Девушка вправду была хороша. Тоненькая, темноволосая, с ровными дугами темных бровей, с классически ровным лбом, умными глазами. Ах, кабы не следы от ожогов, что обезображивали ей рот, спускались розовыми змеями по шее и подбородку! Она смотрела на Азарцева умоляющими глазами, не зная, с чего начать. Наконец она вымолвила несколько слов. Рот ее некрасиво кривился при разговоре, губы были неровно вспухшими и не слушались. Дикция была тоже плохая.
- Мы вас долго искали, - сказала она. - Сначала не могли найти, а потом продавали квартиру.
- Продавали квартиру? Зачем? - удивился Азарцев. Юля опять выразительно подняла брови и хмыкнула.
- Чтобы деньги на лечение были, - просто ответила девушка.
Азарцев опустил голову, замолчал. Чертовы деньги! Он все время как-то забывал о них. В те времена, когда он рос и учился, последствия ожогов оперировали без денег. И уж сколько лет прошло, как канули в Лету те во многом спорные времена, но никак Азарцев не мог отделаться от ощущения великой несправедливости в том, что человек, которому нечем платить, не имеет права на нужную ему медицинскую помощь.
- Да, - наконец сказал он. - Эти операции дорогие.
- Мы с мамой готовы, - ответила девушка. - Только вы скажите сразу, какой будет эффект и сколько нужно денег. А то мы переехали в коммуналку и больше продавать у нас нечего.
- А мама где? - спросил он. - Почему мама не приехала?
- Да она работает в две смены, - ответила девушка. - Жить как-то надо.
- А ты почему не помогаешь? Учишься, что ли?
- Я не могу учиться, - потупила голову девушка. - Как куда-нибудь поступлю, приду на занятия, так мне кажется, что все только на меня и смотрят, особенно когда начну говорить. С речью у меня в последнее время не очень… - Девушка замолчала.
- К психологу надо обращаться в первую очередь, к логопеду! - не выдержала Юля. - Это, между прочим, и гораздо дешевле. Раньше такие операции не делали, и люди с ожогами привыкали. И к ним привыкали. И даже не замечали этого недостатка. Главное, чтобы у человека душа была красивая!
Азарцев вздохнул.
- Все правильно, - сказал он.
Девушка подняла на него глаза, полные слез. "И ты тоже предатель, - будто хотела сказать она своим взглядом. - Хорошо говорить, пока не испытал на своей шкуре. Думаешь, так легко жить и ждать?"
"Для всех я предатель, прямо какой-то монстр!" - усмехнулся Азарцев. А вслух сказал, и не потому, что его разжалобили взгляды девушки, он много уже повидал разных пациенток на своем веку; ему в голову пришла интересная мысль, как можно сделать операцию, чтобы убрать хотя бы один, но основной дефект:
- Дай-ка я тебя посмотрю, клади свою одежду!
У окна за специальной расшитой ширмой было устроено смотровое место. Компьютер с новейшей программой, позволяющий моделировать и мягкие ткани головы, и кости черепа, стоял там же сбоку, на отдельном столе. Азарцев усадил девушку, устроился сам, навел дополнительный свет. В течение некоторого времени до Юли доносились нечленораздельные звуки, похожие на "а", "о", "у", какое-то причмокивание, похмыкивание, отчетливо раздалось: "Открой-ка рот!" - и, наконец, заинтересованный азарцевский возглас:
- Так, так, так!
"Ну, так и есть, понеслось! - подумала Юля. - Теперь он забудет обо всем на свете: и о стоимости операции и послеоперационного периода, и о том, во что обошелся новый суперлазер, который должен окупиться, а он непременно и его тоже захочет применить для заглаживания рубцов, а денег с нее за эту процедуру не возьмет". Юля уже просто видела, как он сейчас начнет взахлеб рассказывать этой девчонке о том, как он планировал бы ее лечить, какие новшества ввел бы.
"Ишь, - прислушалась Юля, - как у него дыхание-то перехватывает! Наверное, и глаза горят! Вот они, "энтузиасты"! Другими словами - дети. В строгости их нужно держать. Окулистов хлебом не корми - дай хрусталик какой-нибудь особенный вставить, и не просто вставить, а непременно по новой технологии; отоларингологу - косточку слуховую пересадить; сосудистому хирургу - кусок аорты вместе с верхней частью подвздошных артерий отрезать и новое соустье организовать! А эти доктора счастливы не бывают! Море крови, а толку чуть. Особенно от благотворительных операций. Парень с протезом слуховых косточек, решив, что сам черт ему теперь не брат, повадится нырять с аквалангом и ходить под дождем без шапки, и через пару насморков протез у него отвалится к чертовой матери! Тот, которому подвздошные артерии заново пришили, вместо того чтобы по-новому увидеть прелести жизни, на второй день после операции закурит, на третий запьет, а потом с новой силой начнет гонять жену, потому что у него кровоснабжение в конечностях улучшится и сил прибавится. Закончится все через пару лет, на которые продлила ему жизнь эта операция, то есть удовольствие от пьяных скандалов вся его семья будет получать еще несколько годочков. А тот, которому пересадили хрусталик, увидит все, что ему вовсе не надо было бы видеть: что жена его мало того что постарела - обрюзгла, дети - страшные эгоисты, и вообще окажется, что он зажился на белом свете".
Юля забылась настолько, что последние фразы проговорила вслух. И опомнилась только тогда, когда встретила изумленный взгляд девочки, вышедшей из-за ширмы, а Азарцев сказал:
- И что тебе за интерес всех судить? Тебе-то какое дело, как человек проживет свою жизнь: ты ведь не Господь Бог? И потом, то, о чем ты говоришь, вовсе не правда в конечной инстанции.
- А я про то, - сразу же нашлась Юлия, - что правильно устроено, что за все в жизни нужно платить. По крайней мере от этих денег будет какая-то польза - докторам опыт, медперсоналу зарплата. А вашу благотворительность, доктор Азарцев, пора прекращать!
Жесткие Юдины слова не сразу дошли до тех двоих, что вышли из-за ширмы. Они уже выступали в тандеме. В глазах у девочки сияла надежда. Лицо Азарцева было наполнено тайной, известной ему одному.
"Все-таки прокручивает в башке план операции, - подумала Юля. - Нет, эту разлюли-малину надо пресечь на корню. Чтобы не было этих ненужных надежд, а потом никому не нужных слез".
- Я тут подсчитала, пока вас не было, - сказала она, - эти несколько операций и последующее лечение обойдутся вам в следующую сумму, деточка! - И она показала цифру, которая соответствовала стоимости не бывшей скромной, по всей видимости, квартиры просительницы на рабочей окраине, но трехэтажного особняка в ближнем Подмосковье, не дальше десяти километров от Кольцевой дороги, на берегу озера с золотыми рыбками.
Азарцев проверил прайс-лист. Юля ничего не прибавила, все было рассчитано точно. Девушка теперь опустила голову, тонкая ее рука с бумажным листком безжизненно повисла.
- Но, может быть, сначала сделаем первую часть операции? - наконец робко спросила она.
- А зачем? Никакого смысла, - твердо ответила Юля. - Через несколько лет рубцы сами собой побледнеют, а сейчас их лучше не трогать! Ну, в конце концов, потом можно будет их немножко отшлифовать.
- Значит, я на всю жизнь останусь такой уродиной? - Пальцы девушки сжались сами собой в кулачок. - Все говорят, что ожоги оперировать сейчас самое время, потом может быть уже поздно…
- Ну, не надо так сразу, "уродиной"… - пожала плечами Юля. - Если вы закроете шарфиком нижнюю половину лица, то…
- Давайте подумаем, - выступил вперед доктор Азарцев. - Какую-то часть денег мы, конечно, возьмем, но что-то, наверное, можем сделать бесплатно! В конце концов, все клиники в чем-то оказывают - пациентам посильную благотворительность!
- Я как раз о благотворительности и говорю! - решительно сказала Юля. - Мы сейчас переживаем совершенно не тот период, когда может идти речь о такой помощи! Я думаю, мы не должны никого обнадеживать зря!
- Знаете, - тихо сказал Азарцев, но в голосе его послышалась несвойственная ему твердость, - вы все-таки мне через несколько дней позвоните! - И он протянул девушке карточку с номером телефона. - Кстати, чтобы я знал, как вас зовут?
- Ника, - ответила та. - Вероника Романова. - Глаза ее как-то разом потухли, надежда исчезла из них, и даже верхняя часть лица стала казаться совершенно ординарной.
- Ника - богиня победы, - заметил Азарцев. - Не вешайте нос! Даст Бог, еще свидимся. И может, даже на операционном столе. Вы все-таки позвоните!
- Спасибо, - сказала Ника и без особого воодушевления сунула карточку в карман. "Он говорит со мной так, чтобы не показаться невежливым, - подумала она. - Я позвоню!"
Она вышла из кабинета, прошла через огромный пустынный холл, в котором на светлом ковре стоял закрытый рояль да щебетали среди цветов в золоченой высокой клетке до по толка разноцветные, яркие птицы. Ника не стала разглядывать их. Она быстро спустилась по нескольким ступенькам к входной двери, тихо сунула деньги охраннику, с которым накануне договорилась, чтобы он ее пропустил, вышла из этого роскошного дома в сад и вдохнула полной грудью холодный осенний воздух.
От порога к воротам вела усаженная можжевельником, выложенная плитами аллея; на той самой лужайке, которую Лысая Голова хотел приспособить для вертолетной площадки, пожилая женщина в резиновых сапогах ухаживала за кустом хризантем. Видно, совсем недавно они быстро пошли в рост, и теперь на паре высоких стеблей уже красовались полураскрытые желтые бутоны. Ника заметила, что руки у женщины были красные, мокрые от дождя, с толстыми, скрюченными ревматизмом некрасивыми пальцами. Через боковую, внезапно открывшуюся дверь ворот вошла еще одна женщина, видно, из местных. Обеими руками она бережно несла перед собой коричневую корзину, из которой пахло чем-то невероятно вкусным, печеным. Охранник, вошедший за ней, тащил открытую пластмассовую коробку с овощами и плетеную сумку с отборными фруктами.