– И вообще мы детей не обслуживаем, – произнесла библиотекарша так тихо, словно рядом спал тяжелобольной человек и она очень боялась его разбудить.
– Мы только по паспорту записываем.
– Вот и прекрасно! – шепотом воскликнул я. – Нечего здесь всяким несовершеннолетним слоняться. Пожалуйста!..
Я протянул паспорт – и вдруг мне показалось, что на библиотекарше не синий халат, а синяя милицейская форма и что в руке у нее не толстый граненый карандаш, а полосатый орудовский жезл. Точь-в-точь как мой ласковый знакомый милиционер, только шепотом, она сказала:
– Так у вас, оказывается, паспорт есть? А вести себя в читальне не научились? Были бы вы каким-нибудь там шестиклассником, тогда другое дело.
А то – взрослый человек!
Библиотекарша обвела меня сердитым взглядом, как говорится, с головы до ног, и вдруг какая-то жалость появилась у нее в глазах. Казалось, она хотела сказать: «И какой же ты маленький для своего возраста! И какой же ты щупленький!» – Ладно уж, запишу вас, так и быть.
Она направилась к своему столику, по краям которого стояли длинные узкие ящики с карточками. И тут я с ужасом вспомнил, что ведь Дима давно уже записан в этой самой читальне.
– Не надо меня записывать, – схватил я библиотекаршу прямо за синий рукав.
– Не надо… Я уже и так… давно к вам хожу…
– Где же ваш читательский билет?
– Билет?.. Ах, билет?! Билет я дома забыл.
– Тогда придется паспорт в залог оставить.
– Конечно! – обрадовался я, нацепляя на нос мамины очки. – Возьмите себе на здоровье!
Библиотекарша удивленно подняла на меня глаза, но ничего не сказала.
– Мне бы «Двенадцать стульев», – попросил я уж таким тихим шепотом, что она даже и не расслышала толком.
– Стулья? Да, да, стулья для читателей имеются, конечно. Пожалуйста, садитесь, – сказала она, все так же жалостливо разглядывая меня. – Садитесь. Вы что-то слегка побледнели.
Да, я, конечно, побледнел, когда она заговорила про читательский билет. Но теперь уж опасность миновала.
Седая библиотекарша была похожа на старую добрую учительницу, и ей, наверно, очень трудно было сердиться.
– Мне бы книжку «Двенадцать стульев»… Книжку… – уже громче попросил я.
Она довольно ловко для своих лет поднялась по деревянной приставной лестнице и с трудом вытащила потрепанную книжку, плотно зажатую соседними томами. Книжный ряд тут же сомкнулся, и даже никакой щелочки не осталось.
Библиотекарша медленно погладила потрепанную книжку, потом погладила корешки других книг, будто утешая их: «Ничего, мол, ваша соседка скоро вернется на свое место». Спускалась она с лестницы гораздо медленней, чем поднималась, нежно прижимая книжку к груди.
Книга эта сразу, уже одним своим видом, мне очень поправилась. Я любил зачитанные книжки с пожелтевшими страницами и зубчатыми, потрепанными краями. У таких книг даже запах какой-то особенный: понюхаешь – и сразу читать захочется.
Я вошел в читальный зал, весь уставленный очень солидными и важными столами. Я еще ни разу в жизни нигде не заседал, но мне всегда казалось, что именно за такими вот длинными столами происходят всякие длинные и скучные заседания, против которых статьи в газетах помещают. В зале была мертвая тишина. И только сами книги, которые чувствовали себя здесь полными хозяевами, чуть-чуть нарушали ее: они осторожно переговаривались, шелестя страницами. Все сидели с опущенными головами, словно провинились в чем-нибудь.
Я пошел к самому дальнему столу, за которым сидел один только человек – пожилой, лысый дядя. На улице стоял конец апреля, а дядя был в белых полотняных брюках и белой рубашке с отложным воротником. Словом, одет он был до того по-летнему, что мне показалось, будто в читальном зале очень жарко и душно. На столе возле пего лежали белая панама и палка с толстой гнутой ручкой.
Читая журнал, лысый дядя все время улыбался и согласно покачивал головой.