В общем же, в их уроке английского - первом после долгого и вынужденного перерыва - не было ничего необычного… Хотя Аня ждала его с некоторым трепетом: одно дело поговорить по телефону, другое - смотреть в глаза человеку, о котором думаешь, что он хочет тебя убить… Глаза, впрочем, были как глаза… светло-серые… честные, Аня припомнила, кстати, мудрые народные наблюдения дяди Ивана.
А сама Марина Вячеславовна была немного обиженной… Анино исчезновение на десять с лишним дней задело ее гораздо больше, чем необязательность домработницы…
"Может, обиделась, что я все-таки, несмотря ни на что, не окочурилась?" - вяло подумала совершенно запутавшаяся в своих догадках Аня. Делать вид, что она не замечает демонстративно дурного настроения хозяйки, было неудобно.
- Вы чем-то расстроены? - фальшиво-любезным тоном поинтересовалась Аня в конце урока.
Волкова нахмурилась и вдруг стукнула изящным кулачком по столу:
- Мне надоело, что меня все бросают. Даже эта паршивая домработница… Если ты еще раз посмеешь так пропасть, я… Я тебя просто убью.
Аня даже поперхнулась… не от счастья, конечно, не от того, что к ней так привязаны, а от неожиданной откровенности своей хозяйки.
- Ну, что вы… Я всегда с вами, - сказала она исполнительно и кротко.
Морально она к своей близкой кончине уже была подготовлена.
После столь многообещающей встречи с Мариной Вячеславовной Анна особенно обрадовалась, увидев, что утром возле университетских дверей ее "как бы случайно" ждет, как обычно, любимый сокурсник Петя Стариков.
- Ты что же, все эти две недели тут меня каждое утро "случайно" дожидался? - не выдержала и полюбопытствовала она.
- Представь, дожидался, - угрюмо проинформировал ее Стариков. - И представь, каждое утро… А ты где была? Заболела?
- Заболела, - кратко кивнула Анна, чтобы не вдаваться в подробности.
- Да, вид у тебя не очень… - констатировал Петр. - Ты это… дай, пожалуйста, свой телефон… А то заболеешь опять, а я даже не знаю, как тебя найти…
- А зачем тебе меня искать? - усмехнулась Анна.
- Да чтоб не ждать, как дураку, две недели подряд каждое утро.
Рома Пантюхин чувствовал, что звезды начинают ему благоприятствовать - устраиваются на небесах в некой счастливой для него комбинации, которую он непременно должен использовать. Ему неожиданно позвонили из очень популярного еженедельника и предложили явиться на встречу с главным редактором. Этот еженедельник - многолетний фаворит газетного рынка, монстр, залавливающий тиражами всех своих конкурентов, был для Ромы настоящей находкой… То, о чем он мог только мечтать. Высокие доходы его сотрудников были притчей во языцех среди журналистской братии.
И вот такое приглашение.
Рома решил, что он будет держаться просто, сдержанно, не развязно, но с достоинством. Долго думал, стоит ли надевать костюм? Все-таки это хоть и очень преуспевающая, уже вполне буржуазная, но все же редакция… А не банк и не министерство. И, возможно, он будет выглядеть натянуто и неуместно торжественно, как бедняк, вырядившийся в единственный приличный "выходной" костюм, который и существует для того, чтобы обивать в нем пороги и устраиваться на работу. Наверное, стоило одеться более буднично, но выбрать самые дорогие и качественные вещи. Это бы означало, что Пантюхин отнюдь не бедствует и готов вести переговоры относительно на равных.
Так он и поступил. Прорепетировал немного перед зеркалом сдержанно вежливую, но приятную улыбку… И отправился к назначенному времени в путь. Он не хотел приходить раньше. Но не хотел и опаздывать, что для будущего сотрудника было бы непозволительно. Он хотел прийти вовремя. Появиться в кабинете с боем часов. Почему-то он представлял, что в кабинете у главного редактора непременно стоят напольные - "под старину" - часы с боем. Вот так и хотелось ему появиться: ровно в одиннадцать, как и назначено… Войти с боем курантов. Такое первое появление запоминается людям.
Еженедельник находился в центре, в довольно обшарпанной, на вид старинной - московский классицизм - усадьбе с флигелями, которую он делил к тому же - несколько смущающее соседство! - с психоневрологическим диспансером. Даже вход с улицы у соседей был общий, и охранник у дверей спрашивал: "Вы в психодиспансер или в редакцию?" Рома даже подумал, что это не только забавно, но и удобно: журналист, у которого от его многотрудной деятельности поехала крыша, всегда может изменить свои планы и, вместо того чтобы сдавать в набор очередной опус, в срочном порядке заглянуть к соседям.
Но интерьеры в редакции еженедельника Рому не разочаровали.
Редакционные помещения перепутать с приемной районного психодиспансера было бы уже затруднительно. Дорого, элегантно, все свежее, новое, с иголочки… все соответствовало молве о безупречном финансовом положении издания. А когда ровно в одиннадцать Рома открыл дверь кабинета главного (он нашел дверь по латунной табличке), то даже пожалел, что не отдал предпочтение костюму. Часы, правда, не били - таковых не оказалось, - но женщина, которая поднялась ему навстречу из-за стола, была одета потрясающе. Строгий серый костюм… не меньше тысячи долларов… Все просто, но, боже, какие деньги… какая линия… Идеальный крой, способный сделать стройным даже стог сена… Впрочем, главная не была похожа на стог сена. Стройная, не то чтобы молодая, но… без возраста. Приветливая. Приятная улыбка, холодные глаза, в общем, начальница нового поколения.
- Лидия. - Она представилась по-западному, без отчества. Протянула первая руку.
- Роман.
Она начала без обиняков:
- О вас рассказывают чудеса… И даже уже объявили мастером сенсаций…
Она сделала паузу.
Роман не возражал. Он промолчал, что означало согласие.
- Нам нужны такие люди. Мы ищем свежих одаренных людей… Знаете, звезды сейчас быстро приедаются. К тому же журналисты так легко теряют нынче репутации… Вот приклеится определение "продажный" - и нет журналиста. Знаете, это очень отражается на репутации издания. В общем, мы за все новое, чистое, талантливое, свежее… Напористое, инициативное…
Женщина ходила по кабинету, нанизывая слова на свою нехитрую мысль. Казалось, на нее напала та болезненная, присущая пишущим, легко обращающимся со словом людям болтливость, сравнить которую можно только с самозабвенным токованием тетерева на опушке леса. Ничего не слышит, ничего не видит, упоен и доволен собой.
Рома, к сожалению, поддался этому обманному впечатлению и расслабился - стал под токование дамы думать о своем… И был тут же наказан.
Вопрос главной застал его врасплох:
- Вы можете представить недвусмысленные доказательства того, что молва о ваших талантах соответствует истинному положению вещей?
- Я… Это…
Женщина, как оказалось, все видела и слышала и контроля над ситуацией не теряла. А вот Роман потерял. И теперь в замешательстве пытался сообразить, как ему лучше поступить: раскрыть ей все карты? А вдруг конкуренты воспользуются материалом, а его под зад коленом? Вот если бы хоть какие-нибудь гарантии, что его возьмут на работу…
- Так, Роман, не пойдет, - строго сказала главная. - У вас нет иного выхода - вы должны мне доверять. И мы ведь не у подъезда с вами договариваемся! За мной, - женщина обвела глазами свой роскошный (кожа и металл) кабинет, - репутация издания…
- Я, конечно… - начал Рома, - но только…
Главная вдруг хорошо, по-матерински, улыбнулась:
- Ах, как вы еще молоды… Впрочем, для современной мобильной журналистики это не грех, а достоинство… Поверьте мне, Роман, - сказала она просто и спокойно, - у вас все будет хорошо.
- Я бы только… - Роман предпринял последнее усилие не поддаться этой обволакивающей доверительности.
- Ну-ну, милый друг… Если честно, у меня совершенно нет времени. - Она даже подошла и по-дружески положила ему руку на плечо. - Рассказывайте, как там все было.
Когда через пятнадцать минут Пантюхин выходил из кабинета главной, заручившись согласием взять его на работу, коридоры редакции были по-прежнему пустынны. Видно было, что жизнь начинает тут кипеть значительно позже.
"А главная - ранняя птичка, - подумал Рома, - настоящий жаворонок. И просто горит на работе… Надо будет, когда примут на работу, учесть это и приходить пораньше. Она наверняка это оценит. В пустынной утренней редакции, где ты да начальство, можно… можно решить много вопросов".
Конечно, Роман обожал утром подрыхнуть. Но ведь чем-то приходится и жертвовать, когда намечаются такие перспективы.
- Все поняла. До встречи. - Зина Барышникова осторожно положила телефонную трубку и удовлетворенно, немножко мстительно улыбнулась.
Зине Барышниковой тоже представился шанс… И только сейчас, почувствовав впервые в жизни возможность эту жизнь изменить, Зина и поняла по-настоящему, как же ей лень… Лень быть домработницей, лень тащиться в Стародубское, чистить, мыть… кормить чужую собаку, прожорливую, как лошадь… скрести в бассейне-купели стенки, собирать мокрые полотенца… Эта дрянь то в джакузи полощется, то в сауне сидит. А ей, Зине, только мой да подтирай за ней… Подбирать разбросанные по спальне белье и колготы… И без конца разгадывать указания на бирках: как стирать, можно ли гладить? "Зина, прежде, чем стирать вещи, внимательно ознакомьтесь с рекомендациями на ярлыке!" А там все какими-то колдовскими непонятными значками… А потом, когда из стиральной машины вместо шелковой блузки вылезает ажурная дырявая тряпочка, Зину же еще и ругают… И вот всему этому конец.