5
Месяц с лишком после кончины супруги Жарковский не прикасался к Ксении. Углубленный в свою печаль, он не замечал и того, что его подруга тоже чем-то расстроена. Ксения была задумчива, говорила тихо и медленно, и буквально через силу заставляла себя сосредоточиться на работе, принимая больных. Но всеобщее внимание Ксения привлекла к себе, когда в санатории случилось ЧП. Умер больной старик, назначенный Ксенией Игоревной на лазерную терапию. С ним прямо во время сеанса случился сердечный приступ. Своими силами врачи справиться не смогли, пришлось вызывать специализированную бригаду. Больного увезли на скорой в областную больницу, там он скончался. Случай, таким образом, получил огласку, была назначена комиссия для расследования инцидента. Но еще до начала ее работы между Ксенией и главврачом состоялся разговор. Происходил он не в его кабинете, а в его личном, жилом номере.
Здесь Ксения была считанные разы, обычно Жарковский сам наведывался к ней ближе к полуночи, когда ребенок спал. Сейчас они находились в представительской части номера-люкс: массивный диван, такой же, как в кабинете, пара современных кресел, низкий, журнальный столик и объемный, в несколько ведер, аквариум с рыбками, подсвеченный изнутри лампой. Ксения напряженно застыла в кресле, плотно скрестив руки и ноги. За спиной ее, в зеленоватой воде, туда и сюда сновали полосатые рыбки, на них сейчас и смотрел Жарковский. Вести серьезный разговор с провинившейся сотрудницей, главврачу было нелегко.
– Не понимаю, Ксения, как ты могла так проколоться. При его диагнозе категорически противопоказана назначенная тобой процедура. Как мне, скажи, теперь тебя выгораживать?
– Не надо меня выгораживать, Виктор. Я готова нести ответственность за свою ошибку.
– Молчать! – вспылил главврач. – Нести ответственность, видите ли. В моем санатории за все отвечаю я! Ты мне лучше скажи, что с тобой происходит? Не больна ли ты случаем? Мне тут сестры сообщили, что, с месяц назад стали замечать какие-то странности в твоем поведении. То мимо проходишь, не здороваясь. То на дню по три раза раскланиваешься. В столовой к еде едва притронешься. У нас же в коллективе все на виду, все как на ладони. Погоди-ка… Неужели? – главврач хлопнул себя по темени и разом переменил тон. – Ты переживаешь от того, что я перестал тебя навещать? Ксюша, милая, потерпи. Ты же понимаешь, что и я выбит из колеи моей личной трагедией. Да и неприлично сейчас, до сорокового дня.
Ксения будто проснулась. О чем он говорит? Впору было рассмеяться: до того нелепым было предположение главного. Потеряв Родиона, она поняла, что не сможет более длить роман со своим покровителем. Она уже справлялась в разных местах, не требуется ли где врач-физиотерапевт. Правда, теперь, после допущенной врачебной ошибки, ее трудоустройство будет осложнено. Но, в конце концов, она была готова совсем уйти из медицины. Ксения посмотрела на постаревшего за дни траура главврача.
– Виктор, ты ошибаешься по поводу моих переживаний. Я, конечно, соболезную тебе, но не более того. Я давно собираюсь тебе сказать, что всякие отношения между нами должны быть закончены. Ты сам говоришь, что здесь все как на ладони. Полагаю, что за глаза сестры и санитарки называют меня… Мне даже неудобно произнести это слово вслух. Но дело даже не в сплетнях. Я не люблю тебя.
Жарковский пропустил мимо ушей последние слова Ксении, подошел поближе к ней, присел сбоку на валик кресла. Затем нежно обнял Ксению и, склонив голову, коснулся губами пахнущих ромашковым шампунем волос. Она, передернув плечами, с заметным раздражением высвободилась из его объятий. Жарковский сделал вид, что не заметил ее неудовольствия.
– Теперь все будет по-другому, Ксюша. Я понимаю, что женщины иначе относятся к свободным отношениям, чем мужчины. Особенно такие ранимые и тонко чувствующие, как ты. Но погоди чуть-чуть. Мы обязательно оформим наш союз. Месяца через два-три, я думаю, уже будет прилично.
– О каком союзе, Виктор, ты говоришь? Рабыни и ее хозяина? Так вот. Я больше не намерена быть твоей безгласной рыбкой, подобно этим, – Ксения махнула рукой в сторону аквариума. – Как только я найду другую работу, я уеду отсюда. Но, если прикажешь, – менее уверенно добавила она, – уеду хоть завтра.
Жарковский положил свою руку на колено Ксении, будто припечатал ее:
– Я полагал, что нам обоим было хорошо. Скажи честно, хоть раз я сказал тебе грубое слово? Или настаивал на близости, когда тебе нездоровилось или болела голова? Я вообще не слишком часто тебе докучал. В моем возрасте, сама понимаешь. Ах, вот в чем дело! Какой же я дурак. Именно в этом все и дело. Тебе было недостаточно наших встреч, ты – молодая женщина, природа требует…
Ксения еще раз подивилась, как заблуждался относительно характера их отношений Жарковский. Или делал вид, что не понимает претензий Ксении. Она решила, что не будет больше молчать, ходить вокруг да около, а выскажет все, что накипело у нее на душе. Ксения встала, прошла несколько шагов в сторону двери, остановилась у косяка, набирала воздуха. Лицо ее побледнело, а чуть выдвинутый подбородок был приподнят так, будто Ксения стремилась отгородиться от своего поработителя. В глазах ее сверкали презрение и ненависть.
– Виктор Эдуардович! Вспомни, дорогой, как ты выгонял на мороз, в январе месяце, женщину с маленьким ребенком на руках! Как воспользовался моим безвыходным положением и принудил к сожительству!
– Боже мой! Ксюша! Это была шутка! Неужели я похож на такого монстра? Ты была вольна – отдаться мне или сохранить независимость.
– Сохранять независимость в продуваемом всеми ветрами бараке? Думаю, ты не случайно выделил нам с Никиткой самую холодную и темную комнату в общежитии, когда в санатории было полно пустующих номеров. Да, я пошла на компромисс со своей совестью, проще говоря, продалась ради того, чтобы мой сынуля жил в приличных условиях и не болел. Но моя душа больше не может терпеть этого насилия. Я в ближайшее время уеду из санатория.
Жарковский был восхищен. В гневе эта женщина нравилась ему еще больше: королева, истинная королева!
– Ну, зачем же так горячиться, моя девочка! Если я тебе так неприятен, я прекращу свои вечерние визиты. Но с отъездом ты не должна спешить. Продолжай работать как работала. А я постараюсь замять твою ошибку с этим стариком. Это ведь не только на тебя бросает тень, но и на наш санаторий.
Ксения встала с кресла, озадаченно посмотрела на главврача. Неужели так просто разорвать путы, связывающие их? Может, он и вправду пошутил тогда, зимой, пригрозив, что выгонит ее тотчас из санатория, если она откажется спать с ним.
Ксении все еще не понимала, что дело не в главвраче, а в ней самой. Тогда, зимой, она была запуганной, слабенькой девочкой, едва ускользнувшей от лап своего садиста-мужа. Она боялась всего и всех. А мужчины, как собаки, чувствуют, когда их боятся. И стараются еще сильнее запугать свою жертву. Но с того времени, когда любовь к Родиону нагрянула в ее сердце, она стала во сто крат сильнее. Она боялась только одного: потерять Родиона. А когда она все-таки потеряла его, ушла последняя капля страха. Главврач Жарковский, чувствовал эту вдруг народившуюся неуязвимость Ксении и не мог взять в толк, когда произошла с женщиной эта необъяснимая метаморфоза. Но тем притягательнее стала для него Ксения.
– Ты, вы, Виктор Эдуардович, гарантируете мне личную неприкосновенность?
– Какие тебе, Ксюша, нужны гарантии? Моего слова недостаточно? Хорошо. А это тебя убедит?
Жарковский достал из кармана куртки ключ с привязанной к нему розовой пластмассовой биркой, на которой чернели цифры жилого номера Ксении. Он немного покрутил ключ на веревочке и бросил его в аквариум. Распугав рыбок, ключ начал оседать на дно, но зацепился за водоросли и завис на бирке, как на поплавке, в толще воды. Еще одна рыбка – только на привязи.
Ксения проигнорировала красивый жест Жарковского и сухо добавила:
– У меня маленькая просьба. Называйте меня, пожалуйста по имени-отчеству, даже наедине.
– Как прикажете, дорогая Ксения Игоревна.
Комиссия по расследованию причины смерти старика пришла к выводу, что доктор Королёва, назначившая ему сомнительную процедуру, не виновата. Оказалось, что еще до приезда старика в санаторий больного лечили в поликлинике по месту жительства и допустили роковую оплошность. Она и стала спусковым крючком для скорого летального исхода. Пришел черед оправдываться новому стрелочнику. Но Ксения болезненно переживала случившееся, снова и снова перечитывала историю болезни больного и вспоминала выцветшие, без ресниц глаза старика. Да, назначенный ею лазер бил, по сути, по уже омертвевшим мышцам сердца. Он не мог принести ни пользы, ни вреда. Однако после этого печального инцидента Ксения прежде, чем назначить больным то или иное лечение, с удвоенным вниманием изучала их анамнез и выслушивала жалобы.
В начале июня, незадолго до дня медицинского работника, в институте, выпускницами которого были Ксения и Мария, намечалось проведение большого торжества – праздновалась очередная знаменательная дата вуза. Мария стала уговаривать Ксению пойти на встречу. Та отговаривалась нездоровьем, неприятностями на службе, плохим настроением и отсутствием выходного наряда. Да еще, помимо прочего, нежеланием видеть Вадика. Тот тоже имел полное право быть на вечере, хотя и закончил институт двумя годами позже. Но истиной причиной, заставляющей Ксению прятаться в свою скорлупу, была ее размолвка с Родионом. Мария догадывалась, что у любовников что-то не ладно: в последнее время Родион перестал приезжать в санаторий. Она попыталась выведать у Ксении подробности, но Ксения уходила от ответа. С тем большим упорством Мария уговаривала подругу поехать на торжество в Петербург, чтобы развеяться, и та наконец сдалась.