Две эти записи позволяют сделать некоторые предварительные выводы. Увы, не сохранилось никаких свидетельств о времени и месте рождения Матвея Ржевского. Однако тот факт, что в конце 40-х – начале 50-х гг. он уже числится на государевой службе и под его начало отдана одна из шести первых стрелецких "статей", говорит нам о том, что к тому времени ему было никак не меньше 20 лет, то есть он родился самое позднее в конце 20-х – начале 30-х гг. XVI в. (а скорее всего, раньше). Но и это еще не все. В летописи отмечено, что стрельцы, созданные по повелению Ивана IV, были "выборными". В.И. Даль, раскрывая содержание этого термина, писал в своем "Толковом словаре живого великорусского языка": "Выборный, отборный, самый лучший, выбранный; избранный…" И многие исследователи, касавшиеся так или иначе проблемы создания стрелецкого войска, подчеркивали присущий ему на первых порах особый, элитарный, "гвардейский" характер. И тот факт, что начало над одной из новосформированных стрелецких статей было поручено М.И. Ржевскому, свидетельствует о том доверии, которое молодой царь испытывал к молодому же и, надо полагать, успевшему отличиться в казанских походах (что вероятнее всего) или в "малой войне" с татарами на "крымской украйне" сыну боярскому (что менее вероятно, ибо в этом случае шансов попасть на глаза царю и выделиться из множества других детей боярских и дворян у Матвея было не в пример меньше). Заметим и еще одно достоинство Матвея Ржевского, выделявшее его из общей массы служилых людей. Судя по его прозвищу, Дьяк, он был человеком не просто грамотным (а о его грамотности наглядно свидетельствуют собственноручные "рукоприкладства" к поручным записям и данным грамотам), но еще и "книжным". Во всяком случае, его брат Юрий такого прозвища не удостоился.
"Книжность" Ржевского отнюдь не охладила его военного пыла и страсти к подвигам на поле брани, тем более что, как человек начитанный, вряд ли он не знал о "Поучении отца сыну", в котором старший наставлял младшего: "Сыну, аще на рать со князем поидеши, то с храбрыми наперед поиди, да роду своему честь наедеши, и собе добро имя. Что бо того лучши есть, еже пред князем оумрети…" Случай отличиться на новой должности "пред князем" и тем самым оправдать царское доверие ему скоро представился. Речь идет о третьей по счету, 1552 г., экспедиции Ивана IV против непокорной Казани.
К сожалению, разряда Казанского похода, подобного тому, какой остался от Полоцкого похода десятью годами позже, не сохранилось, и потому достаточно сложно составить представление о роли государевых стрельцов и их голов в этой грандиозной военной экспедиции, поставившей точку в истории Казанского "юрта". Тем не менее, опираясь на записи в "Государевом разряде", свидетельства частных разрядных книг и летописей, попытаемся реконструировать общую картину участия Матвея Ржевского и его стрельцов в этом походе.
Из летописных повестей о "Казанском взятье" следует, что в этой экспедиции приняли участие все шесть стрелецких статей, что к тому времени были на Москве. В летописных повестях о взятии Казани упоминаются стрелецкие головы со своими стрельцами Иван Черемисинов, Григорий Желобов (он же Пушечников), Федор Дурасов, Яков Бундов, Матвей Ржевский и Василий Прончищев (который был убит под Казанью, судя по всему, в конце августа 1552 г., и на его место заступил голова Иван Ершов). Покидали Москву они в разное время. "Статья" И. Черемисинова ушла на восток первой – она участвовала в "посажении" на казанский стол касимовского "царя" Шах-Али (Шигалея), а потом входила в его конвой. Возможно, часть черемисиновских стрельцов стояла гарнизоном в Свияжском городке, при этом сильно пострадав от болезней, поразивших гарнизон крепости зимой – весной 1551/52 г. Остальные пять "статей" покинули Москву весной 1552 г. Во всяком случае, в апреле этого года "отпустил государь воевод в судех на Свиягу и велел дела своего беречь и себя, государя, дожидатца бояр и воевод князя Александра Борисовича Горбатого да князя Петра Ивановича Шуйскаго и иных воевод; а с нарядом государь отпустил боярина Михаила Ияковлича Морозова". Кроме того, тогда же на Каму были отправлены по приказу государя также "в судех" князь М.В. Глинский с окольничим И.И. Умного Колычевым, "а с ними дети боярскые, и казаки, и стрелцы". Перед воеводами, возглавившими судовые рати, была поставлена задача "по всем перевозом по Каме и по Вятке" и на Волге расставить заставы из служилых людей разных чинов, с тем чтобы "воиньскые люди в Казань да ни из Казани не ходили". В какой из этих судовых ратей был Матвей Ржевский со своими людьми и был ли он там вообще – сохранившиеся источники умалчивают. Мы же склоняемся к тому, что три "статьи", Г. Желобова, Ф. Дурасова и нашего героя, не были посланы вместе с князьями А.Б. Горбатым или М.В. Глинским, а покинули Москву позднее, в мае 1552 г. Именно тогда, согласно Никоновской летописи, Иван IV, расписывая полки, приказал сторожевому полку во главе с князем В.С. Серебряным и С.М. Шереметевым идти в Муром. Туда же, в Муром "в судех" был отправлен "царь" Шигалей, откуда бывший казанский "царь" был "отпущен" Иваном в Казань все также "в судех", а вместе с ним воевода князь П.А. Булгаков "с товарыщи", детьми боярскими и "многими" стрельцами. Позднее, когда Иван, заставив крымского хана Девлет-Гирея I поспешно отступить от Тулы, пошел на Казань, сторожевой полк он включил в состав своего, большого, полка, и из дальнейшего описания осады Казани можно сделать предположение, что эти три "статьи" входили именно в него.
Если наше предположение верно, то из Мурома "статья" Матвея Ржевского вместе со своим командиром выступила ориентировочно 14 июля 1552 г. 13 августа стрельцы Ржевского участвовали в торжественной встрече Ивана IV, прибывшего с главными силами русского войска в Свияжск. Спустя два дня большая часть русского войска, и люди героя нашего повествования, переправившись через Волгу на "казанскую сторону", начали готовиться к последнему переходу к стенам Казани и обложению города. 23 августа 1552 г. "поиде государь к городу Казани", имея в авангарде ертаульный полк, "а с ним стрелцы и казаки пеши перед полкы; такоже пред всеми полкы головы стрелетцкие…". Так началась знаменитая последняя осада Казани, в которой новоучрежденным стрельцам Ивана IV пришлось пройти боевое крещение.
Матвей Ржевский со своими людьми принял активное участие во всех главных событиях казанской осады: возведении циркумвалационной линии вокруг города (согласно царскому приказу, каждый десяток русских ратников должен был приготовить по одной туре и каждый же ратник должен был иметь при себе кол для возведения тына – как римский легионер. Естественно, за выполнение этого приказа отвечали своей головой начальные люди); отражении массированной вылазки казанцев из города вечером 26 августа; в ожесточенном сражении с татарами на Арском поле 30 августа и в походе "на Арьское место и на острог", начавшемся 6 сентября и успешно завершившемся спустя несколько дней; в отражении большой вылазки казанцев из города в конце сентября, когда, возможно, Матвей Ржевский получил ранение ("на том бою падоша от обоих, и сами воеводы многие уязвлены… такожде и головы стрелецкие и дети боярские многие ранены…"); не говоря уже о повседневной боевой работе на передовых позициях ("в закопех") и участии в последнем штурме. И надо полагать, что Матвей Ржевский сумел подтвердить свое "добро имя". После взятия Казани его служебная карьера не сразу, но пошла в гору – храбрость и распорядительность стрелецкого головы, кровь, пролитая в боях с "неверными", не остались не замеченными государем. Правда, как обстояли дела у головы в первые годы после "казанского взятья", мы не знаем – документов об этом не сохранилось, и снова на страницах летописей, но уже на новом месте и в новом качестве Ржевский появляется три с половиной года спустя.
По сообщению летописи, "месяца марта (1556 г. – В. П.) привели языки крымские ко царю и великому князю из Рылска: ходил на Поле атаман Михалко Грошев да побил крымцов. И те языки сказывали, что крымской царь гонца к царю и великому князю против его гонца Юшка Мокшова не отпустил, а послу и гонцу нужу учинил, а сам наряжается со всеми людми, а хочет быти на весне рано на царя и великого князя украйну".
Весть, полученная с границы, была, что и говорить, очень тревожная, и в Москве отнеслись к ней со всей серьезностью. Немедленно "по тем вестем" Иван Грозный приказал отрядить в степь Матвея Ржевского "ис Путимля на Днепр с казаки, а велел ему ити Днепром под улусы крымские и языков добывати, про царя проведати". Запись примечательна в двух отношениях – во-первых, она показывает, что Ржевский к 1556 г. оказался на "крымской украйне", где ему доведется провести по меньшей мере полтора десятка лет, а во-вторых, характер записи позволяет предположить, что бывший (теперь уже бывший) стрелецкий голова весной 1556 г. ("з благовещеньева дни"?) получил назначение наместником в пограничный Путивль. Это назначение, конечно, не было ссылкой или опалой – напротив, Путивль был одним из важнейших опорных пунктов Русского государства, его форпостом на южной границе, игравшим значительную роль в организации обороны государевой "украйны" от "литовских" и "крымских" людей, а также местом "размена" русских и крымских посольств.