Возможность "перетасовки" текста "Слова" позднейшими переписчиками памятника с кодикологической точки исследовала Л. П. Жуковская. По ее мнению, все перемещаемые фрагменты "Слова" содержат текст, по числу печатных знаков кратный условному (выведенному Соболевским) объему одного листа в рукописи протографа. Она предлагает также схему перемещений листов, происходивших, как она полагает, в три приема. Однако исследовательница вынуждена была признать, что объяснить перемещение небольших фрагментов текста, умещавшихся на площади, меньшей, чем одна сторона листа, оказывается весьма затруднительным. И, как заключает О. В. Творогов, "в целом же, как представляется, многократная перекомпоновка листов без переносов слов и разрывов фраз – явление совершенно исключительное и весьма маловероятное".
Это действительно так, если считать, что переписчики протографа как могли "перепутывали" листы рукописи. В то же время все выглядит весьма естественно, если предположить, что "перетасовкой" текста сознательно занимался стилизатор первоначального текста под "древность", где просто необходимо было предусмотреть наличие "нерадивых" переписчиков, ронявших архетип, а затем собиравших листы, не зная, как их вернуть на положенное место.
На наш взгляд, признание "Первоначальной" версии перестановок, а вернее, возвращения фрагментов текста "Слова" на "законные" места, предложенное академиком Б. А. Рыбаковым, является исключительно важным научным открытием, позволившим ликвидировать "перестановочные темные места" "Слова о полку Игореве". В приводимой выше аналогии с трансляцией симфонического концерта, принимаемого радиоприемником с высоким коэффициентом шума, перестановки Рыбакова равносильны установке в приемнике широкополосного подавителя шумов, в результате чего слушатель трансляции как бы переносится непосредственно в концертный зал с великолепной акустикой.
Однако долголетняя работа многих весьма маститых исследователей "Слова", предлагавших свои версии по ликвидации "перестановочных темных мест", признается современными энциклопедистами "Слова" лишь в следующих двух случаях.
1) В издании 1800-го года читалось: "То же звонъ слыша давний великий Ярославъ сынъ Всеволожь, а Владиміръ по вся утра уши закладше въ Черниговѣ". Издатели поняли, что речь идет о князе Ярославе Всеволодовиче, не заметив в той странности, что он упоминается рядом с Владимиром Мономахом, княжившим задолго до него. Поэтому уже Н. Ф. Грамматин и М. А. Максимович предложили перестановку: "а Владиміръ, сынъ Всеволожъ" – то есть Владимир Всеволодович, внук Ярослава Владимировича (Мудрого). Однако большинство последующих комментаторов приняло менее радикальную перестановку П. Г. Буткова: "а сын Всеволожь Владимиръ".
2) Другая перестановка предложена во фразе: "Темно бо бѣ в 3-й день: два солнца помѣркоста, оба багряная стлъпа погасоста и съ нима молодая мѣсяца, Олег и Святъславъ, тьмою ся поволокоста. На рѣцѣ на Каялѣ тьма свѣтъ покрыла: по руской земли прострошася половци, аки пардуже гнѣздо, и въ морѣ погрузиста, и великое буйство подасть хинови". Первым обратил внимание на несообразность этого текста Максимович, предложивший перенести слова "и въ морѣ погрузиста, и великое буйство подасть хинови" и читать их после слова "поволокоста", что удовлетворяло по смыслу (не половци, а потерпевшие поражение князья погрузились в море и дали повод для радости "хинове") и обосновывалось грамматически (форма двойственного числа глагола "погрузиста"). Это чтение было принято в большинстве изданий.
Впоследствии Р. О. Якобсон предложил перенести только слова "и въ морѣ погрузиста" и поставить их после слова "погасота". Обосновывая правомерность этой поправки, О. В. Творогов указал, что при прежнем варианте исправления оказывалось, что повод для "буйства" подало именно поражение молодых княжичей, тогда как теперь именно старшие князья "погасли и погрузились в море", младшие – "Тьмой поволоклись", а буйство подали хинове растекшиеся по Русской земле половецкие орды. Текст указанного фрагмента "Слова" с учетом поправки Якобсона приобретает следующий (общепринятый нынче повсеместно) вид: "Темно бо бѣ въ 3-й день: два солнца помѣркоста, оба багряная стлъпа почасоста, и въ морѣ погрузиста, и съ нима молодая мѣсяца Олег и Святъславъ, тьмою ся поволокоста. На рѣцѣ на Каялѣ тьма свѣтъ покрыла: по Руской земли прострошася половци аки пардуже гнѣздо, и великое буйство подасть хинови".
Признав указанную перестановку в этом фрагменте, энциклопедисты решительно воспротивились против вполне естественной перестановки, предложенной Рыбаковым, перенести фрагмент, вклинившийся в речь бояр, комментирующих сон Святослава, на его естественное место в конце трагической картины, описывающей поражение войск князя Игоря на реке Каяле: "…ту пиръ докончаша храбрии Русичи: сваты полоиша, а сами полегоша на землю Рускую. Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось. Темно бо бѣ въ 3-й день: два солнца помѣркоста… и великое буйство подасть хинови".
И еще один немаловажный фактор, связанный с признанием перестановки Р. О. Якобсона. Если элементарной перестановкой всего лишь четырех слов в "небольшом фрагменте" (см. кодикологический подход Л. П. Жуковской) довольно просто снимается "темнота" фрагмента (случайная опискапереписчика или преднамеренная стилизация мистификатора), то тем самым снимается проблема перемещения небольших фрагментов текста "Слова", на чем "запнулась" исследовательница, весьма аргументированно поддержавшая перемещения больших фрагментов "по Рыбакову". То есть все перемещения в "Слове" носят искусственный характер, и возникли они по недосмотру или низкой грамотности переписчиков (с точки зрения ортодоксов, признающих древность повести), или это "работа стилизатора" под древность(если памятник – дело рук Анонима, жившего в XVIII веке).
В Приложении – 8 представлена наша версия реконструкции текста Анонима, получившаяся в результате "наложения" на "Первоначальную" версию перестановок Б. А. Рыбакова лакун Щукинского списка "Слова о пълку Игоревѣ[…]" – Приложение – 4.
Наконец, следует сказать еще об одном "темном месте", а вернее, о целом "темном разделе" "Слова", который не дает покоя исследователям и просто "словофилам" уже более двух столетий. Речь идет о финальных разделах повести – поведение князя Игоря в Половецком плену и весьма удачный его побег из плена.
Действительно, хотя поражение руководителя похода в Половецкую Степь было полным, позор плена тягостным, но пленник почему-то не унывает и живет на правах гостя у хана Кончака, который называет своего свата даже "братом" (ария Кончака в опере А. П. Бородина "Князь Игорь").
У "гостя" своя, русская кухня, хотя Игорь, будучи сам наполовину половцем, был привычен к половецкой пище: не брезговал кобыльим молоком (кумысом), охотно ел рис с просом, сваренным в молоке, овечий сыр (брынзу) и мясо, которое клалось под седло лошади на время ее скачки – нечто вроде отбивной котлеты получалось, только что по́том конским пропитанной вместо соли. Двадцать человек обслуги и батюшка православный, специально привезенный из Руси для отправления церковной службы, а также развлечения, вплоть до охотничьих потех с соколами и кречетами. Короче говоря, хан Кончак сделал для своего "пленника – гостя – брата" все, чтобы он не чувствовал себя униженным пленником.
И вот на фоне всего этого житейского великолепия совершается побег, причиной которого якобы явился замысел старого Гзака – умертвить князя Игоря. Эту весть сообщил Игорю сын тысяцкого, конюший, который, в свою очередь, выведал эту информацию от своей любовницы (жены хана Тулия). Оснований не верить конюшему у Игоря не было, поскольку он знал об особых счетах с ним хана Гзы, у которого покойный брат Игоря – Олег Святославич (Северский) – год назад взял вежи Гзака, его жену, детей и сокровища. И Игорь решается на бесславный путь возвращения на Родину, то есть на побег. Конечно, всех этих подробностей в самом "Слове" нет, поскольку автор повести, щадя самолюбие Игоря, их опустил, однако этого почему-то не сделал и летописец, который также симпатизировал Игорю. А писал ли он абсолютную правду? Скорее всего, он выполнял волю своего князя, а именно самого Святослава Всеволодовича, которому по каким-то соображениям невыгодно было отправлять в вечность истину о событиях 1185 года.