Разрыв двух неразлучных побратимов и отделение Темучина с точки зрения монгольских традиций не представляли собой ничего из ряда вон выходящего: так испокон веку появлялись все новые самостоятельные обоки. И в то же время, в этом был уже исключительно важный элемент совсем нового – не родового, а скорее, феодального порядка. Обособление сына Есугэя создало в монгольской степи еще один центр силы, строящейся вовсе не на родовых принципах (или, если уж быть скрупулезно точным, отнюдь не только на родовых). Уже в самые ближайшие после откочевки Темучина дни эта новизна ситуации проявилась в полной мере.
Отъезд Борджигина вызвал почти мгновенный раскол доселе казавшегося единым лагеря. Уже на следующее утро к Темучинову нутугу примкнули десятки или даже сотни людей. "Сокровенное Сказание" перечисляет этих монгольских богатырей поименно, и вот что удивительно – к Темучину пошли не роды и племена, а выделившиеся из отдельных родов воины со своими семьями (и, вероятно, слугами-боголами). Об этом говорится прямо и недвусмысленно: "Из племени Арулат выделился.., из племени Урянхат выделился (Субэдэй-багатур, брат Джелмэ. – авт.).., из племени Бесуд пришли..." и т.д. То есть, начала формироваться не родовая или племенная организация, а структура иного типа, основанная на прямом подчинении вождю. И это объединение базировалось не столько на экономических и кровнородственных, сколько на военных принципах. Вместо нутуга, обока, иргена появился новый институт (хотя и встречающийся в истории разных народов) – орда.
Таким образом, Темучину удалось собрать вокруг себя мощный боевой кулак, причем преданный своему вождю, а не главам родов. Из этого-то, вначале очень небольшого объединения (в любом случае, насчитывавшего на тот момент не более тысячи человек), позднее выросло то, что мы называем Великой Монгольской Державой.
Реконструкция монгольского доспеха XII – XIII вв.
Уже очень скоро сработало и свойственное всем обывателям (и степным обывателям не в меньшей степени, чем всяким другим) стремление поставить себя под защиту сильного, и к новому вождю потянулись теперь не только отдельные пассионарные богатыри, но и целые обоки и ясуны. Это не размыло костяк самой орды, которая сконцентрировалась в собственном курене Темучина и, частично, в курене его матери Оэлун-эке. Тем не менее, новое объединение приобрело более привычный для монголов характер межродового альянса и тем самым поставило Темучина как бы на один уровень с Джамухой, Таргутай-кирилтухом и даже Тогрилом Кераитским. В новообразованный союз входило тринадцать куреней – два упомянутых и одиннадцать родовых. Это уже представляло собой значительную военную силу: каждый курень в среднем мог выставить тысячу конных воинов. Присоединились сюда со своими обоками и некоторые крупные аристократы: внуки Хабул-хана Сэче-беки и Тайчу, двоюродный брат Темучина Хучар (стоявший выше кузена в родовой табели о рангах), сын последнего хана монголов Хутулы – Алтан. Каждый из этих нойонов имел и собственные немалые амбиции и мог претендовать на власть, но неспособность договориться о том, кто же из них старше, и реальная сила, принадлежащая Темучину, заставили гордых монгольских князей объединиться вокруг этого своего родича.
Весной 1186 года лидеры примкнувшей к Темучину родовой знати постановили признать молодого сына Есугэй-багатура ханом монголов-нирун. Вероятно, они рассчитывали, что поставленный ими хан, которого эти влиятельные князья рассматривали, в лучшем случае, как равного себе, станет послушным орудием в их руках или, по крайней мере, не более чем первым среди равных. Об этом свидетельствует и та формулировка, которую приводит "Сокровенное Сказание": "Алтан, Хучар, Сэче-беки... сказали Темучину: "Мы решили поставить тебя ханом" (§ 123). Простой народ от решения столь насущного вопроса был отстранен; к принятию решения не привлекались и давние сподвижники Темучина. Однако расчет монгольских аристократов оправдался далеко не в полной мере. Темучин согласился стать ханом, но вынудил своих родичей дать весьма серьезную присягу (впоследствии это сыграет очень важную роль в укреплении ханской власти), а главное – должности в ханской ставке раздал не примкнувшим к нему нойонам, а своим старым соратникам: Джелмэ и его брату Субэдэю, Боорчу и его брату Оголай-черби и другим. Руководить мечниками он поставил своего родного брата Джочи-Хасара, а заведовать табунами – сводного брата Белгутэя. Тем самым Темучин отделил себя от родовой организации, создал центральное ядро, не подчиняющееся родовым вождям. Уроки прошлого не были забыты.
Избрание Темучина ханом произошло в довольно непростой обстановке, сложившейся на тот момент в монгольской степи. Надо прямо сказать, что полученное им громкое звание "хан"{В "Сокровенном Сказании" утверждается, что тогда же, то есть в 1186 году, Темучин получил и имя "Чингисхан". Это, однако, представляется маловероятным в свете позднейших событий. Зачем в таком случае курултаю 1206 года понадобилось провозглашать его Чингисханом повторно} Да и само имя "Чингисхан", что в переводе с монгольского означает "сильный из сильных ханов", куда вернее отражает ситуацию 1206, а не 1186 года. Если же переводить (другой вариант) "Чингисхан" как "Океан-хан", то есть "хан всех земель, омываемых океаном", то оно для 1186 года совершенно нелепо. Поэтому пусть Темучин остается Темучином до 1206 года, когда он точно сменил имя на "Чингисхан".} лишь выдавало желаемое за действительное. Вновь провозглашенный хан оказался вождем лишь части монголов-нирун, притом части далеко не самой большой. Не меньшей, если не большей силой обладал Джамуха, за которым также следовали тринадцать родовых куреней. Крупную самостоятельную силу представляли собой и тайджиуты во главе со старинным недругом Темучина – Таргутай-кирилтухом. Они тоже могли выставить до трех туменов войска. Лидерам этих двух мощных группировок инициатива вышеупомянутых монгольских князей едва ли могла понравиться. Гневную отповедь Алтану и Хучару, как главным виновникам непродуманного решения, дал Джамуха: "Передайте от меня Алтану и Хучару: "Зачем вы, Алтан и Хучар, разлучили нас с аньдой, вмешиваясь в наши дела, одного в живот бодая, а другого под ребро. И почему это вы не возводили в ханы моего друга-аньду Темучина в ту пору, когда мы были с ним неразлучны? И с каким умыслом поставили его на ханство теперь?" ("Сокровенное Сказание", §127). Конечно, эти слова явно предназначались не только Алтану и Хучару, но и самому Темучину, который, по мнению Джамухи, пошел на поводу у своих родственников. Ощущается в этих словах и некая скрытая угроза, которая, хотя и не была еще объявлением войны, но намекала и на такую возможность. Пути Джамухи и Темучина расходились навсегда.