Но эти мероприятия под силу только центру, где должна быть образована особая комиссия для разработки этого вопроса. И к этому необходимо приступить срочно».
В эти трагические для судеб донского казачества дни Миронов находился, как он считал, на чужбине. В ссылке. Рвался на Дон, ловил слухи, метался в беспомощности, не зная, чем и как помочь родному краю. Его деятельная натура не могла оставаться в неизвестности.
И словно услышав зов измученной души Миронова, а на самом деле зная, что без него не справиться с Деникиным, 10 июня 1919 года член Реввоенсовета Южного фронта Сокольников-Бриллиант телеграфировал в РВС республики:
«Предреввоенсовет Троцкому, копия Ленину. Козлов. 10 июня. Деникинский отряд в составе, по-видимому, трех конных полков прорвал Казанскую. Опасность переброски восстания Хоперский, Усть-Медведицкий округа значительно увеличилась. Задача экспедиционных войск теперь, когда фронт на юге открыт, поставлена занять левый берег Дона от Богучара до Усть-Медведицы, предупредить восстание северных округов. Хвесин обнаружил беспомощное состояние. Решительно предлагаю срочно назначить командиром корпуса Миронова, бывшего начдивом-23. Состав войск гарантирует против отклонения от советской линии. Имя Миронова обеспечит нейтралитет и поддержку северных округов, если ив поздно. Прошу немедленно ответить. Козлов. Еду Эспед-дивизию-9. Командюж всецело согласен. Сокольников».
11
Миронов был вызван в Москву. 8 июля 1919 года произошла его встреча с Лениным. Вот как об этом событии рассказывает бывший ординарец Миронова, уроженец хутора Ольшанка, восьмидесятишестилетний Иван Львович Миронов (однофамилец Филиппа Козьмича), которого я с превеликим трудом разыскал и разговорил. (Он туговат на ухо.) Когда у меня пропал голос от крика и я уже шипел, как старый гусак, на смену мне приходит муж внучки командарма Александр Фастовец.
Лето разгуливало по казачьему хутору. Мы сидели на крыльце куреня и вспоминали события давностью в шестьдесят с лишним лет. Вернее, вспоминал Иван Львович, а я слушал да изредка подбрасывал ему вопросы.
– Каким я был в молодости? – переспрашивает Иван Львович и умолкает. Потом, постепенно оживляясь, говорит: – Кавалерист... Казак Всевеликого Войска Донского. Настоящий!.. – Иван Львович привстал, одернул полинявшую от солнца рубашку и большим пальцем плохо гнувшейся правой руки разгладил усы: – Серебряную сережку в ухе носил... Как и Миронов, на коня садился без стремян... Эх и конь же был у меня!.. На войне всякое бывает – паника, снаряд рванет... Кони шарахаются, вырываются, убегают... А мой стоит как вкопанный, только ногой передней бьет. Как только сяду в седло – он и пошел... Войду в конюшню – ржет, пощипывает плечо, мол, давай сахар. Нарочно не даю. Тогда он защипнет побольнее. Однажды на смотре я пикой все чучела разбросал. Один шар на пике застрял – не могу сбросить. Конь зажал зубами, мол, дергай пику... Ах и умница! У Филиппа Козьмича тоже такой случай был... А конь его звончее моего был... Три дня я своего коня оплакивал – это когда нас арестовал Семен (Буденный. – Е. Л.)... Казаки уговаривают, а я реву – не могу забыть. Это когда нас арестовали за самовольный уход на фронт и забрали коней... Про встречу с Лениным рассказать?.. – Иван Львович откашлялся и продолжал: – Сидим в приемной, разговариваем: наверное, Ленин из себя – мущиняка!.. Оказался суетной, лысый. Волос немного, чуть-чуть. Роста среднего, даже малосредиего. Старичок, одним словом. (Ивану тогда было 23 года.) Спросил Ленин у Миронова: «Вы одни?» – «Со мною два ординарца». – «Пусть входят». Зашли. Дали стулья. Ленин говорит Миронову: «Хотим назначить Вас командиром особого корпуса. Вы стратег. Тактик войны...» По карте начали разговаривать.