– Да какой же он беззащитный? Он у тебя в Англии учится, один. Чего же ты переживаешь? Самостоятельная жизнь – хорошая школа для армии, – пыталась убедить меня Наташа.
– Наташенька, я не представляю своего сына в военной форме, замученного и заморенного!
– Да всё это в прошлом, Ольга! У меня и старший, Павел, отслужил, потом уже во Францию поехал учиться. Всё в порядке, главное, позитивно смотреть на жизнь.
– Он же у меня один, – тихо проговорила я.
– А что, разве имеет значение, сколько у тебя детей? – тихо, но твёрдо спросила Наталья. – Я всеми своими детьми дорожу одинаково. И защищать, и сочувствовать, и скорбеть, не дай бог, буду о любом.
Мы посидели молча, думая о своём, о детях, наверно. Я, по крайней мере, думала о Ване.
– Понимаю, – сказала я. Хотя совсем мне была непонятна эта красивая, уверенная в себе женщина. Что-то было в ней неприемлемое мной, моей внутренней философией.
Тем временем в столовой стали собираться гости. Папа позвал нас вниз. Из родственников Семёна Арсеньевича пришла только заплаканная сестра его матери, тётка. Родителей не было. Она единственная оставалась в вуали. Папа оказывал внимание всем приходящим, служил этаким распорядителем. Появилась и Люся, новая жена отца. Она выглядела хорошо в траурном дорогом брючном костюме. И всё равно я её выносила с трудом, чем и поделилась с Натой, севшей рядом со мной.
– Оля, да она ничего! Ревнуешь? Сколько ей? – спросила Ната.
– Пятьдесят два, – отчеканила я, как приговор.
– Да она молодец для своих лет!
Я пожала плечами и промолчала.
Наконец все расселись. Немного выпили. Вспоминали Семёна. Ровно в семь появились Ваня и Виктория, полные достоинства и соответствующей скорби. Все приглашённые приподнялись и пожали сыну руку с короткими спичами соболезнования. Что было ранее преподнесено и мне. Я была уже одета в тёмно-серое платье, чёрные колготки и чёрные, но открытые туфли. Папины ювелирные подарки сверкали на мне. Из всей нашей компании выделялась только Наталья в светлом голубом костюме и жёлтой майке, которая уже не казалась мне противной. Кушали и выпивали немного. Разговоры были сдержаны и немногословны. Папа спросил тётку Семёна:
– Родители не придут?
– Нет. Они хотят побыть вдвоём, – ответила та.
– Ну им виднее.
– Они так его любили! – всхлипнула тётка.
– Ну-ну! Не плачьте, – сказал папа. – Скорбь для нас всех одна… Мы все его любили.
– Но каково родителям! – не унималась тётя, постоянно промокая глаза платком.
– Бог воздаст злодею! – серьёзно сказал папа.
Мы с Натой тихонько разговаривали.
– Скажи, Оля, ты любила своего мужа?
– Не знаю. Наверно. Но очень недолго.
– А почему недолго? – спрашивала Наталья.
– Поймёшь меня, если я скажу, что влюблённой была, когда поняла, что беременна. А сейчас думаю, что эта была не любовь, а огромная благодарность за будущего ребёнка.
Наталья слушала, глядя мне в глаза. Я вспомнила те далёкие годы, когда была счастлива именно потому, что беременна, стала взрослой, получила доступ в настоящую жизнь!
– Семёну сказала, что жду от него ребёнка, только на шестой или седьмой неделе беременности. Он был вроде рад, подарил мне красивую золотую цепочку, предложил выйти замуж. Какое-то время всё было хорошо, а потом Семён начал гулять… по бабам, ну ты понимаешь! Я всё ему прощала, злилась, ругалась, конечно. Старалась сохранить семью, да. Так, всё переменно было, он каялся, извинялся, какое-то время всё было хорошо, потом опять срыв. Пьянство, женщины… В общем, последние месяцы и не спали даже вместе. А ты чего развелась?
– У меня всё прозаичнее. Он полюбил другую женщину. Вот и всё. Честно сказал, и я его сразу выгнала.
– Он тебе помогал?
– Помогал. Деньгами. А с детьми так связей и не наладил. А вот следующий мой, правда, гражданский, муж очень хорошо нашёл подход к мальчикам, они друзьями стали. Мальчики его отцом зовут. Да и верно: отец не тот, кто генетический, а тот, кто воспитал.
Наташа выпрямила тело, едва заметно потянулась. Как пантера, вольно, хищно. Мне уже стала нравиться моя переводчица, все непонимания можно преодолеть. Мне показалось, что Наташа будет моей подругой.
– Знаешь, мы всегда жили небогато, иногда бедствовали даже, – продолжала Ната. – Сейчас-то всё нормализовалось, хорошая работа, дети взрослые. Но когда вспоминаю прожитые годы, становится страшно: как я всё это выдержала?
– А я тоже росла в деревне, без достатка. Это уже во времена перестройки папа очень удачно вел фермерское хозяйство, скупил акции "Газпрома" у всей деревни, продал государству свою землю под строительство какой-то стратегической трассы. И купил эти фабрики, а мы стали буржуями, – я засмеялась. – Как вспомню себя в детстве, так мурашки по коже. Одно платье да одни туфли, да одно пальто на осень, зиму и весну. Еда почти вся с огорода, ничего особо в магазине и не покупали. Уже когда деньги появились и мы сюда переехали, стала от деревенских привычек отвыкать. А в институте меня долго ещё "деревней" обзывали… Я и сматериться могу.
– Я тоже, когда достанут.
Сидящие за столом разделились на группы, беседовали. Кто-то попрощался и уехал.
– Может, пойдём наверх? Чай? Кофе? – предложила я Наталье.
– Я кофе предпочитаю, – сказала Наталья. – Крепкий. Тогда я в тонусе. Особенно сваренный в турке.
– Сейчас Лена сделает, – я поблагодарила гостей, что пришли помянуть Семёна Арсеньевича, мы поднялись и вышли из столовой.
– Может, посидим ещё в саду, поболтаем? – мне уже не хотелось так быстро отпускать эту уверенную в себе женщину. Но у неё дома сын несовершеннолетний, нельзя её задерживать по собственной прихоти.
Мы прошли в сад, я заказала Лене сварить кофе Наталье и чаю себе.
Лена принесла кофе и чай. Мы с новой подругой болтали о том о сём. О нарядах, еде, детях, немного о мужчинах. Ната сообщила, что её нынешний гражданский муж устраивает её во всех отношениях, и они даже подумывают ещё об одном ребёнке, или сколько Бог даст.
– Ты что? В нашем-то возрасте? – искренне удивилась я.
– А что такого? Я здорова, друг не пьёт, не курит, зарабатываю я неплохо. Дети вот-вот станут совсем самостоятельными. Я вполне готова снова почувствовать вкус материнства.
– Не знаю. Мне было бы страшно, – проговорила я медленно. – Впрочем, у меня и на примете никого нет. Да и негоже с кем-то связываться через несколько дней после похорон мужа.
– Ничего, придёт время! – подбодрила Ната. – Ты красивая, молодая, богатая.
– Ладно тебе! Посмотрим! Надо ещё сыночка выучить и от армии спасти.
Наталья засмеялась.
– Спасти! Ольга, это смешно. Ладно, когда серьёзно займёшься своими проблемами, позвони мне, у меня есть в друзьях некий влиятельный вояка из горвоенкомата. Он поможет.
– Спасибо! Я обязательно воспользуюсь твоей помощью! Папа даже говорить об этом не хочет, будто и не его это внук.
– Может, он прав, а не ты?
– Нет! Я права! И это не обсуждается больше! Да! Хорошо?
– Хорошо, Оль. Я не подумала, что для тебя это так серьёзно.
– Ещё как серьёзно! – очень эмоционально воскликнула я. – Понимаешь, я должна его охранить от всех напастей и бед. Года три назад он мне сказал: "Мама, ты своих котов любишь больше, чем меня". Я аж остолбенела! И прозрела, что сын – святое в моей жизни!..
– А вы с ним в церковь ходите? – тихо задала вопрос Наталья.
– Нет. Он не может долго в церкви находиться, да и у меня голова и ноги начинают болеть.
– Плохо, – Наталья помолчала. – Ну это ваше личное дело!
– А ты ходишь?
– Да, на каждую воскресную службу. Правда, пост не всегда держу, – улыбнулась Ната, разрядив обстановку. Мне стала неприятно, что я ничего почти в религии не понимаю, что прислушиваюсь к тем из нашей деревенской родни, кто что скажет.
– Как говорит Ванечка, Бог у меня в душе, если Он вообще есть. Я его пытаюсь убедить, что Бог есть, но доказать не умею. Ваня говорит, если есть Бог, почему Он так несправедлив к окружающим, к нему в частности. Вообще, я с ним отчасти согласна: не понимаю, зачем надо ходить на службы, читать дома эти молитвы, я ведь не грешная. Моя тётка говорила, что аборт – смертный грех. Да, были у меня аборты; но если это смертный грех, то ад будет состоять из женщин больше, чем наполовину… А по воскресеньям и церковным праздникам работаешь? – спросила я её.
– Знаешь, нам батюшка говорил на проповеди: "Если ты утро воскресенья проводишь на Божественной литургии, если ты регулярно исповедаешься и причащаешься, если ходишь в храм по праздникам – в эти дни у тебя нужды нет работать. Если церковь ты посещаешь раз-два в год, заходя на десять минут поставить свечку, – можешь без особого страха работать по воскресеньям, нет в этом греха". Вот так!
Тема меня задела за живое, и я переменила её.
– Ну а в Париже вместе жить будем? – спросила Наталью.
– Как скажешь. Можно в одном номере, хочешь – в разных, – она хитро улыбнулась. – Мало ли что тебе на ум придёт?
– Нет, что ты! Давай жить вместе! – запротестовала я.
– Давай! Может, сын мой в гости заедет, я вас познакомлю…
– Да! Я тебя ещё попозже со своим познакомлю. Представляешь, у него подружка, как её, креолка! Я в шоке!
– Не переживай! Мой Борис тоже с какой-то иностранкой дружит, – подбодрила Ната. – Может, будут у нас интернациональные внуки!
Она засмеялась негромко. В сад вышел папа.
– Ну вот и хорошо, Натали всё ещё здесь, – он потёр руки, подошёл к нам. Чмокнул меня в щёку. – Познакомились?