», во главе таких же сорванцов с шашками-палками «на-голо», промчался мимо него. Он слышал, как они с разбега шумной ватажкой атаковали таких же сорванцов с соседней улицы, и закипел жестокий бой...
Старший, двадцатилетний Никодим, заканчивает Новочеркасское юнкерское казачье училище. Дочь Мария замужем, и он скоро станет дедом. Он, Миронов, дед? С ума сойти!.. Младшие дочери Клавдия и Валентина тоже уже заневестились... Время... Время... Это же сколько ему лет? Сорок два. И он еще не устал шашкой махать и рубить головы?.. Теперь-то, может быть, и не хватит сил бороться с молодыми и злобными. Ведь в бою страх и отчаяние иногда удесятеряют силы врага. Но у него тоже они удесятеряются. Не будь наивным, это у него-то удесятеряются? Отчего бы? Ведь у него давно в бою нет ни страха, ни отчаяния, да и волнения, как у новичков. Так отчего же произойдет увеличение силы? Зато у него есть годами выработанный, натренированный, расчетливый удар, который сломит любую, даже самую страшную и злобную силу. Как сказал дядя Увар, нельзя сердиться, когда работаешь. Значит, война – работа? Да еще какая тяжкая, тяжелее всех существующих на белом свете.
Не лучше ли здесь, в своем собственном доме, в окружении детей, любящей и беспредельно преданной жены, родителей, особенно боготворимой матери, родственников, жить. И быть всегда. Вечно. Так почему же он рвется куда-то, в полымя жестокости и смерти? В небытие, чтобы и могилу его не нашли ни родные, ни друзья-сослуживцы. Что же он за человек?.. Обидно, видите ли, стало, что его не взяли на войну? Да на кой черт она нужна ему! Как и вообще всем людям?! Жили бы мирно. Любили. Творили бы себе подобных продолжателей рода. Какая же мерзость таится в голове человека, если он идет на войну, чтобы больше убить себе подобных и за это заслужить хвалу и славу храбреца-воина. Слава!.. Слава!.. Слава, что больше всех убил!.. Чушь собачья!.. А вот ему, Миронову, храбрецу и первоклассному рубаке чужих голов, не доверили на сей раз такого дела, как рубить казачьей шашкой чужие головы. Не взяли на войну. Обидно? Да еще как!..
Много раз он задумывался о сущности человека как такового и, в частности, о самом себе. Почему же ему не живется мирно? Или человек не приспособлен к подобной форме сосуществования? И ему уготована страшная участь вечно воевать, начиная с самого простого и, может быть, самого главного – битвы за кусок хлеба насущного? Где же истина? А может быть, он просто не умеет трепетно радоваться жизни как божественному дару?.. Да не в этом дело!.. Так что же ему теперь, не уходить на войну и передвигаться по миру воробьиными шажками? Ну, нет. Да и люди только после великого потрясения или тяжкого труда испытывают облегчение и радость бытия. Значит, он оправдывает войну? Н-нет... Но это, наверное, чисто мужское дело. Девчонки, как детей, баюкают куклы, а казачата, даже в чистом возрасте детства, играя в войну, седлают хворостины, машут палками, и мечтают прославиться на поле брани. Что это, генетическая память или потребность? Видно, и он, Миронов, не создан для мирной жизни. Уж, наверное, такой мятежный дух в нем заключен, и от него никуда не уйти...
Мысли поплыли куда-то в светлые донские сумерки, которые опускались на станицу Усть-Медведицкую. Вздрогнули капли росы на лепестках георгин и засверкали, как драгоценные алмазы. Аромат пшеничной соломы – хлебный, хмельной. Возникающие звезды на темном небе будто раскачивали землю, и она летела куда-то в таинственную неизвестность под аккомпанемент перепелиных призывных песен: спать пора... Спать пора... Спать пора...
Миронов, глядя в глаза звездам, усеявшим бархатный небосклон, глубоко вздохнул и блаженно потянулся.