В 1915 году Главным гидрографическим управлением была снаряжена для розысков "Св. Анны" экспедиция на судах "Герта" и "Андромеда". Во главе экспедиции стоял доктор Коган. "Андромеда" не могла пробиться к Земле Франца-Иосифа, которую этому судну поручено было осмотреть, а "Герта", обойдя западный и часть северного берега Шпицбергена, вернулась без результатов. После этого новых попыток оказать помощь "Анне" не делалось, и сведений о ней не поступало. "Анна" исчезла без следа. Судьба же ее несчастного экипажа неизвестна.
Имеет ли какое-нибудь значение все это несчастное путешествие? Очень большое. Хотя экспедиция Брусилова совершенно не имела научного характера и не ставила перед собой исследовательских целей, тем не менее она доставила несколько важных научных сведений.
Сцеплением случайностей и неблагоприятных обстоятельств "Анна" была продвинута в области, совершенно не посещенные человеком. Большая часть пути судна и путь спасавшейся половины экипажа проходили как раз по таким совершенно не обследованным местам. Между прочим, дрейф "Анны" прошел севернее Земли Франца-Иосифа как раз по местам, где указывалась так называемая "Земля Петермана", а Альбанов со своими спутниками прошел через самую "Землю Оскара", не заметив никаких признаков земли. Существование этих земель было и раньше поставлено под сомнение экспедициями Абруццкого и Циглера-Фиала. Путешествием Альбанова этот факт может считаться установленным. Сам Дрейф "Анны" от западных берегов Ямала по направлению к полюсу совершенно изменил представление о характере поверхностных течений Карского моря и внес некоторые сомнения в правильность существующих понятий о движении льдов в большом полярном бассейне. Метеорологические наблюдения, веденные на "Анне", даже при всем несовершенстве методов их и инструментов, все же дали ценные сведения о климатическом режиме посещенных ею областей. Таким образом, подвиг Альбанова и его спутников оказался совершенным не только ради спасения от смерти. Документы, привезенные Альбановым, послужили и науке и практике плаваний по Карскому морю, а в последующем- и открытию Земли Визе, названной так по имени проф. Визе, который, внимательно рассмотрев путь "Анны", указал, что к востоку от ее дрейфа должна находиться земля.
Дневник Альбанова, положенный в основу нашей книги - редкий человеческий документ. В историю полярных исследований занесено несколько случаев гибели целых экспедиций с большим количеством людей. Мы не знаем почти ничего об обстоятельствах, вызывавших и сопровождавших такие полярные трагедии. Альбанов своим рассказом приоткрывает завесу над причинами одной из таких трагедий и вместе с тем дает право сделать несколько обобщений и в вопросе о подчинении воле человека суровой" но богатой полярной природы. Не (замечательно ли, что "тот человек, чрезвычайно много испытавший, находит в самую тяжелую минуту жизни краски для привлекательного описания клочка земли под 81-м градусом, с которого "не хотелось уходить".
Весь дневник Альбанова - призыв к напряжению воли для борьбы до конца. Альбанов безгранично верит в победу разума над стихией. Он никогда не жалуется на нее, но мучится за несовершенство своего оружия и, слабость слабых духом и телом товарищей. Поэтому, как ни странно, во многих местах дневник о полярной трагедии производит бодрящее впечатление. Описание борьбы и полная объективность ее показа составляют главную ценность записок Альбанова о днях, проведенных между жизнью и смертью.
В далекий путь
Настал день отъезда. Альбанов давно ждал наступления этого дня. Но когда пришло время расстаться с кораблем и товарищами уходящим стало жалко покинуть привычную жизнь, оставить корабль в беспомощном состоянии.
Все сжились с судном и полюбили его. И Альбанов вспоминает: "Если я испытал тут много лишений и неприятностей, то видел зато и много хорошего, в особенности в первое время нашего плавания… Хорошие были тогда у всех отношения, бодро и весело переносили мы наши неудачи. Много хороших вечеров провели мы в чистеньком еще в то время салоне, у топившегося камина за самоваром, за игрой в домино. Керосина было тогда еще довольно, и наши лампы давали много света. Оживление не оставляло нашу компанию, сыпались шутки, слышались неумолкаемые разговоры".
В первую зиму положение "Св. Анны" не внушало опасений. Лед южной части Карского моря не принимает участия в общем движении льдов Полярного океана. - таково было общее мнение. Поносится судно со льдом взад и вперед в продолжение зимы, а придет лето - оно, освободившись, пойдет в Енисей. Капитан съездит в Красноярск, купит, что надо, привезет почту. "Св. Анна" еще постоит за себя, судно хорошее - думали все.
Правда, и в первый год на "Анне" было холодновато, но никто не ждал долгих скитаний со льдами. Придет весна, "Анна" освободится, нагрузится углем на острове Диксона и дальше - во Владивосток. Казалось, худшее, что может случиться - это потерять лишний год. Но что же из того? "Зверобойное" судно должно заниматься промыслами, ради этого и было предпринято плавание, благо в Сибирском море моржей видимо-невидимо.
Таковы "были планы и разговоры в начале первой зимовки у самовара в салоне за чистеньким столом. Ерминия Александровна Жданко - ее все звали "наша барышня" - не думала об опасностях, сидела за "хозяйку". Ни одной минуты она не раскаивалась, что "увязалась" с экспедицией. Когда кто-нибудь начинал при ней разговор на эту тему, она сердилась не на шутку. Так было в первую половину первой зимовки. Тогда "Св. Анна" была такой же чистенькой и нарядной, как в Петербурге у Николаевского моста, когда желающим предлагалось "прокатиться" на ней вдоль берегов Сибири "по стопам Норденшельда". Еще свежа была краска на стенах и потолках, как зеркало блестело полированное дерево мебели, и великолепные ковры украшали полы кают; Кладовые и трюм были битком набиты всевозможным провиантом и деликатесами.
Но мало-помалу начали пустеть кладовые и трюм. Пришлось заделать досками световые люки, вставить вторые рамы в иллюминаторы или просто заколотить их. Перенесли койки от бортов, чтобы ночью одеяло и подушка не примерзали к стене. Сделали вторую обшивку с прокладкой войлока и толя на потолки. Подвесили тазы, чтобы с отпотевающих потолков вода не сбегала на койки и столы. Здесь и там появлялись куски парусины для той же цели. Вышел весь керосин, и для освещения уже давно стали пользоваться жестяными баночками, где в тюленьем или медвежьем жире горели светильни. Это - "коптилки". Они давали очень мало света, - меньше, чем копоти. Зимой, когда температура в помещении колебалась от минус 2 до минус 4 градусов, воздух был затхл и насыщен носящейся копотью. "Коптилки" почти не разгоняли мрака, царившего месяцами. При входе в помещение видно было небольшое красноватое пятно вокруг маленького, слабого, дрожащего огонька. К нему жались со своей работой какие-то темные тени.
"Не рассматривайте их, пусть они остаются тенями, - пишет Альбанов - "Они очень грязны. Мыло у нас уже вышло, пробовали варить сами, но неудачно. Пробовали мыться этим мылом, но не рады были: насилу удалось соскоблить с физиономии эту замазку". Но на что стали похожи стены салона и наших кают! По углам везде лед и иней. Это самые чистые уголки: тут копоти нет, тут вы можете видеть причудливую игру самоцветных камней, светящихся даже при свете "коптилок". Но далее уже хуже: благодаря вечным подтекам воды краска пластами отстает от дерева, и грязными, закоптелыми лохмотьями висит по стенам. Под ними видно потемневшее промозглое дерево, скользкое от сырости и плесени".
Но со всей этой копотью, грязью, сыростью и холодом за полтора года все постепенно свыклись. Это не резало уже глаз невольных пассажиров судна, носящегося по Ледовитому морю.
Альбанов любил свое судно.
"В тихую ясную погоду приятно посидеть в обсервационной бочке, на высокой мачте", - заносит он в свой дневник перед путешествием по льду - "Чуть слышно шепчет ветерок в снастях, покрытых серебристым, пушистым инеем. Как ж белом одеянии, спит красавица "Анна", убранная прихотливой рукой мороза и засыпанная снегом. Временами гирлянды инея срываются с такелажа и с тихим шуршаньем, как цветы, осыпаются на спящую. С высоты судно кажется более узким и длинным. Как светящиеся лучи, бежит далеко вниз заиндевелый стальной такелаж, словно освещая "Анну". Снаряжение Альбановской партии было громоздко и тяжело. Взяли с собой одну из трех имевшихся на "Анне" палаток. Палатка эта была велика и сравнительно тяжела: около 25 килограммов. Впоследствии, когда она намокла и замерзла/ С ней было очень много хлопот. Но без палатки итти было невозможно, Особенно в первой половине путешествия, пока стояли морозы. В это время палатка оказала, неоценимые услуги, защищая от холода и от Вьюги. Тяжело было и промысловое снаряжение. Винтовки, двустволка - дробовик и два гарпуна весили около 50 килограммов. Если прибавить сюда еще теплую одежду, топоры, инструменты, посуду, лыжи, починочный материал и пр., выходило, что, не считая веса каяков и сами" нарт, путешественникам предстояло тащить больше тонны груза.
Первоначально предполагалось, что каждую нарту потащат два человека. У каждого была своя лямка, сшитая из парусины к которой была прикреплена веревка. Лямку надевали наискось на грудь через плечо, а веревку привязывали за последний или предпоследний копыл нарты так, чтобы тянущий мог одной рукой поддерживать каяк, направляя в то же время нарту, другой рукой опираясь на лыжную палку. Конечно, так продвигаться было бы очень удобно" если бы не сплошные торосы и не снег выше колен. Скоро, очень скоро путешественники убедились, что такой способ передвижения на практике невозможен.