Ratio указывает на наличность необходимой связи, связи в самой истине, causa имеет место и в случайном, в области фактического; ratio указывает на предопределение (determinatio), causa – на зависимость (dependentia); ratio обнаруживается в сущности самой вещи, causa – вне ее, в другой вещи; ratio содержится в источнике, causa сама есть источнике; ratio может содержаться в causa (causalitas – схоластиков), но не causa в ratio; ratio есть принцип объяснения, causa – действия, цели, формы и материи; ratio есть объяснение само по себе, causa только постольку, поскольку в ней как источники есть ratio; ratio имеет свой коррелят в ratiocinatio, causa – в действии; ratio характеризует философское познание, causa – эмпирическое; ratio требует для своего раскрытия деятельности интеллекта, causa – опыта; ratio есть "идея", содержащаяся в вещи, causa – сама вещь; ratio постигается априорно, т. е. аналитически, causa – апостериорно; ratio указывает на идеальный момент возможности, causa – на эмпирическую действительность.
Для правильного понимания смысла этих сопоставлений следует иметь в виду, что ни одно из них не имеет абсолютного характера, а скорее указывает противопоставление в тенденции вольфовского разделения ratio и causa. Наиболее ошибочным поэтому пониманием было бы то, которое захотело бы гипостазировать оба понятия, как характеристики двух оторванных друг от друга миров, – представление, которое ведет за собою обычный упрек рационализму в том, будто он ставит своей задачей "выведение" отношений действительного мира из априорных положений разума. Напротив, если иметь в виду совершенно общее определение ens, из которого исходит Вольф, необходимо признать, что ratio, как разумное основание, усматривается нами не только в области идеальных отношений и построений, но и в области действительности. Оставляя область идеальных отношений и предметов, можно прямо сказать, что ratio как способность есть не что иное, как обнаружение идеального, разумного, момента в самой действительности, следовательно, в понимании или уразумении. Требование понимания отношения вещей через усмотрение основания, которое одна вещь имеет в другой, – один из существенных признаков рационализма. Заслуга Вольфа, как общепризнанного интерпретатора рационализма, в том, что он сумел это показать с наибольшей ясностью. Говоря коротко, сущность рационализма, как она обнаруживается в учении Вольфа о ratio, – и в отличие от панлогистического рационализма, – не столько в том, что для него разум действителен (психологически), сколько в том, что действительность – разумна. И в этом нужно видеть принципиальный, положительный, объективный и трансцендентальный характер этой философии.
Конечно, и сам психологический разум для Вольфа действителен, потому что в нем также раскрывается трансцендентальная разумность, т. е. психологический разум, как предмет, заключает в себе предметное разумное основание, так как для иного утверждения действительности разума не нужно быть непременно рационалистом. При таком широком определении трансцендентальной философии необходимо признать, что критицизм Канта, – как и всякий субъективизм, – чрезмерно суживает и даже искажает ее подлинные задачи, видя разумное основание действительности в способах ее познания, и таким образом лишая сам разум разумного основания действительности и, следовательно, разумной же связи его с последней. Выткать из себя разумное основание для действительности, значит, отказать себе в том разумном основании, которое присуще всякой действительности. Этого достигает кенигсбергский Коперник, но это было чуждо Вольфу. Вольфа можно упрекнуть в том, что он бросил проблему в самом ее начале, ее постановку принял уже за решение, поэтому он не видел ее трудностей, но зато в ней не было того внутреннего противоречия, с которого начинает Кант, колеблющийся между полным иллюзионизмом и двойным дуализмом (феномена и вещи в себе, формы и материи).
Итак, проблема отношения разумного и действительного остается у Вольфа еще открытой, но несправедливо было бы не ценить или слишком низко оценивать рационалистические принципы, как предпосылки для разрешения этой проблемы. Одна сторона этой проблемы должна быть в особенности выдвинута, так как она именно составляет тему наших исследований. Насколько при любых предпосылках отношение "общего идеального" и "общего эмпирического" кажется постижимым, хотя бы через тот terminus medius, который дается в самом обозначении их, постольку для любых философских предпосылок является критическим моментом отношение идеального к конкретно-целостному и, следовательно, единичному. Несмотря на самые ожесточенные нападки, которые с этой стороны пришлось выдержать рационализму, есть основания утверждать, что его предпосылки являются для этой проблемы самыми благоприятными, и это прежде всего с методологической точки зрения.
Рационализм со своим учением об essentia и ratio не нуждается в искусственных психологических теориях "обобщения", которое будто бы является источником и основою научного познания. Через понятие ratio рационализм так же устанавливает нужную для научной работы "внутреннюю связь" конкретного и индивидуального, как и общего. Объяснение поэтому не необходимо должно быть "выведением из общего", но оно должно быть необходимо констатированием внутренней связи, – конкретной ли или общей, – вопрос второй, а на первом месте существенной. Объяснить, следовательно, значит, увидеть в существенной и разумной связи, а вопрос о "повторяемости", "закономерности" и пр., появится только как спецификация самой связи.
Принципиально это ясно из всего учения о ratio, корнем которого является, уже подчеркнутое мною, указание Вольфа на то, что в тех случаях, когда ratio заключается не в essentia, а в другой вещи, причинное отношение двух вещей осмысливается через разумное основание лишь при условии постижения этих двух вещей в их единстве. Разорванность и разобщенность эмпирической действительности, таким образом, преодолевается как простая иллюзия. Разрозненность эмпирической данности не есть для нас какой-то фатально непреодолимый дефект познания: его разумное устранение – в разумном же истолковании действительного многообразия. С другой стороны, это осмысление эмпирического многообразия не есть удаление от него в мир отвлеченно-общих построений, как учат иногда в современной философии, а есть прямой путь к конкретной истине самой действительности.