"Уж не космогонического ли происхождения сей человек?" - думал Брюс. Он был звездочётом и все земные явления связывал с небесными, знал о Луне и звёздах столько, сколько неведомо никому… В нём было нечто загадочное.
И юные княжны - Долгорукая, Меншикова, Черкасская, Шереметева - предстали перед его беседкой. Катерина, приседая и жеманясь, поклонилась:
- Яков Вилимович, вы знаете тайны земли и неба. Погадайте нам! Что вам стоит? Соблаговолите… Как погадать? Да вы ж по-всякому умеете… По Луне, на ладошках, по звёздам… Уже меркнется… Вы ж чудесник, всезнатный человек!
Брюс повёл глазами от одной к другой девице, помолчал, и в глазах его мелькнуло озорство, смешанное с напускной важностью. Ещё глубже, кажется, стали морщины, они, как шрамы, пересекали его лицо во всех направлениях.
- Ай-яй-яй! Вас ист дас, медхен?.. И вы, никак, желаете, чтоб я сразу всем гадал? Так не бывает. По одной, только по одной. - Он оглянулся вокруг. - Прочие вон с глаз моих, за кусты, за боскеты!.. Ах, медхен, медхен! Девицы, вступившие в пору амурных дел и стыдных мыслей! Сами от себя вы держите в тайне чувствования свои, оттого и решились выведать что-нибудь. Зер шлехт, медхен! Своя голова - царица, а вы… чего ждёте от меня? Света много, Луны не видно, как буду гадать?
- А вы по ладошке, Яков Вилимович, - шепнула Марья Меншикова, лицом совсем не схожая с отцом, ни хитрости в глазах, ни силы, волосы - белым облачком, личико - как пасхальное яичко. Отец хотел её сосватать с юным Петром, а у неё совсем иной человек поселился в сердце. Ничего не поделаешь, надобно отойти, - Катерина уже ручку протянула, и Марья с Натальей и Варей отошли за боскеты.
У Катерины лицо бледное, а глаза тёмные, блестящие, Брюс раскрыл её ладонь, поводил по ней жёстким своим пальцем, перевернул, вбок поглядел - долго молчал и наконец промолвил:
- Кровь долгоруковская так и кипит, так и играет в тебе… Только не всё судьба делает так, как кому хочется… Амур? Глубокая линия любви… Только к чему - или к кому?.. Ветры танцуют посредине… Многие бедствия ожидают тебя, храбрая княжна. Однако и силы твои великие…
- А ещё? Что ещё там? Чего ждать?
- Разве мало я тебе сказал? Прочее - сама уразумеешь… И иди. Ежели дождёшься - покой получишь, - закончил он.
У Катерины горели глаза, она уже знала толк в амурных делах, её "петиметр" - кавалер из австрийского посольства и очень хорош собой. А Брюс уже вынес заключение, что девица сия нравная, привередливая, капризная.
- Высоко взлететь - тяжело падать, - добавил он. - Власть и роскошь убивают чувства… На твоей голове может быть либо корона, либо - железный крест: берегись, красавица, власти, да и себя самой…
- Да почему, почему? - вспыхнула Катерина.
- Das ist фатум, судьба. Иди, - скривив губы, бесстрастно заметил Брюс, отвернулся и произнёс сам для себя: - Чего ждать, чего гадать, коли не стало Петра Алексеевича? Он владел всеми основами знаний, стремился учиться, знал альфу и омегу всякой науки…
Между тем темнело, и на светлом небе обозначился бледный краешек Луны. Брюс поднял подзорную трубу, которую всегда носил с собой. Перед ним стояла Марья Меншикова. Долго молчал, глядел в небо, а сказал коротко:
- Знак твой в Плутонии, а у любезного тебе человека - в Меркурии, и озабочен он практическими делами… Весьма озабочен, кабы не повредило сие тебе. Хаос, хаос!.. Сосна и берёза не растут рядом - знаешь? Любить друг друга - не значит сковать другого… Суженый твой будет далеко…
Брюс знал "любезного" сердцу Марьи человека, даже учил его персидскому языку, и того должны послать в Персию. Звездочёт опустил подзорную трубу.
- А что потом? - вспыхнула Марья.
- Не ведаю. Иди!
Робея, предстала перед Брюсом Наташа Шереметева. Слыхала, что учёному ведомы всякие тайны, даже то, что под землёй, - по травам, камням, расположению угадывает он, где железо, а где медь, серебро, и называют его рудознатцем. Тот начал неожиданно:
- Вот бы кого мне в ученики! - Глядя в её нежное лицо, твёрдым пальцем провёл по ладони. - Среди человеков тоже есть золотые жилы… Таков был твой фатер Борис Петрович Шереметев… Умница, благо-разумница, но… ждут тебя испытания. Только всех ближе ты к Небу, к Богу… Ах, медхен… Золото огнём закаляется, а человек - напастями… Но рано или поздно - вы вместе… когда белые птицы поднимут белые крылья… Чем глубже горе - тем больше вместится радости… тем громче звонят колокола.
Яков Вилимович на секунду прижал Наташу к груди и тут же оттолкнул.
- Дай Боже тебе справиться… mit Fatum! - и поднял вверх палец.
Стайку отроковиц позвали гувернантки, и они исчезли. А Брюс остался ждать, когда стемнеет петербургское небо…
Однако скоро заметил знакомый силуэт - высокую, тонкую фигуру в белом парике: неужто внук Петра I, будущий наследник Пётр? У юного отрока был хороший знак рождения - Весы, только не похоже, чтобы жил он в равновесии, покое. Ах, Питер, Питер! А кто это быстрым шагом догоняет его? Да то ж Меншиков! Он поселил у себя царевича и следит за ним…
* * *
Не знал Брюс, что Меншиков и на следующий день опять искал царевича.
Остерман советовал отроку подружиться с Петром Шереметевым - и юного Петра приглашали в его Фонтанный дом. Только похоже, что более, нежели к Петру Шереметеву, благоволил он к сестре его Наталье. Как-то она сказала, мол, оба мы без отца, без матери, сироты, и это ему понравилось. А ещё пахнуло чем-то давним от её бабушки Марьи Ивановны. Она вспоминала зятя своего фельдмаршала Бориса Петровича, дружбу его с царём Петром I.
И в тот день, завидев карету наследника на Фонтанке, Наташа выбежала к воротам и летала как ласточка, показывая графские хоромы. А потом они уселись в бабушкиной комнате и слушали её рассказы.
Не выпуская из рук пяльцы, та рассказывала о знатном путешествии Бориса Петровича по заграничным краям. Какие необычайные приключения совершились в той поездке! Обоз был великий, несчётно подвод - там лежало всё, что надобно для долгой дороги, а ещё дары иностранным королям. Польскому Августу, венскому Леопольду, папе римскому и многим, многим… А в Польше случился "рокош" - с мятежами и убийствами. И только знание польского языка да галантность Шереметева спасли от злодейства. А ездил он под именем ротмистра Романова и своей фамилии не называл. В Вене его с почтением принимал королевский двор, и очаровал он всех любезным обращением с дамами и учтивостью…
Пётр I велел искать союзников на юге Европы - оттого пришлось проявить религиозное свободомыслие. "Ротмистр Романов" ради того посетил католический собор. Очень нужна была встреча с римским папой, чтобы, как велел Пётр I, заручиться и его поддержкой в будущих войнах. За Борисом Петровичем в той поездке следили секретные агенты и писали: мол, подозрение вызывает сей московит, желает он посетить остров Мальта, а что думает - неведомо, разгадать его мысли трудно, похвалы его сомнительны… На обратном пути с Мальты - тоже приключения: море так разбушевалось, что они еле живы остались… А всё же дело царское сделано: число наших сторонников прибавилось…
- И государь сказывал, когда они встретились: "Зело благодарен я тебе, ротмистр Романов, то бишь генерал Шереметев!" Вот каков мой зять Борис Петрович, - горделиво повернув голову, сказала бабушка. - Вот и ты, Петруша, да и сестрица твоя, вы сидите близ трона - так про этакое-то запоминайте, авось пригодится.
- Думаете, служить царю и отечеству легко? - продолжала она. - Царь-то молод, скор, словно молния летает. С ним мешкаться - ни-ни. "Не мешкай! Не чини отговорки!" - любимые его словечки… Дал царь приказ: "Взять крепость Мариенбург! Паки и паки!" И всё!..
Взятие Мариенбурга было действительно большой победой Шереметева. Крепость окружена была морем, неприступна, как её взять? Сын фельдмаршала Михаил предложил: пробить брешь в стене и туда устремиться войску. Но на чём плыть? Как доставить снаряды? Пришлось разорить соседнее селение, поломать дома - из брёвен сделали плоты… Осада была долгой. Когда открылись ворота, Шереметев въехал на белом коне, его встречал пастор Глюк, а генерал удивлялся: "Почто так долго не пускали нас? Зачем столько людей погубили?"
- Но была и великая прибыль, - заметила бабушка. - В доме пастора Глюка Шереметев увидал служанку, которая подавала ему кофе, - хороша, услужлива, говорит по-немецки. И Шереметевы (был там и сын Михаил) взяли её к себе, мол, будет "иортомоей", солдатские порты стирать… А вот поди ж ты - из портомои-то вышла царю жена, ныне - императрица…
Марья Ивановна не пропускала случая похвалить свой род, поучить уму-разуму будущего наследника и поворчать на выскочку Меншикова.
И тут, словно отзываясь на её мысли, у ворот раздалось лошадиное ржание, гвалт и грубые голоса. Она выглянула из окна. Господи, сам Меншиков!
- Где великий князь? Кто разрешил покинуть мой дворец, ехать в Фонтанный дом?
Пётр Шереметев съежился, сестра его перепугалась, но бабушка поднялась во весь рост - лицо её стало высокомерным - и промолвила хозяйским голосом:
- Что стряслось, Александр Данилович? Отчего такая хлопотня?
- Да вот, - гость снизил тон, - Остерман дожидается Петра Алексеевича, а его нет и нет. Учиться надобно.
- Учиться? - усмехнулась бабушка. - А ты знаешь, что твой Остерман учит только арифметике да греческому, а я - про жизнь истинную сказываю.
Меншикова словно приструнили - притих и ласковым голосом пригласил царевича в экипаж. Камердинер усадил всех, и лошади понеслись на Васильевский остров, к меншиковскому дворцу…