Майк Кустофф, чтоб не суетиться попусту, заехал, в ближайшую церковь, поставил свечку и попросил кого следует помочь ему осчастливить одну достойную девушку. Судьба пошла Майку навстречу. Короче, Никас Сафронов пустил в ход, (правда, непонятно с какого перепуга, для какой такой надобности), все свои связи, контакты и обаяние. И вышел на всемирно-известного армянина. В смысле, француза. Но это как кому нравится.
И французский шансонье, и композитор дрогнул. Нарушил свой незыблемый принцип, ни при каких обстоятельствах не встречаться с поклонницами после концерта. Никто не знал, какие доводы пустил в ход Никас Сафронов, какие златые горы посулил. Но факт остается фактом. Шарль Азнавур согласился уделить три минуты своего драгоценного времени какой-то неизвестной девочке, которая, кстати, сама даже не пела, не сочиняла, ничего такого.
Не иначе, Азнавур, таким образом, решил отблагодарить Никаса за удачный портрет, написанный несколько лет назад в Париже. Вездесущие папараци, знающие все и вся про всех языки высунули от нетерпения и любопытства. Как сторожевые псы перед кормежкой. Даже тявкать перестали.
Договорившись с Никасом, Майк мысленно сплюнул три раза через левое плечо и постучал костяшками пальцев себя по голове. Чтоб не сглазить. Но сообщать об этом Кристине не спешил. До концерта Шарля Азнавура оставалось еще целых два дня.
Майк и Кристина уже привычно лежали на тахте, укрывшись белоснежной простыней. Майк, как и всегда после близости с женщиной, был чрезвычайно доволен собой. Кристина уже традиционно была тиха и чуть грустна.
- Солнышко! Что мне будет, если я воплощу в жизнь одну из твоих мечт?
- Господибогмой! Помолчи! - поморщилась Кристина, - Ты меня совсем не знаешь. Я не какая-то там… восторженная пустая мечтательница. У меня есть вполне конкретный план жизни.
- Поделись, если не секрет.
- Никакого секрета нет. Выпустить в свет группу молодых людей и девушек, живущих богатой насыщенной духовной жизнью.
- Что потом?
- Потом воспитать и приобщить к лучшим образцам высокого искусства следующих. Потом следующих.
- И так до пенсии. Веселенькая перспектива, ничего не скажешь.
- Господибогмой! А твои портреты? Это что, позволь спросить. Духовные поиски смысла жизни? Или просто тупой конвейер для зарабатывания денег?
- Разумеется, конвейер. Никогда и не скрывал. Я ремесленник.
- Это пошло. Иметь способности и…
- Та-ак! Мы докатились уже до оскорблений!
- Еще нет. Но на грани того. Так что, давай прекратим.
- Мы просто разговариваем, ничего больше.
- Господибогмой! Ты можешь помолчать?
- Я тебя до такой степени раздражаю?
- Вовсе нет. С чего ты взял?
- Такое впечатление напрашивается само собой.
- Убери руки! Подожди!
- Дело, прежде всего!
- Я должна сказать тебе нечто важное!
- После, после!
- Господибогмой! Что такое? Даже договорить не дает!
Если записать разговоры в постели по ночам любой парочки на старую магнитную ленту, ею вполне можно несколько раз по экватору опоясать земной шар. А сколько таких пар в данный момент лежит в постелях, на тахтах и диванах? В одной только столице? А по всей стране? А если приплюсовать сюда Европу со скандинавскими странами? Дух захватывает! О Южной и Северной Америках говорить не будем. Бог с ними. У них там этим делом занимаются уже и в ваннах, и на кухнях, и даже на лестницах. Совсем одичали.
Вот если какое-то инопланетное существо подлетит на корабле к нашей прекрасной голубой планете? Что оно, это самое существо увидит? Вся планета опутана, перемотана в несколько слоев магнитной лентой. Оно, это самое инопланетное существо, разумеется, без труда расшифрует все эти ленты, все эти записи. И что услышит? Какое у него сложится впечатление о нас, землянах?
Чем мы, собственно, занимаемся ночами? До и После этого самого? Вечного, загадочного, необходимого, примитивного, возвышенного, манящего и бесконечного? Решаем теорему Ферма? Обсуждаем насущные философские проблемы? Слышали бы мы самих себя, ох, поубавилось бы у всех нас, (в смысле, человечества), спеси, чванства и амбициозности.
- Все-таки, ты очень наглый тип.
- Все с точностью до наоборот!
- Наглый, наглый!
- Я скромный и даже застенчивый.
- Нет, ты очень наглый. Самоуверенный и даже циничный.
- Тебя что-то не устраивает? Опять чем-то недовольна? Я тебя раздражаю?
- Господибогмой! Я лежу с тобой в постели! Причем уже не в первый раз!
- Помню. Ценю и уважаю. Горд и счастлив.
- Это означает что угодно, только не то, что ты, бедненький, меня раздражаешь!
- А что это означает?
- То самое.
- Это не ответ. Что именно?
- Прекрати этот унизительный инквизиторский допрос. Я вовсе не обязана отвечать.
- Настаиваю. Категорически!
- Господибогмой! Не заставляй меня произносить вслух, это еще не созрело внутри.
- Долго прикажешь ждать? Этого самого созревания.
- Не торопи меня. Я тебе еще не до конца доверяю.
- Приехали! Лежишь со мной в постели, причем уже не в первый раз, как ты выразилась, и не доверяешь?
- Кажется, мы начинаем ссориться? Господибогмой!
- Ну, уж нет! Никогда! Запомни! Никогда у нас с тобой не будет пошлых обывательских бессмысленных ссор. Клянусь!
- Хотелось бы верить.
Врач хирург Игорь Верко был пьяницей профессионалом. Не алкашем, не больным с запоями и распадом личности, именно пьяницей. Пил понемногу, сто-сто пятьдесят в сутки, но ежедневно. Без перерывов на отпуск, отгулы и прочие глупости. Девизы: "Мастерство не пропьешь! Пьянка работе не помеха!" - это о нем. Об Игоре Верко.
Игорь был хирургом от Бога. Сей дар перешел к нему по наследству. И отец, и дед, и, кажется, даже дед деда были врачами. Природа на Игоре не отдыхала. Сделала лишь некоторое отступление. Начисто лишило его честолюбия, карьеризма и практицизма.
По распределению Игорь попал в маленький травмопункт, что спрятался в одном из переулков вблизи метро "Проспект Мира". Сел на шаткий стул в крохотном кабинете, да так и прирос к нему навечно. Менялось начальство, приходили и уходили медсестры, коллеги. Игорь, как приклеенный сидел на своем шатком стуле и вел бесконечный прием. Вправлял вывихи рук, починял сломанные в драках челюсти, зашивал небольшие раны. Никогда не отказывался дежурить в праздники, с легкостью соглашался на ночные смены.
Игорь отнюдь не был амебой. У него, как и у каждого нормального человека тоже была одна, но пламенная страсть. Вернее, две. Первая - турпоходы. Байдарки, костры, гитары….
"Как здорово, что все мы здесь, сегодня набрались!".
Страсть вторая, как уже сказано, Игорь любил выпить. Со вкусом, с толком, с чувством, с расстановкой. С большим смыслом, короче.
Как каждый профессионал, Игорь постоянно имел при себе изящную плоскую флягу. И прикладывался к ней, когда хотел. Не взирая на место, время и окружение.
Вообще, у нас в России абсолютно пить не умеют. Не привиты нашему народу вкус и чувство меры. Не говоря уж о таких немаловажных частностях, как сам смысл пития, (а смысл-то, как известно, в общении!), предощущение и послевкусие. У нас в большинстве своем не пьют, нажираются. До поросячьего визга и потери облика человеческого.
"Ох, где был я вчера! Не найти днем с огнем!". Взять на грудь два-три стакана, набить морду лучшему другу, приставать зачем-то к его взрослой дочери. Это по-нашему!
Пьяниц профессионалов в России почти не осталось. Все эмигрировали еще в конце восьмидесятых. И что-то неуловимое, но очень симпатичное исчезло вместе с ними.
Игорь в этом смысле был редчайшим исключением. Впрочем, давно замечено, если человек одарен, (в данном случае дар врача, целителя), он никогда не сопьется, не станет алкашем, не забомжует. Если подобное все-таки случится, стало быть, ошибка вышла. Господь Бог плюнул в его сторону, но промахнулся. Недолет-перелет. Со всяким случается.
Майк быстро прошел по мрачному коридору, не обращая внимания на немногочисленных пациентов, распахнул дверь кабинета хирурга, вошел и плюхнулся на стул.
Игорь Верко ничуть не удивился. Кажется, он вообще не умел удивляться. Он только внимательно, нахмурившись, начал всматриваться в лицо Майка.
- Игорек! У меня важное дело.
- Опять палец сломал? - усмехнулся Игорь.
Десять лет назад Майк, действительно, сломал палец. Неудачно принял подачу, играя в волейбол на пляже в Химках. Сначала решил, пустяки, вывих, само пройдет. Но к вечеру палец распух, как сарделька. Покраснел и посинел одновременно. Плюс постоянная ноющая тупая боль. Майк делал холодные компрессы, бинтовал, перебинтовывал, глотал пачками анальгин. Под утро не выдержал побежал в ближайший травмопункт.
Так они и познакомились.
Тогда Игорь Верко мгновенно все понял. Отволок Майка в конец коридора на рентген. Потом сам наложил гипс.
- Скоро пройдет? - морщась, спросил тогда Майк.
- Если сам по себе не отвалится… - задумчиво ответил Игорь, - недели через три. А зачем тебе вообще указательный палец? Указывать народу путь в светлое будущее? Ты кто по профессии?
- Художник, - мрачно ответил тогда Майк.
- Художник от слова "худо", - весело засмеялся Игорь. И традиционно отхлебнул из своей фляги. - Будешь?
Майк тогда отрицательно помотал головой. Игорь очень удивился.
- Ты кто, абстракционист? Терпеть не могу абстракционистов.
- Реалист. Пишу портреты.
- Получается?