В то же время косвенно признается сам факт того, что некоторым исследователям независимо друг от друга в разное время приходит в голову мысль, что "темные места" в "Слове" – это искусственные образования, не имеющие к протографу памятника ни малейшего отношения. Если "темные места" есть не что иное, как позднейшие вкрапления в первоначальный текст "Слова", тогда лакуны как в "Щукинской рукописи", так и в реконструкции Ф. И. Буслаева являются местами "прививки" инородных текстов в живую ткань памятника. Это, на наш взгляд, будет тем более правдоподобная версия, если "Слово" написано "Анонимом" во второй половине 70-х годов XVIII столетия. В этом случае появление "темных мест" в "Слове" приходится на период оставшегося тридцатилетия с момента написания протографа до первой публикации в 1800 году. Поскольку самому Анониму не было никакой необходимости "затмевать" текст своего произведения, причем настолько, чтобы последующие поколения исследователей терялись в догадках о времени его написания, поскольку он обращался к своим современникам с призывом завершить завоевание Южных земель, которое не удалось совершить русским князьям в 1185 году, то остается единственная версия, что это сделали, скорее всего, первые издатели "Слова".
Именно из-за наличия "темных мест" в памятнике в первую очередь возникли многочисленные подозрения современников его первого издания в подлинности его датировки, с одной стороны, и появления подделок, в том числе с изъятием "темных мест", с другой.
Если "поддельщик" изымал "темные места" из текста "Слова", предполагая, что они имеют позднейшее происхождение по отношению к протографу, то его работу следует понимать не как подделку, а как "очистительную" акцию. Были ли в начале XIX века, после первой публикации "Слова", такие "специалисты", которые, вопреки мнению целой когорты "скептиков", сомневавшихся в подлинности памятника, пытались отстаивать подобным образом его подлинность. Как бы это ни звучало парадоксально, лучше всего следует поискать подобных "специалистов" среди мастеров подделки памятников древнерусской письменности.
Чтобы ответить на этот вопрос, сделаем небольшой экскурс ко временам первой публикации "Слова", которая, кстати сказать, не вызвала фурора среди просвещенных современников. Более чем десятилетний труд графа А. И. Мусина-Пушкина и сотоварищей получился поистине "темным", неудобочитаемым и полным нелепых ошибок, поэтому совершенно неудивительно, что публикация вызвала к жизни целую когорту скептиков, посчитавших "Слово" ловкой подделкой. Наряду с М. Т. Каченовским, признанным "главой скептиков", серьезные сомнения в подлинности "Слова" высказывал О. И. Сенковский, усматривавший в нем близость к поэзии Оссиана, а также такие известные деятели культуры того времени, как С. М. Строев, И. И. Давыдов, М. Н. Катков, С. П. Румянцев и лидер славянофилов К. С. Аксаков, решительно заявлявшие, что "Слово" является результатом работы фальсификатора.
На то были серьезные основания, поскольку в начале XIX века в России действительно появилось значительное количество исторических подделок. Большинство из них оперативно разоблачались учеными историками и литераторами, однако появившиеся поддельные списки "Слова" порой ставили в тупик даже таких выдающихся знатоков старины, как А. Ф. Малиновский.
В 1815 году Малиновский купил у торговца старинными вещами, рукописями и старопечатными книгами А. И. Бардина поддельный список "Слова о полку Игореве" и, не распознав подделки, начал готовить его к изданию. Только экспертиза петербургского палеографа А. И. Ермолаева помогла установить подлог. В научный оборот, как это ни странно, вошел анекдот, сочиненный известным историком и литератором М. П. Погодиным, о том, что почти одновременно с Малиновским подделку Бардина якобы приобрел сам Мусин-Пушкин и что в результате этого получилось. Поскольку анекдот был рассказан в дни похорон А. И. Бардина, то он имел целью как-то смягчить у друзей покойного боль утраты в связи с кончиной этого, по-своему замечательного человека:
"…Покойник мастер был подписываться под древние почерки. И теперь между любителями рассказывается один забавный случай, как подшутил он над знатоками – графом А. И. Мусиным-Пушкиным и А. Ф. Малиновским. Граф приезжает в восторге в Историческое общество: "Драгоценность, господа, приобрел я, драгоценность!" – восклицает он, и все члены изъявляют нетерпеливое любопытство:
– Что такое, что такое?
– Приезжайте ко мне, я покажу вам.
Поехали после собрания; граф выносит харатейную тетрадку, пожелтевшую, почернелую… Список "Слова о полку Игореве". Все удивляются, радуются. Один Алексей Федорович (Малиновский) показывает сомнение.
– Что же вы?
– Да ведь и я, граф, купил вчера список подобный!
– Как так?
– Вот так.
– У кого?
– У Бардина.
Тотчас был послан нарочный, привезена рукопись. Оказалось, что оба списка работы покойного… не тем будь помянут".
В некоторых современных научных и популярных работах этот анекдот приводится как исторический факт. Однако детали этого рассказа – о быстром, на другой же день после покупки, обнаружении подделки, само описание мусин-пушкинского списка, ("харатейная тетрадка, пожелтелая, почернелая") – не соответствуют обстоятельствам дела. Кроме того, об этом мусин-пушкинском списке вообще нет никаких сведений. И лишь в 60-х годах ХХ века была расшифрована проставленная Бардиным на этом списке дата – 1818, тогда как А. И. Мусин-Пушкин умер в 1817 году и "героем" анекдота М. П. Погодина быть никак не мог. "Таким образом, признано в качестве научного факта, что мусин-пушкинского списка, изготовленного Бардиным, никогда не существовало".
Другим известным в то время фальсификатором материальных носителей древности был А. И. Сулакадзев. Он был потомком грузинских выходцев – дворян Цулукидзе, по-видимому, прибывших в Россию при Петре I с царевичем Вахтангом VI. Он учился в Московской университетской гимназии вместе с Фонвизиным и Новиковым. В 1825 году Сулакадзев был чиновником Комиссии погашения долгов, в 1827 представлен к чину титулярного советника.
Предпринимал Сулакадзев и исторические исследования, составил "Опыт древней и новой летописи Валаамского монастыря", где ссылался на выдуманные им памятники. Таким же сочинением была "Боянова песнь Словену", названная в "Книгореке" более подробно "Боянова песнь в стихах и страхи, на Злогора, умлы и тризны, на баргаменте разными малыми листками, сшитыми струною. Предревнее сочинение от I века или II века". Боянова песнь, или Боянов гимн, как его было принято называть, был сочинен Сулакадзевым около 1810 года.
Сулакадзев является автором еще одного сочинения, найденного в архиве крестьянина, "ростовского летописца XIX века" А. Я. Артынова, рукою которого оно переписано под названием "Сказание о Руси и о вечемъ Олзе списано съ харатейнаго листа ветхости его ради а списано верно тожь. Сказание о томъ како уставися прозвание Руси". В дошедшем до нас тексте о вещем Олеге не говорится ничего. Первая часть посвящена истории древних славян и священным курганам Ярилы, скрывающим сокровища. Вторая часть сочинения – "Сказание о Крепкомысле" – о старейшине новгородском и о происхождении имени Русь.
Некоторое время Державин и такие знатоки древнерусской письменности, как Е. Болховитинов и Карамзин, допускали возможность существования подобных древних сочинений. Так, текстом "Боянова гимна" Сулакадзева заинтересовался Державин, приведя фрагмент из него в своем "Рассуждении о лирической поэзии или об оде", напечатанном в журнале "Беседа любителей русского слова" (1812, № 6). Незадолго до смерти он вновь обратился к тексту гимна, но не смог отыскать его списка среди своих бумаг. В письме от 8 июля 1816 года он попросил А. В. Капниста сходить к Сулакадзеву и попросить у него новый список. Таково, вероятно, происхождение обнаруженного Лотманом в бумагах Державина полного текста "Боянова гимна", написанного Сулакадзевым на бумаге конца XVIII века.
А. Н. Пыпин так охарактеризовал мотивы деятельности Сулакадзева: "По-видимому, в своих изделиях он гнался прежде всего за собственной мечтой восстановить памятники, об отсутствии которых сожалели историки и археологи; вывести на сцену самого Бояна, о котором лишь неясно говорило "Слово о полку Игореве"; объяснить древние события, о которых не осталось никаких сведений… Древность представлялась Сулакадзеву в таинственных и фантастических очертаниях: без сомнения, до него дошли творения Оссиана; ему помнилось "Слово о полку Игореве"". В. Ф. Покровская считает, однако, что действовал Сулакадзев далеко не бескорыстно, предлагая доверчивым людям купить его подделки".