- Юль, я внизу.
Да, он внизу. Выйдя из подъезда и жмурясь на яркое апрельское солнце, Юля видит. Огромный, черный, сверкающий сталью и матово блестящий кожей. И рядом с ним, прислонясь к сиденью и скрестив руки на груди. Великолепный, огромный, под стать своему моточудовищу, весь в черной коже. На руке покоится блестящий космический шлем. Его брат-близнец расположился на сиденье мотоцикла.
Глеб внимательно оглядывает Юлю с ног до головы. Одобрительно кивает.
- Молодец. Правильно оделась.
Протягивает Юле шлем.
- Поехали. Покажу тебе, что значит настоящий стритрейсинг.
* * *
Это реально страшно. Прижавшись к спине Глеба, Юля не выдерживает и закрывает глаза. Чтобы не видеть. Как огромный мотоцикл летит в потоке автомобилей. Как невозможно близко проносятся мимо окна оставляемых позади машин. Она, плюнув на гордость, попросила бы его остановиться. Если бы знала, как привлечь его внимание. Без риска перевернуться.
А потом они вырываются на простор загородной трассы. И тут Юля понимает, что такое НАСТОЯЩАЯ скорость. Она чувствует ее тем противным холодом в груди. Тем реальным холодом летящего навстречу ветра. А потом она устает бояться. И остается только большая, теплая и такая надежная спина. И уверенность в том, что все будет в порядке. Потому что это Глеб. Ее Глеб.
Сбросив скорость, грозный Кавасаки сворачивает на укатанный проселок. И через пять минут они оказываются… на берегу реки. Высокий, крутой. С которого прекрасно видно свободную ото льда воду.
Глеб снимает шлем, перекидывает ногу через сиденье. Встает, протягивает Юле руку.
- Ну, как тебе?
Юля тоже снимает шлем. Волосы влажные.
- Страшно…
- Почему?
- Ты хоть представляешь, как быстро ты ездишь?
- Ну и что? - Глеб пожимает плечами. - Я не делаю ничего, в чем не был бы уверен.
- С пассажирского места все выглядит несколько иначе…
- Да? Согласен, - Глеб внимательно смотрит ей в глаза. - Мне иногда тоже кажется, что ты могла ездить чуть… аккуратнее.
- Что? - возмущенно ахает Юля. - Ты считаешь, я плохо вожу машину?..
- Нет, - спокойно отвечает он. - Я просто не всегда согласен с принимаемыми тобой в той или иной дорожной ситуации решениями. Но я молчу. Потому что считаю, что тебе виднее. А еще я тебе доверяю. А вот почему ты не доверяешь мне?
Хороший вопрос. Правильный.
- Я доверяю тебе. И в конце уже перестала бояться. Прости меня.
- Просто верь мне.
А потом они стоят на берегу и смотрят на реку. Глеб обнимает Юлю сзади, пряча лицо в ее волосах.
- Юля, Юля…. - шепчет он. - Что же нам делать дальше?
Зародившийся в груди холод стремительно расползается по всему телу.
- Тебе плохо со мной? - главное, чтобы не дрожал голос.
- Господи, нет! Мне в жизни так хорошо не было… - Глеб наклоняется вперед и приживается щекой к ее щеке. - Вот только….
- Что только?! - задавить, убрать из голоса эти панические нотки!
Он молчит. Вздыхает.
- Ладно. Не обращай внимания. Это мои заморочки. Я что-нибудь придумаю…
Что он придумает?! Юле хочется повернуться и как следует встряхнуть его. Да что толку. Все равно не скажет ничего…
* * *
Глеб смотрит на лицо отца сквозь выпуклое стекло барокамеры. Улыбается ему.
- Ну, что, Гагарин? Где твое "Поехали?"
Отец берет в руки переговорное устройство.
- Глеба, а чего так холодно здесь?
- Привыкай. Открытый космос. Ладно, про конфету не забудь, если будет уши закладывать. Я через полчаса вернусь.
По-хорошему, надо было потратить эти полчаса на заполнение историй болезни. А вместо этого он сидит и смотрит в окно. За окном яркий солнечный апрель. Вот так же, по весне, в старших классах школы, сидел и пялился в окно. На уроках ненавистного ему обществоведения. Мечтая обо всех подряд симпатичных девчонках. Прикидывая, как бы замутить с одной из них. С Танькой, например. У нее такая классная задница.
Глеб закрывает лицо ладонями. Сейчас бы ему эти проблемы! Он уже замутил с самой классной девчонкой, какую когда-либо встречал. Вот только что теперь с этим делать, скажите на милость? Глеб фыркает. Придумал тоже! Девчонка… Женщина… Великолепная, красивая, умная. Утонченная и веселая одновременно. Такая, которая встречается один раз в жизни. Которую хочется схватить в объятья и никогда никуда не отпускать. Любить. Холить. Оберегать.
И что же ты можешь предложить такой женщине, Глеб Николаевич? Такой, которая привыкла ко всему самому лучшему. Которая, к слову сказать, добилась этого самого лучшего сама, исключительно благодаря своему уму, способностям и трудолюбию. Что? Однокомнатную квартиру? Зарплату, которая не покрывает даже текущие нужды? Есть еще, правда, довольно стабильные "левые" доходы, их-то как раз и хватает на то, чтобы сводить конца с концами. Но не более. На хрустальный дворец для снежной королевы точно не хватит.
Глеб до боли стискивает зубы. Да, возможности зарабатывать больше у него есть. И он видит такие примеры перед своими глазами. Травматология - денежное дело, если подойти к этому с выдумкой. Только вот… При этом начинаешь видеть не столько людей с их бедами и проблемами, сколько стоящие за ними деньги. А потом и вовсе перестанешь замечать людей.
А он не мог так! Он любил свою работу, как бы идиотски и пафосно это ни звучало. И не хотел заниматься ничем другим. Лично ему денег хватало. Ему вообще много не надо.
Глеб не выдерживает и стонет в прижатые к лицу ладони. Просто замкнутый круг какой-то! С Юлей нельзя так! Она не та женщина, с которой можно бесконечно долго продолжать легкие, ни к чему не обязывающие отношения. Такой, как она, нужно предлагать все. Складывать к ногам и смиренно ждать ее решения. Да только ему нечего принести. Ему до боли хочется, чтобы все было по-другому. Если бы было возможно… Если бы он знал… Если бы он мог… Изменить себя. Воистину, когда Господь Бог благоразумие раздавал, Самойлов где-то в другом месте ошивался!
Дверь в ординаторскую распахивается с громким стуком. Глеб вздрагивает и отнимает руки от лица, поворачиваясь в сторону двери. На пороге - постовая сестра, Оля.
- Глеб Николаевич! - распахнутые глаза и задыхающийся голос.
- Кто? - Глеб уже на ногах. Особо тяжелых больных у него нет, но за столько лет он всегда готов к худшему.
- Несчастье, Глеб Николаевич, - Олины губы дрожат и кривятся, - с отцом вашим…
* * *
Глеб смотрит на лицо отца сквозь выпуклое стекло барокамеры. К тому времени, когда давление наконец-то поднимается, и камера открыта, отец уже пятнадцать минут как мертв. Это потом, уже после вскрытия, он узнает, что причиной остановки сердца стал оторвавшийся тромб. И вопросы "Почему?", "Зачем?" и "Кто виноват?" станут абсолютно ненужными. А сейчас он смотрит в мертвое лицо отца, и в голове бьется только одна мысль: "Как я скажу об этом матери?".
Глава 8. Похороны вождя
Вождь - он и есть вождь. Что тут непонятного.
Совсем не так хотела Юля познакомиться с родителями Глеба. Впрочем, из родителей у него теперь осталась только мать. Глядя на невысокую, с заплаканными глазами и растерянной улыбкой женщину, Юля испытывала смешанные чувства. Бесконечная жалость. Желание помочь. Несмотря ни на что - удивление тем фактом, что эта миниатюрная женщина - мать такого богатыря. А еще… досада. Потому что Юля видела: Валентина Ивановна была совершенна подавлена. Растеряна. Ни на что неспособна. И вся тяжесть организации такого нисколько не радостного события как похороны собственного отца легла на Глеба. При взгляде на серого от горя, переживаний и грустных, но обременительных хлопот Глеба у Юли сердце рвалось на части. Он был серым не в переносном - в прямом смысле. Осунувшийся. С темными кругами под потухшими глазами. Казалось, серыми стали даже упрямые "рыжики". Знать бы, как ему помочь… Он совершенно замкнулся в себе. На все ее вопросы и предложения помощи ответ был один: "Спасибо, Юль. Все нормально. Я справлюсь".
- Вы, Юленька, располагайтесь, где удобно. У нас так… не прибрано.
- Не беспокойтесь, Валентина Ивановна. Я все понимаю, - у Юли было стойкое ощущение, что через пару минут мать Глеба забудет, как она зовут и кто она такая. Обижаться не стоило. Такое потрясение.
Их разговор прерывает звонок в дверь. Юля отходит к окну. Наверняка пришли какие-то родственники. По Юлиному мнению, толку от них не было, только еще больше хлопот и без того совершенно подавленному и разбитому Глебу.
- Оксаночка!
Валентина Ивановна бросается на грудь вошедшей в комнату молодой женщине. Рыдает, всхлипывает. Слышится что-то невнятное. То, что обычно говорят в таких случаях. Горе-то какое… Так неожиданно… Еще жить да жить…
- Оксаночка! Коля так по тебя скучал. Вспоминал тебя часто, - Валентина Ивановна понемногу успокаивается. - Мы так расстроились, когда вы с Глебом разошлись. Все ждали, надеялись. Вдруг сойдетесь…
Юля замирает. Так вот кто эта Оксана. Они еще о чем-то говорят, а Юля незаметно выскальзывает из комнаты. Проходит на кухню. Там все чисто и прибрано. В раковине стоит пара кружек и тарелка - видимо, осталось после завтрака. Глеб в последние дни ночевал у матери. Не думая, что делает, Юля подходит к раковине и начинает нарочито медленно и тщательно мыть посуду. Лишь бы не слышать их голосов.
- Юлечка, ну что вы! Зачем? Не надо, - на кухню заходит Валентина Ивановна.
- Да все в порядке. Мне не трудно.
- Хотите чаю?
- Нет, спасибо. Я поеду домой. Вам отдохнуть надо. А где Глеб?
- Он в своей комнате. С Оксаной.