Однажды, бродя летним утром по лесу вдвоем с приятелем, мы заметили на небольшой поляне следы события, должно быть несколько часов назад происшедшего. Здесь, по всей видимости, орудовала лисица. Укрытие гнезда было сорвано, соты разрушены, большая часть их выедена. В траве валялись искореженные восковые комки. На некоторых копошились шмели, и при нас на обломок сота опустился еще один. Какой притягательной силой обладают эти восковые сооружения, если помогают шмелю находить даже руины гнезда?
Срезав длиннющий прутик орешника-лещины, я - легонько отогнал с ближайшего обломка сидевших на нем шмелей, а обломок откатил подальше от места, где недавно пировала лиса. Возможно, это было ни к чему, но шмели до того возбужденно гудели, что казалось, они не кого-нибудь, а нас принимали за виновников происшествия.
Наконец появилась возможность поднять свой трофей. Это был кусочек сота с еще запечатанным коконом. Почудилось, в нем есть что-то живое. Действительно, изнутри на макушке прорезалась черная точка, не больше острия булавки, и она не оставалась неподвижной.
Убедившись, что мне ничего здесь не чудится, я вынул нож и острием лезвия стал легонько вспарывать верхушку кокона снаружи. Разумеется, мы понимали, что делаем, но тем не менее и удивились и обрадовались, когда в конце концов увидели вынырнувшую из шелкового желудя голову с усиками. За ней видны стали и серые спинка и брюшко шмеля. Бедняга был изрядно помят, но, право, нашей вины в том не было. Долго наблюдали мы за тем, как просыхает и приходит в себя этот последний из могикан изуродованного гнезда. Он не отходил от пустого кокона и лапкой - последними члениками - продолжал держаться за него, обследуя пространство вокруг. И вдруг шмель загудел у меня на ладони.
- Бедняга! - пожалели мы его. - Разве теперь восстановить разоренное гнездо?
Когда через несколько лет у меня появились застекленные улейки, в которых разрастались подчас довольно сильные семьи, я вспомнил картину, увиденную ранним утром в лесу, и подсказанный ею вопрос. Теперь, пожертвовав одной из семей, можно было попробовать добиться от шмелей ответа.
Что произойдет, если изъять из общины и продолжательницу рода - шмелиху, и соты, которые притягивают к себе фуражиров, даже когда они улетели за сотни метров от дома?
Конечно, действовать тут следовало не столь грубо, как лиса на лесной поляне.
И вот обитатели гнезда усыплены углекислым газом. Шмели переносят операцию без видимого ущерба для своего здоровья и благополучия. Гнездо, затопленное тяжелым и не улетучивающимся даже из открытой посудины газом, через несколько минут превращается в сказочное сонное царство. Все спят на шишковатом соте, осыпавшись на дно, у подножия чаш с медом, замерли у входа… Теперь самое время действовать! Изъятая пинцетом шмелиха отсаживается в покрытый темной проволочной сеткой стакан. Дальше тем же пинцетом одного за другим - кого за ножку, кого за крыло - переносим в пустую коробку без сотовых сооружений всех продолжающих спать рабочих. Их сотня, можно точно сказать: 108! Считать спящих насекомых, особенно если при этом переносишь их в другое место, проще простого. Наконец сто с лишним спящих рабочих шмелей (без шмелихи) неподвижной грудой лежат в пустой коробке, а в улейке, где они жили, такой же неодушевленной грудой лежат восковые сооружения. Весь утепляющий материал - клочья ваты, комья пакли, сенную труху - мы переносим вслед за шмелями в коробку. Не проходит и четверти часа, как насекомые стали просыпаться, шевелиться, расползаться по коробке. Еще минут через тридцать все на ногах и тревожно жужжат, затихая лишь для того, чтоб еще раз протереть себе ножками глаза и усики. Одни стоят на стенках, другие лениво передвигаются, третьи встревоженно, пожалуй, даже в панике бегают по опустевшему гнезду, но есть уже и такие, которые начали копошиться в вате и пакле…
Назавтра, благо день выдался ясный, несколько фуражиров переступили порог летка, совершили, соблюдая все правила, ориентировочный облет вокруг нового жилья, хотя оно было оставлено на старом месте, а затем отправились в первый рейс за кормом. К вечеру в гнезде, ближе к выходу, что ведет к летку, появились донца двух медовых чаш. Их края были чуть приподняты. За ночь они стали выше, а в центре гнезда, расчищенном шмелями от ваты и пакли, появился контур площадки. Еще через день фуражиры вымостили ее дно крупицами обножки. Через недельку у летка замаячили часовые, а на пакете расплода - на личиночнике - восседал большущий рабочий шмель. Вел он себя точь-в-точь как изъятая шмелиха: кормил расплод и никого к нему близко не подпускал. Остальные действовали по-старому: кто летал за нектаром и пыльцой, кто копошился на сотах, кто обогревал пакет.
Через месяц в гнезде, заново отстроенном рабочими шмелями, оставленными без шмелихи и старых сотов, из новых коконов начали выходить молодые члены семьи. Правда, одни только шмелиные самцы.
Припомним снова порядок, в каком возобновлялись действия шмелей: сперва появились медовые ячеи и корм в них, потом обозначилась готовность к защите гнезда, а когда в пакете вылупились личинки, которые росли и разрывали своими телами восковые стенки, потребовались ремонтные и отделочные работы…
В общину, лишенную родоначальницы и воскового центра притяжения, жизнь возвращалась в том же порядке, в каком изначально складывалась, когда вокруг шмелихи-основательницы разрасталась семья.
В частностях различия, конечно, существуют. Весной первому шмеленку приходится изрядно помытариться, пока он освободится, выбираясь из кокона в отсутствие шмелихи. Сейчас первый молодой шмель покидал кокон несравненно скорее, так как в момент, когда он принимался острым краем верхней челюсти вспарывать изнутри купол своей колыбели, ему усердно помогали извне его взрослые сестры.
Зубцы и лопасти острого края верхней челюсти перепончатокрылых насекомых не особо заметное, но весьма важное для их жизни орудие. Ленинградский энтомолог Э. К. Гринфельд специально проследил, как изменяются челюсти у низших, у паразитических и, наконец, у наиболее высокоразвитых жалящих перепончатокрылых, в том числе и у нескольких видов шмелей. Челюсть шмелих и рабочих шмелей в одних случаях лопатка для грунтовых работ - ею роют ходы в гнездо, откапывают землю в гнездовой камере; в других - скребок, им приглаживают поверхности ходов и стенок; и всегда это нож, которым прорезается прочная стенка кокона. Обеими челюстными лопастями насекомое будто щипцами схватывает частицу строительного материала или прокравшегося в гнездо непрошеного гостя, а в венчике цветка разгрызает головки тычинок со зрелой пыльцой.
Слабые движения зубца этого ножа я и почувствовал, когда давним утром взял в руки кокон из разоренного лисой гнезда. Пропоров изнутри купол, зубец начинает распиливать сплетение нитей шелковой скорлупы. Работа челюстного зубца не останется не замеченной рабочими шмелями. Во всяком случае, чем бы ни были заняты ближайшие к месту происшествия рабочие, они устремляются к оживающему кокону, сгрызают с него остатки воска, который переносят на другое место, рвут скорлупу, всячески облегчают новому члену семьи выход из коконного плена.
Едва отверстие в распечатываемом коконе становится достаточным, чтоб новичок мог выйти, он взбирается на вершину кокона, а хлопотавшие вокруг шмели направляются в разные стороны по своим делам, разве что по пути кого задержит следующий кокон, в котором бьется, стремясь выйти, еще один шмель.
Есть способ наглядно убедиться в том, как успешно действуют обитатели какой-нибудь общины в экстренных случаях.
Покройте на всякий случай голову накомарником или шляпой-сеткой, в какой работают пчеловоды. Эта предосторожность не излишняя: когда купол гнезда поврежден и в него проникает свет, шмели расстраиваются, приходят в дурное расположение духа, проявляют агрессивность. Поэтому, едва кровля гнезда разрушена и свет проник внутрь, немедля отходите в сторону, но ничего не упускайте из происходящего.
Большее или меньшее число шмелей, смотря, сколько насекомых в гнезде и как велико повреждение, выбегает через пролом наружу. Некоторые тут же поднимаются в воздух, кружат, словно в поисках нарушителя спокойствия, с лёта ударяются о сетку вашего накомарника.
Продолжайте наблюдения и за теми, что вьются над гнездом, и за теми, что копошатся на расщелине купола. Поглядывайте также на ход в гнездо! Через какое-то время шмели один за другим начинают нырять в коридор. Так! Значит, выходят они в пролом, а домой возвращаются привычным ходом, через леток, хотя кровля еще не починена. Чем быстрее идет ремонт, тем больше шмелей возвращается домой и тем меньше их выходит для починки кровли. Наконец положены последние заплатки. Все приходит в норму, на куполе спокойно. Шмелята обратились, должно быть, к обычным домашним занятиям, а из летка появляются лишь фуражиры, улетающие за кормом.
Аврал, последовавший за катастрофой, выглядит так, будто он продуман от начала до конца. Между тем и шмелиная полундра и ремонт произведены естественно, без всяких репетиций и учений. Каждое насекомое находилось там, где оно оказалось, и делало то, к чему больше приспособлено. Тем удивительнее, что у шмелей получилось именно то, что им требуется.