* * *
- Ты чего приехал, Паша? - встретил шурина вопросом Владимир Парасочка.
- Да так. Надоело все, - неопределенно ответил шурин. - Тебя повидать, рыбки половить.
- Так ты ж вроде не ловишь зимой?
- Да вот решил попробовать…
Владимир Парасочка уже около недели жил на даче. Ни о чем не думал, ничего не делал. Только ходил раз в два дня в магазин за водкой и раз в день - в сарай за дровами. Топил печку-буржуйку и пил. Закусывал черным хлебом и рыбой в томате. Хотя в сельском магазине было все - и ананасовые шайбы, и копченые куры, и двадцать сортов колбасы. Ничего не хотелось.
- Ну у тебя тут и… - Шурин поморщился, входя в комнат у.
- Срач, - безразлично закончил за него Парасочка. - Извини, гостей не ждал.
Комната действительно была не в лучшем виде. Пол не метен, затоптан. На столе - банки от рыбы. В томатной жиже - одуряюще вонючие окурки. Пустые бутылки - под столом, возле дивана, у порога. Одна, недопитая, стоит на столе. Парасочка плеснул в стакан.
- Будешь?
- Не откажусь. - Шурин покрутил головой. - Проветрить бы только. А то хоть топор вешай.
- Да ладно, тепло выпускать. Будем, Паша!
Чокнулись. Шурин сноровисто проглотил водку и крякнул.
- Закусывай. - Парасочка пододвинул ему початую банку и нарезанный хлеб.
- Я тут тоже привез кой-чего. - Павел кивнул на объемистую сумку. - Харчей привез. Ленка привет тебе передает.
Ленка, жена шурина, за глаза называла родственников "буржуи́ проклятые", почему-то с ударением на последней букве в слове "буржуи". Владимир сразу понял, что продукты передала Светка, но не подал виду.
- Спасибо ей скажи. Ну что, еще по одной?
- А давай! - Шурин махнул рукой. - Все равно в такую погоду не ловится ни хрена…
Выпили еще. Шурин стал выкладывать гостинцы. Кольцо копченой колбасы. Кусок сыра. Моченые яблоки в полиэтиленовом пакете. Буженина. Корейская морковка. Пачка масла. Кулек конфет. Печенье "союзное", печенье "курабье". Зефир в шоколаде. Вермишель быстрого приготовления. Два белых батона. Пакет сахара. Банка кофе. Банка сгущенки.
- Еле допер от электрички, - пожаловался шурин.
- Все тут можно было купить. - Владимир снова плеснул в стаканы.
- Разве ж ей втолкуешь. - Шурин одним махом опрокинул стакан и занюхал черным хлебом. - Хорошо пошла! - сообщил он родственнику.
Парасочка с мрачным видом кивнул и выпил. Колбаса лежала на столе и благоухала, заглушая вонь многодневного пьянства. Он разодрал пакет с мочеными яблоками, взял одно и откусил. Ленка не любила моченых яблок. А вот Светка и он - любили. Яблоко было свое, из этого вот запущенного сада, за которым он не успевал ухаживать, но яблоки все равно исправно родили, и Светка тоже была своя. "Двадцать шесть лет как один день, - внезапно подумал Владимир, еще раз откусывая от пахучего яблока, - и все коту под хвост. Не простит".
- Не знаешь, мои елку купили уже? - спросил он у шурина, наливая еще по одной.
- Какая елка! Кто за ней пойдет! Славка ваш в командировке, только завтра вернется. И сразу теща его захомутает, к матери и показаться некогда будет. Дочка твоя любимая, ты меня прости, Вовик, всегда была белоручка, а теперь мужик ее совсем распустил. Чтоб она матери за елкой пошла? Да ни в жисть! У Светки до сей поры радикулит, сам знаешь… Да! У нее там печка ваша мудреная сломалась, духовка не работает. Мастера вызвала и ждет, ждет… Какой мастер под Новый год! Я б помог, да не разберу ни хрена. Ну, за все хорошее. - Шурин внезапно закрыл глаза и уронил голову на руки. - С ночной только… В электричке покемарил, остановку чуть не проехал, - забормотал он, - сумка тяжелая, падла… Холодно… У Светки радикулит…
- Ладно. - Владимир Парасочка легко поднял хлипкого шурина и переложил на диван. - Ладно. Елки, говоришь, нету? Щас сделаем вам елку. Ты спи пока, - обратился он к уже спящему мертвым сном шурину. - Спи, Паша. Я сейчас.
Через час они уже ехали в машине по направлению к городу. На багажнике сверху лежала пушистая сосенка, срубленная в леске через дорогу, а на заднем сиденье мертвым сном спал шурин.
Владимир Парасочка ехал осторожно, не гнал, хотя милиции на дорогах не наблюдалось. Какой дурак будет в такой холод в потемках стоять? Мела поземка, и с черного неба сыпался мелкий, колючий снег.
- Отдам елку и все, - бормотал Парасочка, - а то что ж за Новый год без елки? Радикулит, и елку некому поставить. Поставлю елку, и все. Да! Печку надо починить. Пашка, блин, не разобрался. Да разве Пашка разберется? Починю ей печку, и все. А то что за Новый год без печки! Светка всегда гуся жарит, "наполеон" на пиве печет… - Он сглотнул. - Слышь, Паш, - спросил он сопящего позади шурина, - а что, моим-то Светка про меня ничего не сказала?
Шурин мирно спал, открыв рот, шапка съехала ему на глаза.
- А хоть бы и сказала, - бормотал Парасочка, - хоть бы и сказала. Милые бранятся - только тешатся! Да и кто они такие, чтобы отца и мать… Двадцать шесть лет как один день…
Они уже подъезжали. Во рту у Владимира Парасочки до сих пор был вкус домашних моченых яблок.
* * *
Даша как раз успела на последний поезд. В вагоне оказалась только она и еще парень в низко надвинутой на глаза вязаной шапочке. Он дремал, откинувшись на диванчике напротив, чуть наискосок от Даши. Она вздохнула и, оглядевшись по сторонам, вытащила из сумочки блокнот и ручку и быстро застрочила. Даша писала стихи. Причем вдохновение накатывало на нее в самых неподходящих местах: в основном почему-то в транспорте. Нет бы дома, за рабочим столом…
- "Осторожно, двери закрываются! Следующая станция…"
- Ты смотри, Снегурка какая! И чего мы там пишем?
Огромный подвыпивший парень плюхнулся рядом с Дашей на сиденье и положил руку ей на плечо.
- Так кому мы пишем? А может, мне? Ты куда?
Даша попыталась встать, но здоровенная лапища дернула ее за капюшон. Блокнот упал, ручка покатилась по полу вагона, сквозняком по проходу поволокло оторвавшийся листок.
- Так чего, Снегурка, пишешь? Письмо Дедушке Морозу?
- Мне выходить надо! - Даша снова дернулась. - Пустите!
- Да ты сама не знаешь, чего хочешь! - захохотал пьяный. - А я знаю!
- Это точно, братан. Она сама не знает, чего хочет. - Парень в вязаной шапочке сел с другой стороны, крепко притиснув Дашу к верзиле. В руках у него был упавший блокнот. Сиденье явно было маловато для троих. Даша обреченно втянула голову в плечи.
- Совсем заколебала. То купи ей елку, то не надо ей елки, - приятельски обратился он к пьяному верзиле как к старому знакомому. - Разве этих баб поймешь! Надулась на меня, смотри, отсела, с людьми и базарить не хочет. Саша, - представился он.
- Ты смотри, тезки! - Парень снял руку с Дашиного плеча и потряс протянутую пятерню. - С наступающим вас. Ну, бывайте. Снегурка у тебя что надо! - Пьяный еще раз потряс руку того, кто назвал себя Сашей, и вывалился из вагона на очередной остановке.
- Возьмите. - Парень подал ей блокнот. - Извините, что так получилось, но с этим, гм… товарищем лучше всего было разговаривать на его языке. Я, конечно, мог ему сразу и по лицу, но…
- Что вы, что вы, спасибо! - горячо перебила его Даша. - Если бы не вы… Это хорошо, что без драки. Милиция потом и разбираться не станет, кто виноват… А я смотрю - никого нет, поздно уже… - Голубые глаза ее сияли, из-под черной пушистой шапочки выбилась прядь светлых волос.
- Действительно, поздно уже. Давайте я вас до дому провожу. Вы куда едете?
- До конечной.
- Я тоже до конечной. Кстати, Саша. - Он протянул ей руку.
- Даша.
Ладонь у него была твердая и теплая, и он на мгновение задержал ее пальцы. Даша почувствовала, как загорелись щеки. "Ну что это я, как девочка прямо", - подумала она. На улице было ветрено, снег летел в лицо твердыми крупинками, падал на замерзшие лужи. Он проводил ее до самой двери и немного помедлил, прежде чем сказать:
- Спокойной ночи, Даша.
- Спокойной ночи. - Она проскользнула за дверь и прислонилась к ней спиной. Сердце стучало часто-часто, в ушах и горле одновременно. И сквозь тонкую преграду, разделяющую их, она слышала, что он все еще стоит там, в подъезде. Вот наконец шаги застучали вниз. Даша вздохнула. Романтическое приключение окончилось.
Саша Бухин вышел из подъезда в полном смятении чувств. Какая девушка! Когда за ней уже закрылась дверь, он вспомнил, что так и не отдал ей блокнотный листок. Он вынул его - тоненький мятый листочек - и, стоя на площадке между этажами, под тусклым светом пыльной лампочки прочитал торопливо написанные строчки:
Я ждала тебя тысячи, тысячи, тысячи лет -
Между тем только восемь минут простучало ленивых.
Здесь, в метро, где искусственный воздух и мертвенный свет,
Замыкало пространство свой круг не спеша, терпеливо.
Я попала в ловушку, в кольцо, невидимкой силок
Захлестнул, и сковал, и замедлил движенье,
И все тысячи лет время шаркало свой оселок
О меня, истончая до полного исчезновенья.
На границе, на тоненькой нити над бездной вися,
Все же слыша шипенье дверей и гуденье вагонов,
Тихий времени скрип и гигантский размах колеса
Средь вселенных простерт. И секундного крена, наклона,
Легкой дрожи достаточно, чтоб проходили века
Чередой императоров, войн, парадоксов, религий…
Протоплазмы каприз - как жива, как подвижна рука…
Всего восемь минут здесь, в метро, на скамеечке, с книгой.
На другой стороне было еще: