По мнению британских военных, ничто из этого не могло быть реализовано. Предварительная встреча в Каире в присутствии генерала Чан Кайши прошла отвратительно и не принесла ничего конкретного. Не имея ни одной точки соприкосновения, англо-американские гражданские и военные руководители прибыли 27 ноября 1943 г. в Тегеран, где Сталин должен был выступить арбитром. Естественно, он настаивал на высадке десанта на юге Франции и проведении "Оверлорда" в самое ближайшее время в ущерб операциям на Адриатике. Рузвельт, не понимая, что Сталин хотел отодвинуть своих союзников подальше от Балкан, был приятно удивлен неожиданной и очень своевременной поддержкой, которая позволила его стратегии взять верх над британской; все остальное было уже делом начальников штабов. Черчилль до последнего защищал британские позиции, но снова сыграл против себя, постоянно сбиваясь то на Адриатику, то на Эгейское море, то на Балканы или Турцию (которую он хотел вовлечь в войну сейчас еще сильнее, чем когда-либо прежде). К изумлению Сталина, он заявил, что "сделает все возможное для помощи Тито, который сковывает много немецких дивизий и делает больше для дела союзников, чем его соотечественник Михайлович", и даже добавил, что Великобритания отзовет свою военную миссию при четниках. Отличавшийся подозрительностью Сталин решил, что Черчилль задумал какой-то подвох, но то была всего лишь наивность. Американцы же увидели в стратегических блужданиях премьер-министра по различным уголкам Средиземноморья попытки саботировать "Оверлорд". Вечером 29 ноября генерал Брук в отчаянии запишет в дневнике: "Наслушавшись аргументов, выдвинутых в последние два дня, у меня появилось желание запереться в пристанище для умалишенных или доме престарелых".
К счастью для союзников, он не сделал ни того, ни другого, и после нудного торга Брук и его коллеги смогли вырвать у американцев ряд уступок: наступление в Италии продолжится, пока не будет захвачен Рим, и все транспортные средства для высадки останутся на итальянском театре до середины января 1944 г.; операция "Оверлорд" будет отложена до конца мая, дата проведения "Энвила" будет определена позже, в зависимости от наличия свободных транспортных средств. И что еще лучше, британским начальникам штабов удалось убедить своих визави в том, что назначать одного человека командовать всеми силами на всех участках, разбросанных по Европе, неразумно и что десантные операции в Индийском океане не позволят осуществить "Энвил", монополизировав все имеющиеся десантные и транспортные суда. Так в самый последний момент военные смогли достичь согласия, и политические вожди одобрили их договоренности: Рузвельт, никогда не претендовавший на роль полководца, принял позицию Маршалла; Сталин, которого эти операции не касались напрямую, выразил удовлетворение; ну а Черчилль прекрасно понимал, что могло быть и хуже. Неблагодарность не входила в число его недостатков, и он произведет генералов Брука и Портала в маршальское звание.
Избежав стратегической неудачи, Черчилль не сумел уберечься от политического провала, поскольку частные беседы "Большой тройки", официальные и неофициальные, серьезные или шутливые, оставили у него горький осадок: будь то судьба побежденного рейха, послевоенное переустройство мира или будущее колониальных империй, два его собеседника почти всегда сходились во взглядах, не слишком заботясь о британских интересах. Вот таким образом Черчилль, стремившийся в начале войны к англо-американскому союзу на условиях полного равноправия, скатился к концу 1942 г. к менее почетному положению помощника президента, а теперь уже ощущал себя самым незначительным партнером американо-советского альянса. Вечером 29 ноября 1943 г. личный врач застал своего пациента в состоянии глубокой депрессии. "Премьер-министр, – отметит он в дневнике, – подавлен собственной беспомощностью".
Но вечером следующего дня участники отмечали завершение конференции и шестидесятидевятилетие Уинстона Черчилля. Это было памятное событие, и виновник торжества, восседая между двумя самыми могущественными людьми планеты, выглядел достойно; к тому же Сталин и Рузвельт, отдавая должное его возрасту и смелости, охотно признали британского премьер-министра главным вдохновителем крестового похода против нацизма. И действительно, он не прекращал борьбы с 3 сентября 1939 г. (уже четыре года!) и посвятил ей все свое время, всю свою энергию, все свое огромное воображение… и всю свою семью: его супруга Клементина возглавляла фонд медицинской помощи России; дочь Диана служила на флоте; Мери, призванная по мобилизации в ПВО, сопровождала его в Квебек как адъютант; Сара, записавшаяся во вспомогательные части ВВС, была его адъютантом в Тегеране; наконец, Рэндолф, унаследовавший от отца хотя бы его храбрость, только что участвовал в десанте у Салерно в составе коммандос. Кто бы не был охвачен законной гордостью, отмечая вот так свой шестьдесят девятый день рождения?
Увы! Супермена не существует; вернувшись в Египет 2 декабря, Черчилль подавал очевидные признаки усталости. За год он участвовал в семи важных конференциях (в Марокко, Турции, США, Канаде, Египте и Иране), проводя до двадцати часов подряд в тесных кабинах ветхих гидросамолетов или неотапливаемых бомбовых отсеках бомбардировщиков, наспех переделанных в импровизированные транспортники. Сколько дней он провел в инспекционных поездках, сколько ночей прошло за диктовкой приказов, меморандумов и проектов наступлений… и все без отрыва от сигары и стакана! На исходе седьмого десятка какой организм это выдержит? Болезнь всегда нападает с наиболее уязвимых направлений, а у Черчилля с младенческих лет самым слабым участком обороны были бронхи. 12 декабря, когда он находился в Карфагене, его сразила пневмония, сопровождавшаяся сильным жаром. Это было второй раз за год, только сейчас добавилось учащенное сердцебиение; шутить с болезнью не стоило, и МакМиллан, Иден, Дафф Купер, Портал и Брук ожидали, что премьер-министр временно прекратит вмешиваться в их дела, взяв заслуженный отпуск.
Но эти обходительные дипломаты и отважные воины были неисправимы в своей наивности. Даже прикованным к постели в Карфагене или восстанавливающим силы в Марракеше Черчилль продолжал влезать во все вопросы политики, дипломатии, стратегии, логистики и всего остального. Когда маршал Брук заговорил с ним о целесообразности высадки в Анцио возле Рима для обхода немецкой обороны севернее Неаполя, наш неугомонный пациент сотрясал небеса и недра, пока не добыл всего необходимого для этой операции. А от логистики до высокой стратегии – один шаг: в мгновение ока мавританская вилла миссис Тейлор превратилась в штаб, спальня была завалена картами, и Черчилль, вскочив с кровати, сам составлял планы высадки! Когда врач рассказал ему, что Гитлер, недовольный ходом войны, лично взялся за планирование операций во всех деталях, Черчилль радостно поддержал: "Это именно то, чем я сам занимаюсь!" Да уж… До такой степени, что в итоге, по словам маршала Брука, "во все стороны устремлялись потоки телеграмм, приводившие в конечном итоге к полной неразберихе". Вмешательство именитого больного во французские дела произвело почти такой же эффект: 21 декабря, узнав об аресте новыми французскими властями Марселя Пейрутона, Пьера-Этьена Фландена и губернатора Буассона за сотрудничество с врагом, возмущенный Черчилль бросился звонить Идену, МакМиллану, Даффу Куперу, Эйзенхауэру и даже президенту Рузвельту, чтобы те заставили их освободить. Но Иден заметил ему, что все трое арестованы по требованию французского Сопротивления и с разрешения консультативной Ассамблеи Алжира, так что освобождение вишистов приведет к разрыву с французским Комитетом национального освобождения и будет иметь самые тяжелые последствия; а если говорить откровенно, подзащитные Черчилля особых симпатий не вызывают: так, Буассон приказал открыть огонь по англо-голлистским войскам в Дакаре и жестоко обращался с британскими подданными, интернированными в Западной Африке в 1940–1942 гг. Черчилль побушевал, поругался и в конце концов сдался.
Но только для того, чтобы наломать дров в Югославии, где его импульсивность вызовет пару катастроф. 3 января 1944 г. он написал Идену: "Я убежден весомыми доводами людей, которых знаю лично и которым полностью доверяю, что Михайлович – обуза для короля; тот ничего не сможет сделать, пока не избавится от него". Этими доверенными людьми были, естественно, Дикин и МакЛейн, но к ним присоединился и сын Рэндолф, который был сброшен на парашюте к югославским партизанам. Увы! Партизаны Тито быстро выяснили его наследственную слабость, и под постоянным воздействием местной сливовицы Рэндолф докладывал своему отцу только то, во что партизаны хотели его заставить поверить. Руководствуясь столь ненадежной информацией, Черчилль разработал свою югославскую политику, заключавшуюся в поддержке Тито всеми средствами и в убеждении короля примкнуть к его движению; учитывая, что партизаны-коммунисты вели с монархистами жестокую войну и что сам Тито месяцем ранее отрекся от короля, Черчилль разбирался в югославском осином гнезде ничуть не лучше, чем во французских делах. "Господи, – записал в своем дневнике маршал Брук, – если бы только он вернулся в Англию, где мы смогли бы его сдерживать".