Однако резко возросшая известность Темучина в степи повлекла за собой не одни только положительные последствия. "Длинное ухо" донесло весть о том, что у Есугэй-багатура появился достойный наследник, и до воинственных северян – непримиримых врагов Есугэя, меркитов. Они посчитали это время самым подходящим для того, чтобы отомстить Борджигинам за старинную (прошло уже двадцать лет) обиду, нанесенную Есугэем, похитившим Оэлун – невесту меркитского богатыря Чиледу. Почему меркиты ждали так долго? Ну, во-первых, среди степных кочевников такие оскорбления не имеют срока давности и не забываются: расплата могла последовать и через полвека и коснуться уже не детей, а внуков обидчика. Во-вторых, при жизни Есугэя меркиты по вполне объективным причинам отомстить не могли – у них просто не было для этого нужных сил. Ну а после смерти Есугэй-багатура и предательства тайджиутов кому меркиты должны были мстить? Самой Оэлун? Ее нищим ребятишкам, стреляющим в степи тарбаганов, чтобы не умереть с голоду? Иное дело теперь, когда имя наследника Есугэя громко прозвучало в степи, но сам он еще не имел достаточно сил, чтобы противостоять мщению. В общем, меркиты выбрали время совершенно обдуманно. И, между прочим, нельзя отрицать, что они вообще могли до этого считать семью Есугэя погибшей – ведь лет десять о Борджигинах не было ни слуху, ни духу. Встреча Темучина с Тогрилом и молва о ней, пролетевшая по всем степным кочевьям, напомнили меркитам, что у их родового врага вырос сын-багатур. И значит, настало время для мести.
Три сотни вооруженных до зубов воинов, ведомых вождями трех меркитских родов – Тохтоа-беки, Дайрусуном и Хаатай-дармалой – нагрянули на становище Борджигинов совершенно неожиданно. Если бы не чуткий сон и хороший слух служанки Хоахчин, спросонья расслышавшей далекий топот сотен коней, быть бы мужчинам Борджигинского рода убитыми, а женщинам – уведенными в плен. Но проснувшаяся Хоахчин разбудила Оэлун и тем спасла семью и будущего великого хана монголов. Оэлун, не терявшаяся и в самых экстремальных обстоятельствах, быстро подняла всех домашних, и Борджигины бросились бежать. Семья и нукеры Темучина, Джелмэ и Боорчу, быстро вскочили на имевшихся лошадей – тех самых соловых меринов и куцего савраску – и помчались в таежные дебри на гору Бурхан-Халдун. Одного коня оставили в качестве заводного, и для Борте лошади не хватило. Здесь нужно сказать, что Борджигины были уверены в том, что нападают на них тайджиуты, и потому женщинам ничего особенно не грозит (кроме, может быть, Оэлун – старой противницы тайджиутских вождей). Но то оказались меркиты – беспощадные враги самого рода.
Когда они ворвались в лагерь Борджигинов, то никого там уже не нашли. Хоахчин в суматохе усадила Борте в крытый возок и, погоняя запряженную в него корову, умчалась в степь. Но спрятаться на открытой местности от сотен вооруженных всадников было негде, и вскоре разъезды меркитов обнаружили возок. Сначала Хоахчин удалось, было, обмануть меркитских воинов: служанка объяснила, что она ездит по богатым юртам стричь овец. Меркиты ускакали, а Хоахчин принялась вновь нахлестывать корову в надежде убежать подальше. Спешка и подвела – сломалась тележная ось, и возок встал. А скоро снова появились меркитские конники, да уже не одни, а с захваченной ими Сочихэл – младшей женой Есугэй-багатура. Во второй раз обман не удался, и Борте была тут же обнаружена и пленена.
Но месть меркитов отнюдь не была еще удовлетворена. В первую очередь им нужен был Темучин, и они не жалели сил для его поимки. Трижды налетчики обошли весь Бурхан-Халдун, рыща и по болотам, и в такой чащобе, "что и сытому змею не проползти". Но тщетно – Темучин как в воду канул. В конце концов, меркитским вождям надоели поиски: "Ну, теперь мы взяли пеню за Оэлун, взяли у них жен. Взяли-таки мы свое", – сказали меркиты и, в общем, вполне довольные достигнутым, спустились с Бурхан-Халдуна и тронулись по направлению к родным кочевьям.
Натерпевшийся неизбывного страху Темучин из своего скрытого убежища на вершине Бурхан-Халдуна увидел, что меркитские воины уходят. Чтобы удостовериться в том, что они не готовят какую-то ловушку, он отправил по следам налетчиков Белгутэя, Джелмэ и Боорчу, а сам спустился к своей сожженной юрте. Здесь, в разоренном аиле, Темучин возблагодарил за свое чудесное спасение гору Бурхан-Халдун, которую с этого времени стал считать священной (позднее она стала святой горой для всех монгольских племен). Воздал он должное и острому слуху нянюшки Хоахчин, только благодаря которому ему удалось сохранить свою жизнь. Затем он девятикратно поклонился солнцу и совершил кропление и молитву.
Сохранившийся рассказ об этом трагическом происшествии позволяет нам думать, что Темучин пережил действительно колоссальное потрясение. Некоторые его слова, обращенные к горе Бурхан-Халдун, Вечному Небу-Тенгри и Солнцу, и воспроизведенные через много лет автором "Сокровенного Сказания", настолько искренни, что их, пожалуй, невозможно выдумать. И стоит привести здесь часть этой полублагодарности-полумолитвы.
"Я, в бегстве ища спасенья своему грузному телу, верхом на неуклюжем коне, бредя оленьими тропами..., взобрался на Бурхан. На Бурхан-Халдуне спас я вместе с вами жизнь свою, подобную жизни вши. Жалея одну лишь (единственно) жизнь свою.., взобрался я на Халдун... Великий ужас я испытал".
Здесь, на разоренном пепелище родного аила, закончилась юность Темучина. На гору Бурхан от меркитских налетчиков бежал юноша. Спускался с горы уже умудренный жестоким суровым опытом мужчина. Мальчик превратился в мужа.
Глава 6
Возвышение Темучина
Прежде чем продолжить рассказ о деяниях будущего владыки монголов, не лишним будет напомнить, что как раз следующее двадцатилетие жизни Темучина очень трудно встроить в реальную хронологию. Наш наиболее достоверный источник – "Сокровенное Сказание" – вплоть до 1201 года не дает вообще никакой датировки, указывая только последовательность событий. Возможно, в ряде случаев и сам автор имеет весьма приблизительное представление о промежутках между событиями монгольской истории XII века. Эпизоды предваряются очень неопределенными формулировками: "вскоре после этого", "затем", "как раз в это время" – и так до § 141, где автор указывает, что поставление Джамухи в гурханы произошло в год Курицы, что соответствует 1201 году. С этого времени хронология становится точной – надо полагать, потому, что автор (которым, более чем вероятно, был Шиги-Хутуху) с этого момента уже полностью соразмеряет события с собственной жизнью. Период же от пленения Борте меркитами (событие это произошло около 1182 или, может быть, 1183 года) до избрания Джамухи – это просто череда более или менее последовательных событий.
Еще меньше для установления точной хронологии этого периода дает труд Рашид ад-Дина. Сам иранский историк упоминает, что обстоятельства жизни Темучина в подробностях и погодно неизвестны вплоть до достижения им сорока одного года; кроме того, "Джами ат-таварих" буквально переполнен анахронизмами, которые окончательно запутывают ситуацию. Не лучше обстоит дело и с третьим главнейшим источником – китайской летописью "Юань ши", в которой первая точная датировка относится лишь к 1202 году (поход на татар). В реальности это создало проблему так называемых "темных лет", о которой уже говорилось выше, и привело к тому, что у разных современных исследователей даты монгольской истории порой расходятся на десять, а то и на пятнадцать лет. Сегодня установить безупречно точную хронологию не представляется возможным, поскольку опираться можно только на косвенные данные. Тем не менее, комплекс этих косвенных свидетельств, а именно: возраст детей Темучина, возраст его соратников – как старых, так и вновь пришедших, упоминание Чжао Хуна о десятилетнем пленении Темучина и некоторые другие дали автору этой книги возможность построить свою версию хронологии монгольской истории – версию, которая позволила если не снять, то хотя бы значительно уменьшить противоречия, а главное, решить проблему "темных лет".