Родители работали в колхозе, отец плотничал, а мать была дояркой. За хорошую работу её назначили заведующей молочнотоварной фермой колхоза. С утра и до поздней ночи она работала там. Дел у неё было невпроворот: то коровы телятся, то с молодняком беспокойство, то о кормах волнения.
Красивым было наше село. Летом все в зелени, зимой в глубоких сугробах. И колхоз был хороший. Люди жили в достатке. Наш дом стоял вторым на околице, у дороги на Гжатск. В небольшом саду росли яблоневые и вишнёвые деревья, крыжовник, смородина. За домом расстилался цветистый луг, где босоногая ребятня играла в лапту и горелки. Как сейчас, помню себя трёхлетним мальчонкой. Сестра Зоя взяла меня на первомайский праздник в школу. Там со стула я читал стихи:
Села кошка на окошко,
Замурлыкала во сне…
Школьники аплодировали. И я был очень горд: как-никак первые аплодисменты в жизни.
Память у меня хорошая. И я очень многое помню. Бывало, заберёшься тайком на крышу, а перед тобой колхозные поля, бескрайние, как море, тёплый ветер гонит по ржи золотистые волны. Поднимешь голову, а там чистая голубизна… Так бы, кажется, и окунулся в эту красу, и поплыл к горизонту, где сходятся земля и небо. А какие были у нас берёзы! А сады! А речка, куда мы бегали купаться, где ловили пескариков! Бывало, примчишься с ребятами к маме на ферму, а она каждому нальёт по кружке парного молока и отрежет по ломтю свежего ржаного хлеба. Вкуснота-то какая!
Мама, бывало, посмотрит на нас, на своих и соседских ребят, и скажет:
— Счастливое у вас детство, пострелы, не такое, как было у нас с отцом.
Дом в Гжатске, в котором жил Юрий Гагарин.
И задумается, и взгруснет. А лицо у неё такое милое, милое, как на хорошей картинке. Очень я люблю свою маму, и всем, чего достиг, обязан ей.
Есть у отца брат — Павел Иванович. Служил он ветеринарным фельдшером. Очень мы любили, когда дядя Паша приходил к нам и оставался ночевать. Постелят нам рядно на сене, ляжем мы, дети, вместе с дядей, и пойдут разговоры. Лежим навзничь с раскрытыми глазами, а над нами созвездия одно краше другого. Валентин, мой старший брат, все допытывался:
— Живут ли там люди?
Дядя Паша усмехнётся и задумчиво скажет:
— Кто его знает… Но думаю, жизнь на звёздах есть… Не может быть, чтобы из миллионов планет посчастливилось одной Земле…
Меня всё время тянуло в школу. Хотелось так же, как брат и сестра, готовить по вечерам уроки, иметь собственный пенал, свою грифельную доску и тетрадки. Частенько с завистью вместе со своими сверстниками подглядывал я в окно школы, наблюдая, как у доски ученики складывали из букв слова, писали цифры. Как всем ребятам, хотелось поскорее повзрослеть. Когда мне исполнилось семь лет, отец сказал:
— Ну, Юра, нынешней осенью пойдёшь в школу…
В нашей семье авторитет отца был непререкаем. Строгий, но справедливый, он преподал нам, своим детям, первые уроки дисциплины, уважения к старшим, любовь к труду. Никогда не применял ни угроз, ни брани, ни шлепков, никогда не задабривал и не ласкал без причины. Он не баловал нас, но был внимателен к нашим желаниям. Соседи любили и уважали его; в правлении колхоза считались с его мнением. Вся жизнь отца была связана с колхозом. Колхоз был для него вторым домом.
Как-то в воскресенье отец прибежал из сельсовета. Мы никогда не видали его таким встревоженным и растерянным. Словно выстрелил из дробовика, выдохнул одно слово:
— Война!
Мать, как подкошенная, опустилась на залавок, закрыла фартуком лицо и беззвучно заплакала. Все как-то сразу вдруг потускнело. Горизонт затянуло тучами. Ветер погнал по улице пыль. Умолкли в селе песни. И мы, мальчишки, притихли и прекратили свои игры.