясо… Чтобы парировать угрозу нападения германских подводных лодок, следует собирать суда в конвои под надежным эскортом. Он предложил вернуться к планам наступательных операций в тылу врага – на Ближнем Востоке и… на Балтике. На фронтах во Франции и Бельгии также предстоит принять массу неотложных мер: улучшить освещение в траншеях, построить легкую железнодорожную сеть для быстрого снабжения передовой, раздать стальные каски всем солдатам, избавиться от возмутительной системы, при которой некоторые части не вылезают из окопов, тогда как другие их вблизи не видели, начиная с высших офицеров, облюбовавших замки в тылу, где они проводят время, навешивая друг другу медальки. "Их высокопревосходительства, – призывал Черчилль, – должны быть там, где опасность и смерть". Господство в воздухе, имевшееся у британцев в начале войны, было упущено по небрежности и халатности, но: "Ничто не мешает нам все исправить. Никто не препятствует нам вернуть наше превосходство в воздухе, кроме нас самих". Он достиг вершин красноречия, убеждая членов правительства освободиться от влияния военных советников и отказаться от самоубийственных атак на Западном фронте, тем более что он прекрасно знал, что Хейг готовит еще одну, на Сомме… Наступления на суше, по его мнению, не должны предприниматься прежде, чем будут достигнуты материальное превосходство, численный перевес и… некоторые новые виды вооружения.