Если бы только умел, то, наверное, в эту минуту начал бы по-настоящему молиться. Но всего-то знаю лишь начало "Отче наш". Потому я просто стоял. А вот спина у меня стала совсем мокрой от пота. Я смотрел на лопаты, которые вгрызались в компост. Через четверть часа гитлеровцы менялись. Того человека, связанного, они опять затащили в машину.
Я боялся, что они найдут резиновые ремни и нам придет конец.
Через час они перестали копать. Если бы еще полметра, то точно наткнулись бы на те штуки. Но они сели в машину и уехали.
Впоследствии я узнал, что тот человек, которого они привозили, был какой-то мельник, Бауман, но больше я ничего не знаю. До сегодняшнего дня не могу объяснить, почему они к нам приезжали и почему все так получилось.
О ЧЕМ РАССКАЗАЛ ВРАЧ
Утром я вставал обычно в половине седьмого, брился, в семь завтракал, за завтраком прочитывал газеты. Потом начинал прием больных.
Время до обеда проходило почти всегда одинаково. Простуды, грипп - осенью и весной таких случаев обычно бывало больше; еще - жалобы на боли а желчном пузыре, разбитое колено, ревматизм - в общем без конца одно и то же.
После обеда - визиты к больным. Я хорошо знал свои участок, помнил, где кто живет, кто на что жалуется.
А под вечер ежедневно небольшая прогулка по берегу вдоль рукавов Влтавы. После обеда сюда заглядывали пенсионеры, к вечеру - рыболовы, с наступлением темноты - влюбленные.
Такой была жизнь врача из предместья, понимавшего, что ему не дано ни творить чудеса в клинике, ни изобрести лекарство против рака, ни выступать на международных конгрессах.
Только ежедневные приемы и посещения больных в облупленных доходных домах. Так, казалось, и будет до скончания века; никогда не произойдет ничего, что изменит установившийся порядок.
И вдруг этот случай.
День начался, как обычно: бритье, завтрак, чтение газет, утренняя прогулка, прием больных.
В приемной ждали очереди две старушки, страдающие ишиасом. Я дал им мазь, а когда вновь открыл дверь кабинета, увидел пана Пискачека с незнакомым молодым человеком небольшого роста.
Я кивнул им, они вошли.
- Что у вас? - машинально произнес я.
Пискачек шагнул вперед, осмотрелся, словно боялся что его услышит кто-то посторонний, и произнес:
- Вот, мой приятель вывихнул палец на левой ноге…
- Разувайтесь, - сказал я.
Парень снял ботинок, стащил носок и показал ногу. Палец был совсем синий. Я легонько потрогал его прощупал подъем и ступню. Кость, похоже, не была повреждена, но порядок есть порядок, и я сказал:
- Вам надо пойти на рентген.
Парень беспокойно заерзал и вопросительно посмотрел на Пискачека.
Тот повернулся ко мне и улыбнулся:
- Это обязательно?
Я с удивлением уставился на молодого человека. Он молча смотрел на меня.
- Ваша фамилия? - спросил я.
- Зденек Выскочил, - быстро ответил он.
- Где вы работаете?
Он не ответил. Вмешался Пискачек:
- Послушайте, может быть, достаточно компресса, а?
Я пожал плечами и выписал рецепт, уж не помню, на что. Они оба поблагодарили меня и вышли из кабинета. Говоря откровенно, мне этот визит не понравился, но я не мог объяснить, почему. В поведении обоих посетителей было что-то неестественное. А может, мне только показалось? Вечером я бродил по заснеженному берегу Влтавы и все думал об этом визите, но на другой день (было два тяжелых случая прободения слепой кишки) я о нем забыл. Вскоре Пискачек пришел снова, на этот раз один.
- Где ваш пациент? - спрашиваю.
- Ему уже гораздо лучше, - ответил он, немного замявшись.
- Что вас беспокоит? - попытался я вызвать его на разговор.
- Понимаете, тут такое трудное дело… Этот человек, понимаете, ну в общем… он прибыл из-за границы. И я о нем забочусь… С ним тут еще один… им нужна ваша помощь.
- Моя помощь? - удивился я, встал со стула и подошел к Пискачеку.
- Да. Удостоверения личности у них в порядке, но сейчас мы ищем для них трудовые книжки… И вы могли бы нам помочь.
Я молчал. Рисковать своей головой? В таких случаях нацисты были безжалостны. И все-таки… Что делать? Отказать Пискачеку? Я никогда не занимался политикой, всегда твердил, что врачу достаточно уметь вырезать гланды и лечить грипп и незачем ввязываться в политику… А тут ведь другое дело - не гланды и не простуда. Я не люблю громких слов, но тут я понял, что есть вещи поважнее моей работы.
Я кивнул.
Пискачек вздохнул с облегчением.
- Я знал, что вы не обманете наши ожидания.
Я направил его к своим знакомым в районную больничную страховую кассу в Праге, там им выписали трудовые книжки.
Затем Пискачек пришел уже с обоими молодыми людьми. Я выдал им медицинские справки о том, что они не могут выполнять физическую работу. Первому я выдал справку на имя Йозефа Стрнада, поставив диагноз "язва двенадцатиперстной кишки". Этот юноша жил в семье Кодловых на Высочанах на Вальдецкой улице. Другому в справке на имя Франтишека Прохазки написал: "Воспаление желчного пузыря". Он тоже жил на Высочанах, у Пискачека, улица "На берегу".
Теперь они могли свободно передвигаться по Праге: трудовые книжки у них имелись, они были "официально" признаны больными, важно только было, чтобы их "болезнь" длилась подольше. Пришлось посвятить в это моего друга доктора Лычку из Карлина, который был там врачом-экспертом районной страховой кассы. Раз в неделю он подтверждал их нетрудоспособность и делал необходимые отметки в документах. Чтобы частые визиты молодых людей ко мне не стали слишком заметными, я сам стал ходить к Пискачекам. Теще Пискачека я в медицинскую карту вписал: "Хронический суставный ревматизм".
Большую часть дня оба мои "пациента" ходили по Праге. Что они делали и что искали, я не знал. У Кодловых они чувствовали себя как дома… Кодлову я однажды отправил с Йозефом Стрнадом - настоящих имен молодых людей я не знал - к знакомому портному Формачеку, который тоже жил на Высочанах. Он сшил Йозефу прекрасный костюм.
По воскресеньям мы, знавшие о парашютистах, встречались на стадионе спортклуба "Высочаны" и там обсуждали, что еще нужно сделать, чем помочь им.
Там, на стадионе, Пискачек и рассказал мне, что встретился с обоими юношами в январе 1942 года. С тех пор началась его незаметная, но важная повседневная работа: забота о ночлеге, питании, документах… В это дело включилось много людей, которые даже не знали, откуда появились эти юноши - с Востока или с Запада и что они собираются здесь делать. Только после покушения я узнал их настоящие имена и фамилии - Ян Кубиш и Йозеф Габчик.
Почти все, кто помогал им, заплатили за это жизнью: были казнены вся семья Пискачеков, Кодловы, Лычковы; я остался в живых по чистой случайности.
Вечерами, прогуливаясь вдоль Влтавы, вспоминаю, думаю. Правильно ли они поступили? Было ли это необходимо? Наверное, да… Не знаю.
ПЕРВЫЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ
- Давайте поспорим! - воскликнул Зденек и задорно посмотрел мне в глаза. Нога у него уже не болела.
- Вы уверены? - спросила я.
- Абсолютно. До ваших именин война кончится. А тогда мы с вами выпьем.
Мы ударили по рукам. Мои именины - день Антонии - 13 июня. Зденек был великий оптимист. Нам было с ним легко. И так хотелось надеяться, что война скоро кончится…
- А вы не боитесь нам помогать? - спросил он меня.
Я покачала головой. Потом я часто об этом размышляла. Что такое страх? Предположим, вы делаете что-то очень опасное, тем не менее вам ничуть не страшно. Вам не до страха, вы о нем не думаете. А вот начнете рассуждать, прикидывать так и эдак - и чем больше рассуждаете, тем страшнее все кажется. Просто нельзя слишком забегать вперед… И когда моя старшая сестра Эма Кодлова сказала мне - было это в январе сорок второго, - что здесь парашютисты и они нуждаются в помощи, я долго не раздумывала. Они прибыли сюда, чтобы насолить немцам, а раз так - наш долг им помогать.
И мы помогали.
Нас было пять братьев и сестер: самая старшая Эма, потом Вацлав, Ярда и я. Пятый, Йозеф, погиб еще в первую мировую войну, Эма вышла замуж за Кодла.
Он работал монтажником на "Колбенке", хороший был человек. Ему случалось ездить на монтажные работы за границу, он побывал в Иране, в Болгарии, не знаю, где еще. Дома его видели мало, только по воскресеньям. Квартира была большая.
Как мы узнали о парашютистах, не помню. Наверное, первым эту новость принес брат Ярослав, он был шорником. Его прозвали Сморчок. Кажется, ему о парашютистах сказал Пискачек с Высочан, который для них подыскивал квартиры. Ярда предложил квартиру Эмы, сказал, что она свободная. Вот так они там однажды и объявились. Имен их мы не знали…
Эма, Ярда и я с мужем жили на Высочанах, неподалеку, и часто ходили друг к другу. Поэтому о парашютистах знали и мы.
У Кодловых был сын Вашек, студент, лет двадцати. Он быстро подружился с парашютистами, ходил с ними по Праге, показывал то, что их интересовало.