Но в древнем славянском языке частица ли не всегда дает смысл вопросительный, подобно латинскому пе; иногда ли значит только, иногда – бы, иногда – же; доныне в сербском языке сохраняет она сии знаменования. В русском частица ли есть или союз разделительный, или вопросительный, если управляет ею отрицательное не; в песнях не имеет она иногда никакого смысла и вставляется для меры так же, как и частицы и, что, а, как уж, уж как (замечание Тредьяковского). (Здесь Пушкин фактически дал определение энклитике. – А. К.)
Во-первых, рассмотрим смысл речи. По мнению переводчиков, поэт говорит: Не воспеть ли нам об Игоре по-старому? Начнем же песнь по былинам сего времени (то есть поновому) – а не по замышлению Боянову (то есть не по-старому). Явное противуречие! Если же признаем, что частица ли смысла вопросительного не дает, то выйдет: Не прилично, братья, начать старым слогом печальную песнь об Игоре Святославиче; начаться же песни по былинам сего времени, а не по вымыслам Бояна. Стихотворцы никогда не любили упрека в подражании, и неизвестный творец "Слова о полку Игореве" не преминул объявить в начале своей поэмы, что он будет петь по-своему, по-новому, а не тащиться по следам старого Бояна. Глагол бяшетъ подтверждает замечание мое: он употреблен в прошедшем времени (с неправильностию в склонении, коему примеры встречаются в летописях) и предполагает условную частицу: неприлично было бы. Вопрос же требовал бы настоящего или будущего.
"Боянъ бо вѣщій, аще кому хотяше пѣснь творити, то растекашется мыслію по древу, сѣрым волкомъ по земли, шизымъ орломъ подь облакы".
§ 2. Не решу, упрекает ли здесь Бояна или хвалит, но, во всяком случае, поэт приводит сие место в пример того, каким образом слагали песни в старину. Здесь полагаю описку или даже поправку, впрочем, незначительную: растекашется мыслию но древу – тут пропущено слово славіем, которое довершает уподобление; ниже сие выражение употреблено.
Помняшеть бо речь първыхъ временъ усобіцѣ;
тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедѣй,
который дотечаше, та преди пѣсь пояше
старому Ярослову, храброму Мстиславу,
иже зарѣза Редедю предъ пълкы Касожьскыми,
красному Романови Святъславличю.
Боян же, братіе, не 10 соколовь на стадо
лебедѣй пущаше,
нъ своя вѣщіа пръсты на живая струны въскладаше;
они же сами Княземъ славу рокотаху.
§ 3. Ни один из толкователей не перевел сего места удовлетворительно. Дело здесь идет о Бояне; все это продолжение прежней мысли: поминая предания о прежних бранях (усобица значит ополчение, брань, а не междоусобие, как перепели некоторые. Междоусобие есть уже слово составленное), напускал он и проч. "Помняшеть бо рѣчь первыхъ временъ усобицѣ; тогда пущаше і соколовъ на стадо лебедѣй etc.", то есть 10 соколов, напущенные на стадо лебедей, значили 10 пальцев, возлагаемых на струны. Поэт изъясняет иносказательный язык Соловья старого времени и изъяснение столь же великолепно, как и блестящая аллегория, приведенная им в пример. А. С. Шишков сравнивает сие место с началом поэмы "Смерть Авеля". Толкование Александра Семеновича любопытно (т. 7, стр. 43). "Итак, надлежит паче думать, что в древние времена соколиная охота служила не к одному увеселению, но тако ж и к некоторому прославлению героев или к решению спора, кому из них отдать преимущество. Может быть, отличившиеся в сражениях военачальники или князья, состязавшиеся в славе, выезжали на поле каждый с соколом своим и пускали их на стадо лебединое с тем, что чей сокол удалее и скорее долетит, тому прежде и приносить общее поздравление в одержании преимущества над прочими".
Г-н Пожарский с сим мнением не согласуется: ему кажется неприличным для русских князей "доказывать первенство свое, кровию приобретенное", полетом соколов. Он полагает, что не князья, а стихотворцы пускали соколов, а причина такого древнего обряда, думает он, была скромность стихотворцев, не хотевших выставлять себя перед товарищами. А. С. Шишков, в свою очередь, видит в мнении Я. Пожарского крайнюю неосновательность и несчастное самолюбие (т. 11, стр. 388). К крайнему нашему сожалению, г. Пожарский не возразил.
а) Почнемъ же, братіе, повѣсть сію от старого Владимера до нынѣшняго Игоря (здесь определяется эпоха, в которую написано Слово о полку Игореве).
b) иже истягнулъ умъ крѣпостію". (Истянул – вытянул, натянул, изведал, испробовал. Пожарский – опоясал ум крепостию; первые толкователи – напрягши ум крепостшо своею.) Истянул, как лук, изострил, как меч, – метафоры, заимствованные из одного источника.
с) "Наплънився ратнаго духа, наведе своя храбрыя полки на землю Половецкую за землю Русскую. Тогда Игорь возрѣ на свѣтлое солнце и видѣ отъ него тьмою вся своя воя прикрыты, и рече Игорь къ дружинѣ своей: братіе и дружино! луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти" – лучше быть убиту, нежели полонену. В русском языке сохранилось одно слово, где ли после не, не имеет силы вопросительной – нежели. Слово неже употреблялось во всех славянских наречиях, встречается и в "Слове о полку Игореве".
"А всядемъ, братіе, на свои борзыя комони, да позримъ синяго Дону".
Суеверие, полагавшее затмение солнечное бедственным знаменованнем, было некогда общим.
d) "Спала Князю умъ похоти, и жалость ему знаменіе заступи, искусити Дону великаго". – Слова запутаны. Первые издатели перевели: "Пришло князю на мысль пренебречь (худое) предвещание и изведать (счастия на) Дону великом". "Заступить" имеет несколько значений: омрачить, помешать, удержать. Пришлось князю, мысль похоти и горесть знамение ему удержало. Спали князю в ум желание и печаль. Ему знамение мешало (запрещало) искусити Дону великого. "Хощу бо, рече (так хочу же, сказал), копие преломити копецъ поля Половецкаго, а любо испити шеломомъ Дону".
е) "О бояне, соловию стараго времени! абы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача, славию, по мыслену древу, летая умомъ подъ облакы, свивая славы оба полы сего времени", т.е. "сплетая хвалы на все стороны сего времени". Если не ошибаюсь, ирония пробивается сквозь пышную хвалу).
f) "Рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы". ("Четыре раза" говорят первые издатели… 5 стр. изд. Шишкова). Прочие толкователи не последовали скромному примеру. Они не хотели оставить без решения то, чего не понимали.
Чрез всю Бессарабию проходит ряд курганов, памятник римских укреплений, известный под названием Троянова вала. Вот куда обратились толкователи и утвердили, что неизвестный Троян, о коем четыре раза упоминает "Слово о полку Игореве", есть не кто иной, как римский император. Должно ли не шутя опровергать такое легкомысленное объяснение?