А на обратном пути Клэрис понадобилось зайти сюда, перемолвиться словечком с Телмой.
– Фью! Словечком! Наша Телма ведь совсем не любит поговорить, – высказался Сынок про свою старшую сестру. – Вам крупно повезет, если выберетесь отсюда до ночи.
– Все они такие, женщины, – вздохнул Крошка Уилли, – правда, Стейси? Говорят, перекинуться словечком, а будут болтать полчаса.
– Неужели? – удивился Стейси, как будто не знал про это.
– Ты что, совсем темный? Вот подожди, Кэсси подрастет, тогда увидишь.
– Чего это вы меня вспомнили? – всполошилась я, не слезая с перил крыльца. – Я сижу, никого не трогаю, а вы…
Крошка Уилли бросил на меня лукавый взгляд:
– Все еще впереди.
В ответ я сердито посмотрела на него:
– Что впереди?
– Подрастешь – узнаешь.
– Ну, парень…
– Как они, Эйвери? – перебил меня Стейси. В последнее время он вообще завел эту гнусную привычку – перебивать меня.
Крошка Уилли, упершись локтями в ступеньки, откинулся назад и пожал плечами:
– Все так же. Ничего веселого.
– Сидел бы у тебя брат в тюрьме, я бы посмотрела, какой бы ты был веселый, – выпалила я.
Он оглянулся на меня с улыбкой:
– Ты совершенно права, Кэсси. Не думаю, чтобы я стал особенно веселиться.
– Есть у них какие-нибудь новости? – спросил Стейси. – Насчет суда, я имею в виду.
– Честно говоря, они сами ничего не сказали, а я не спрашивал… Думаю, мне и не следовало.
Стейси тяжело вздохнул:
– Тошно от всего этого. Кто бы мог представить себе такое всего год назад… всего год назад…
Мы все задумались над его словами, окруженные предвечерней тишиной. Вдруг Сыпок воскликнул:
– А вон Дюбе! Дюбе Кросс!
Мы поглядели на дорожную колею позади фургона и увидели, как во двор входит долговязый паренек. В свои шестнадцать лет Дюбе Кросс походил скорее на мужчину, чем на мальчика. Но, несмотря на высокий рост, он был все еще в пятом классе. Босой, в небрежно залатанных штанах, которые ему были коротки, в заштопанной рубашке, которая была ему явно мала. Он пересек двор и, как обычно заикаясь, приветствовал нас. Потом обратился к Стейси:
– Я к-к-как раз шел к-к-к вам, к-к-когда увидел, к-к-как вы св-в-вернули с-с-сюда. Маме нужно м-м-молоко для маленьких, и я по-д-д-думал, может, надо сд-д-делать для вас к-к-какую-нибудь работу.
– Дюбе, – влезла я, – Ба сказала, что можно просто забрать молоко и…
Стейси снова оборвал меня:
– С работой мы и сами справляемся, но, если хочешь, приходи утром доить, думаю, папа будет считать, ты расплатился.
– Но это же наша работа! – возмутился Малыш, который ко всем своим обязанностям относился очень серьезно.
Наш толстяк Кристофер-Джон был потактичнее и тихонько ткнул Малыша под ребра. Тот заткнулся.
– Хорошо, т-т-только мы все равно б-б-будем у вас в д-д-долгу.
– Что ты! Можете забирать молока сколько угодно, – заверил его Стейси. – Вы сделаете нам одолжение, если заберете его, честно говорю. В наши времена нет смысла везти его в город. Все равно почти ничего за него не получим.
Дюбе кивнул, принимая слова Стейси на веру, но чувствовал себя неловко. Он был гордый, и, хотя мы охотно отдавали лишнее молоко и ему, и другим семьям, у кого не было дойных коров, я видела, что Дюбе стыдно просить об этом. И все-таки он просил, потому что считал себя главой семьи. Именно поэтому. Он жил с матерью и целым выводком младших братишек и сестер в крытой толем хижине на Солджерс Роуд и уже не один год помогал ей вместо отца заботиться о детях. Правда, несмотря на все его усилия, Кроссам приходилось туго. Подобно всем, живущим на Солджерс Роуд, у Кроссов не было земли – ни своей, ни арендованной. Они были поденными рабочими и собирали хлопок за плату. А платили поденным рабочим меньше и обращались с ними хуже, чем с остальными членами сельской общины. Им жилось тяжелее нас всех.