Рассуждения Лукача - Лифшица могли бы найти в эти годы, вероятно, альтернативу в научном эпосоведении, но наука не поспевала за идеологией. Обобщающих работ по теории эпоса к середине 1930-х годов не существовало. В конце 1920-х годов, судя по архивным материалам Института истории литератур и языков Запада и Востока (ИЛЯЗВ), П. Н. Медведев, О. М. Фрейденберг и И. Г. Франк-Каменецкий планировали написание совместной работы по истории мирового эпоса, но их замысел остался нереализованным . Главным оппонентом Лукача на дискуссии в Комакадемии выступил Валерьян Переверзев, резонно отметивший как объяснительную необязательность самого определения романа в его отношении к эпосу, так и логическую подмену в истолковании марксистской доктрины: там, где Маркс говорит о противоречии классов, Лукач - о противоречии личности и коллектива . Доводы Переверзева, впрочем, были явно не ко времени: риторическое волхвование Лукача и Лифшица, рисовавшее неопределенное будущее "эпического синтеза" уже состоявшимся и беспрекословно очевидным (см. вышеприведенный пассаж о неназванных Лившицем, "эпических элементах", которые "бросаются в глаза" ), лучше соответствовало партийно-пропагандистской риторике, все сложнее позволявшей отличить счастливое завтра от счастливого сегодня.
К концу 1934 года материалы дискуссии о романе в Комакадемии рекомендуются к освоению журналом "Литературная учеба", объединенным в том же году с прежним изданием РАППа - литературно-художественным журналом "Рост". При обсуждении планов увеличившейся по объему "Литературной учебы" А. А. Сурков (заместитель главного редактора К. Я. Горбунова) обращается за советом к Горькому на предмет важности "Илиады" и "Одиссеи" как примеров "влияния религиозных представлений" на "характер и строй поэзии древних". Горький советует начать с Гесиода, но быть осторожнее с раннефеодальным эпосом, "ибо эпос почти всегда посвящен восхвалению подвигов чудовищной физической силы князя, дружинника, рыцаря и скрытому противопоставлению этой силы творческой силе кузнецов, кожемяк, ткачих, плотников". Дидактически более предпочтительной Горькому видится сказка, показывающая "творчество, основанное на труде, облагораживающее и "освящающее" труд, фантазирующее о полной власти над веществом и силами природы и считающее возможным изменить это вещество <…> в интересах людей". Похвалы сказке, отражающей "чудесные подвиги труда", не исключают, впрочем, по Горькому, "учебы у эпоса", и особенно у славянского эпоса, в меньшей степени, чем романский, "засоренного влияниями церкви" .
В вышедших в том же 1934 году под редакцией Горького "Былях горы Высокой" (коллективном сборнике воспоминаний рабочих об истории Тагильского металлургического завода - втором томе горьковского проекта по "Истории фабрик и заводов") редакторское предисловие проясняло для читателя ценность таких созвучных социалистическому реализму и соразмерных "новому эпосу" мемуаров для понимания осуществляемой в советской стране "поэтической действительности и будущего человечества". По контрасту с прошлым читатель может судить отныне, что "будни (советского человека. - К.Б. ) - героичны", а "героизм - повседневен - таков стиль социалистической действительности, родившей лозунг социалистического реализма. Этим же определяется и своеобразие книги как документа растущего массового героического эпоса". "В истории заводов рождается новый эпос - на этот раз не на основе мифологии, а на основе свободной, счастливой и научной практики миллионов людей - строителей социализма" .
Схожим образом об эпосе рассуждали редакторы другого сборника текстов, созданных не профессиональными авторами, а рабочими, и составивших изданную в том же 1934 году книгу "Рабочие сказы о Ленине". Подготовившие это издание Семен Мирер и Василий Боровик видели в опубликованных ими материалах "первичное сырье" для "нового пролетарского эпоса". Но в отличие от Горького они полагали возможным сортировать и стилистически исправлять сделанные ими записи (последнее обстоятельство не заставило ждать критики, прозвучавшей на заседании комиссии художественной литературы и фольклора при президиуме Центрального бюро краеведения в марте 1934 года) .
Новации в определении эпического, озвученные на дискуссии в Комакадемии, проявились в конечном счете и на страницах школьных учебников; здесь "эпическое" в еще большей степени утратило какую-либо жанровую и содержательную специфику. Так, во втором (переработанном и дополненном как раз в части, касающейся "видов художественных произведений") издании учебника И. А. Виноградова по теории литературы для средней школы (1935) понятие "эпос" уже попросту объяснялось как "повествование о развивающихся событиях", а "виды эпических произведений" объединили "героическую песнь" (примером которой предлагалось считать "наши былины, в которых отражена борьба русских племен с кочевниками"), "поэму" (представленную перечнем, в котором за "Илиадой" и "Одиссеей" следуют "Песнь о Нибелунгах", "Песнь о Роланде", "Калевала", "Неистовый Роланд" Ариосто, "Освобожденный Иерусалим" Тассо, "Россиада" Хераскова, поэмы Пушкина, Некрасова и, наконец, произведения советских поэтов - "Уляляевщина" Сельвинского, "Дума про Опанаса" Багрицкого, "Трагедийная ночь" Безыменского, "Хорошо" и "Ленин" Маяковского), басню (от Сумарокова и Хемницера до Демьяна Бедного), роман, рассказ, новеллу, повесть и почему-то сатирическую сказку. Но и этого мало: как пояснение того, что "в советской литературе наших дней новое содержание обусловливает собою изменение старых форм эпических произведений и появление новых", "своеобразными видами" эпоса, сочетающего "художественное изображение с научным изложением", предлагается считать также инициированные Горьким издания "Истории гражданской войны" и "Истории фабрик и заводов" .