* * *
Мать Декстера сидела за столиком кафе на Пьяцца Ротунда, небрежно держа в ладонях книгу; глаза ее были закрыты, голова откинута назад и чуть в сторону, как у птицы, - она ловила последние лучи заходящего солнца. Декстер подошел не сразу, а присел сначала рядом с другими туристами на ступени Пантеона, глядя, как к матери подошел официант, чтобы забрать пустой бокал, - он ее напугал. Потом они оба рассмеялись, и, судя по выразительным движениям ее губ и жестикуляции, она заговорила на своем ужасном итальянском, коснувшись ладонью рукава официанта и кокетливо похлопывая его по руке. Официант явно не понял ни слова из того, что было произнесено, но все равно улыбнулся и вымолвил что-то не менее кокетливое в ответ, а затем ушел, оглядываясь на красивую англичанку, что коснулась его руки и сказала что-то непонятное.
При виде этого Декстер улыбнулся. Старая фрейдистская идея, о которой ему впервые сообщили шепотом еще в школе - что все мальчики втайне влюблены в своих матерей и испытывают ненависть к отцам, - казалась ему вполне объяснимой. В его мать влюблялись все, кого он знал, и, к счастью, он не испытывал ненависти к отцу; как и в остальном, ему повезло.
Нередко за ужином в оксфордширском доме, в их большом зеленом саду, или на каникулах во Франции, когда мать засыпала на солнце, он замечал, как на нее смотрит отец - глазами преданной собаки, с тупым обожанием. Высокий, замкнутый, с вытянутым лицом, Стивен Мэйхью был старше нее на пятнадцать лет и, казалось, не мог поверить своему счастью. Мать часто устраивала вечеринки, и Декстер - если он вел себя хорошо, ему разрешали не ложиться спать - наблюдал за тем, как вокруг нее формировался кружок из послушных, преданных мужчин. Это были умные мужчины, сделавшие удачную карьеру: врачи, адвокаты и люди, выступавшие по радио, - но рядом с ней все они превращались в мечтательных мальчишек. Он смотрел, как она танцует под музыку ранних Roxy Music с коктейлем в руке, слегка покачиваясь с таким видом, будто ей никто на свете не нужен, - другие жены лишь уныло смотрели на нее и выглядели на ее фоне тупыми и бесцветными. Его школьные друзья, даже те, что в школе казались крутыми, рядом с Элизабет Мэйхью превращались в карикатуру на самих себя - кокетничали в ответ, когда она с ними флиртовала, брызгались водой, говорили комплименты по поводу ее ужасной готовки - подгорелого омлета, присыпанного сигаретным пеплом вместо черного перца.
Когда-то она изучала моду в Лондоне, но теперь у нее был свой антикварный магазинчик в деревне: дорогие ковры и канделябры пользовались большим успехом у благородных семей из Оксфорда. Вокруг нее по-прежнему витала аура 1960-х - Декстер видел ее старые фото, вырезки из поблекших цветных журналов, - но она не испытывала ни грусти, не сожаления, что отказалась от той жизни ради респектабельной, безопасной, удобной роли матери семейства. Как было ей свойственно, она точно чувствовала момент, когда нужно уйти с вечеринки. Декстер подозревал, что у нее были мимолетные романы с врачами, адвокатами, людьми, выступавшими по радио, но сердиться на нее было невозможно. И все их знакомые говорили одно и то же - что "это" у него от матери. Правда, никто не уточнял что именно, но все как будто знали: внешность, разумеется, и жизненная сила, и здоровье, но также и небрежная уверенность в себе, точно он чувствовал, что имеет полное право всегда находиться в центре внимания, на стороне победителей.
Даже сейчас, когда она сидела в своем бледно-голубом летнем платье и искала спички в большой сумке, казалось, что вся жизнь на площади вращается вокруг нее. Внимательные карие глаза на лице в форме сердечка, обрамленном копной черных волос в нарочитом беспорядке, поддерживать который стоило немалых денег, на платье расстегнута лишняя пуговица - безупречная небрежность. Она увидела его, и лицо ее озарила широкая улыбка.
- Вы на сорок пять минут опоздали, молодой человек. Где гулял?
- Сидел там и смотрел, как ты заигрываешь с официантом.
- Отцу не говори. - Встав, чтобы обнять его, она сдвинула столик. - Где ты был?
- Готовился к занятиям. - Его волосы были еще влажные после душа с Туве Ангстром, и когда мать смахнула прядь с его лба, нежно коснувшись его лица ладонью, он понял, что она уже слегка пьяна.
- Какой ты взъерошенный. И кто тебя взъерошил? Что у тебя за проделки опять?
- Я же сказал - составлял план уроков.
Она скептически усмехнулась:
- А вчера куда пропал? Мы ждали в ресторане.
- Извини, не смог. Дискотека в колледже.
- Дискотека. Прямо как в семьдесят седьмом. И как это было?
- Двести пьяных скандинавок танцевали, как Мадонна.
- Танцевали, как Мадонна. Рада, что не имею ни малейшего понятия, как это делается. Было весело?
- Кошмар.
Она похлопала его по колену:
- Бедняжечка.
- А папа где?
- Ему пришлось пойти прилечь в гостиницу. Жара доконала, и сандалии натерли. Ну ты знаешь своего папу - он из Уэльса, и этим все сказано.
- И чем вы занимались?
- Гуляли по Форуму. По мне так он прекрасен, но Стивену было скучно. Такой беспорядок, колонны валяются… Кажется, он считает, что лучше снести все бульдозером и возвести на этом месте зимний сад или что-то в этом роде.
- Сходите на Палатин. Это вон тот холм…
- Я знаю, где Палатин, Декс, я ездила в Рим, когда тебя еще на свете не было…
- Да, и кто тогда был императором?
- Ха. Помоги-ка мне с вином, а то выпью всю бутылку. - Она и так осушила бутылку почти до дна, но он вылил остатки вина в стакан для воды и потянулся за ее сигаретами. Элизабет щелкнула языком. - Знаешь, иногда я думаю, не слишком ли мы переборщили с твоим либеральным воспитанием.
- Согласен. Вы меня испортили. Дай спички.
- Это не умно, кстати. Я знаю, что тебе кажется, будто с сигаретой ты похож на кинозвезду, но это не так, ты выглядишь ужасно.
- Почему тогда ты куришь?
- Потому что я с сигаретой выгляжу феноменально. - Она воткнула сигарету между губ, и он зажег ее спичкой. - Но я буду бросать. Это последняя. А теперь быстро, пока отец не пришел… - она с заговорщическим видом подвинулась ближе, - расскажи о своей личной жизни.
- Нет!
- Брось, Декс! Ты же знаешь, у меня одна радость - услышать пару сальных историй от детишек, а твоя сестрица такая святоша…
- Вы пьяны, старая леди?
- И откуда у нее двое детей, ума не приложу…
- Ты пьяна, мама.
- Я не пью, забыл? - Когда Декстеру было двенадцать, как-то вечером она торжественно отвела его в кухню и полушепотом объяснила, как делать сухой мартини, точно речь шла о религиозном ритуале. - Ну давай. Рассказывай, и не жалей смачных подробностей.
- Мне нечего тебе сказать.
- Неужели у тебя в Риме никого не было? Ни одной милой католички?
- Нет.
- Надеюсь, ты не связался с одной из своих студенток?
- Конечно, нет, мам.
- А дома? Кто пишет эти длинные, закапанные слезами письма, которые мы все время тебе пересылаем?
- Не твое дело.
- А то я их опять под паром распечатаю! Ну-ка признавайся!
- Да нечего тут говорить.
Она откинулась на спинку стула:
- Что ж, ты меня разочаровал. А как же та милая девочка, что приезжала к нам в гости?
- Какая девочка?
- Красивая, серьезная шотландка. Которая напилась и стала кричать на отца, поминая Никарагуа.
- Эмма Морли.
- Да, Эмма Морли. Она мне понравилась, между прочим. И отцу тоже, хоть она и назвала его буржуазным фашистом. - При упоминании об этом Декстер поморщился. - Я люблю, когда в людях есть огонь, искра. Не то что твои глупые лупоглазки, которых ты обычно приводишь по ночам. "Да, миссис Мэйхью, нет, миссис Мэйхью". Я слышу, как вы крадетесь на цыпочках в комнату для гостей…
- Ты действительно напилась, да?
- Так что эта Эмма?
- Мы просто друзья.
- Уже просто друзья? А я бы не была так уверена. Думаю, она в тебя влюблена.
- Все в меня влюблены. Судьба такая.
В его голове эти слова прозвучали красиво, - слова прожигателя жизни, не чуждого самоиронии, - но теперь, когда он и мать сидели в молчании, он снова почувствовал себя глупо, как на тех вечеринках, когда она разрешала ему сидеть со взрослыми, а он начинал рисоваться, и ей было стыдно. Она снисходительно улыбнулась и сжала его руку:
- Будь хорошим мальчиком, ладно?
- Я и есть хороший, я всегда хороший.
- Но не слишком. Не делай культ из своего стремления всем нравиться.
- Не буду. - Он начал смотреть по сторонам, чувствуя себя неловко.
Она толкнула его под локоть:
- Так ты будешь еще вина или пойдем в отель и проведаем твоего отца?
Они зашагали в северном направлении по переулкам, идущим параллельно Виа дель Корсо к Пьяцца дель Пополо; Декстер сворачивал на самые живописные улочки, и постепенно он почувствовал себя лучше, довольный, что так хорошо знает город. Мать, нетвердо державшаяся на ногах, опиралась на его руку.
- И долго ты намерен здесь пробыть?
- Не знаю. Возможно, до октября.
- Но потом ты вернешься домой уже насовсем, верно?
- Конечно.
- Я не имею в виду у нас. Не хочу тебя мучить. Но мы готовы оплатить депозит за квартиру, ты же знаешь.
- Но куда спешить?
- Декстер, уже год прошел. Не хватит ли отдыхать? Ты и в университете не слишком утруждался…
- Я не отдыхаю, я работаю!
- А как же журналистика? Ты разве не хотел стать журналистом?