И не просто слава - потому что Эрик стал "звездой". Успех преобразил его. Он наслаждался вновь обретенной профессиональной самооценкой и финансовым благополучием. Ему удалось избавиться от ненависти к самому себе, от ауры неудачника. Уже через час после премьеры шоу он поменял свою жалкую студию на Салливан-стрит на элегантно обставленную квартиру в Хемпшир-Хаус на Сентрал-Парк-Саут. Арендная плата составляла двести пятьдесят долларов в месяц - почти в четыре раза выше, чем на старом месте в Гринвич-виллидж, - но, как любил повторять мой брат, "деньги для того и нужны".
Помимо таланта комедийного автора, в тот первый головокружительный год работы с Марти Маннингом Эрик открыл в себе один дар: бесшабашно транжирить деньги. Сразу после переезда на Сентрал-Парк-Саут он полностью обновил свой гардероб - отдавать предпочтение сшитым на заказ костюмам. В то время, как другие авторы Маннинга одевались в стиле персонажей Деймона Раньона - вездесущих репортеров, копающихся в грязном белье, - Эрик выбрал для себя образ денди Ноэла Кауарда: галстуки, двубортные пиджаки в клетку, как у принца Уэльского, ботинки ручной работы, дорогая парфюмерия. Но не только одежда подтачивала его бюджет. Каждый вечер он где-нибудь зависал - был завсегдатаем в "Сторк клаб", в "21", в баре "Астор", в джаз-клубах на 52-й улице. И всегда платил по счету за всю компанию. Точно же он настоял на том, чтобы вытащить меня на недельные каникулы на Кубу, где мы жили в самом дорогом отеле "Насьональ". А еще он нанял себе личного слугу. И вообще ссужал деньги всем, кто в них нуждался. Правда, в конце месяца всегда был на мели… пока не подходил очередной чек на получение зарплаты.
Я призывала его к умеренности в тратах, к необходимости ежемесячно откладывать хотя бы небольшую сумму. Он меня не слушал. Ему слишком хорошо жилось. К тому же он был влюблет музыканта по имени Ронни Гарсиа, саксофониста из джаз-банды клуба "Рейнбоу Рум". Ронни был миниатюрный американец кубинского происхождения, выросший на проспекте Гранд-Конкур: в Бронксе; бросивший в свое время среднюю школу музыкант-самоучка. Книги он проглатывал со страшной скоростью. Мне не доводилось встречать более начитанного человека. Как музыкант, он тяготел к Дику Хаймсу, Мелу Торме и Розмари Клуни… но мог поддержать интеллектуальную беседу о поэме Элиота "Четыре квартета" (с аутентичным бронксовским акцентом). Эрик познакомился с ним за кулисами "Рейнбоу Рум" на вечеринке в честь Арти Шоу в апреле сорок девятого - и с тех пор они не расставались. Правда, афишировать свою связь они, конечно, не могли. Требовалась абсолютная конспирация. Хотя обслуга в Хемпшир-Хаус, очевидно, I ла о том, что Ронни живет с Эриком, об этом никогда не говорили вслух. Приятели по работе в шоу "Марти Маннинга" никогда не расспрашивали его о личной жизни - хотя все знали, что Эрик единственный в их команде, кто не хвалится своими успехами в охоте за юбками. На людях Ронни и Эрик никогда не демонстривали и намека на физическую привязанность друг к другу, при мне они никогда не говорили друг о друге, как о паре, однажды - когда я обедала с братом в Чайнатауне - Эрик открыто спросил меня, нравится ли мне Ронни.
По-моему, он замечательный. Умен, как черт, - и потрясающе играет на саксофоне.
Хорошо, - смущенно произнес он. - Я счастлив это слышать. Потому что… ну… мм… ты ведь понимаешь, о чем я, не так ли?
Я накрыла руку брата ладонью:
Да, Эрик, я понимаю. И это нормально.
Он осторожно взглянул на меня:
Ты уверена?
Если ты счастлив, то и я счастлива. И только это имее значение.
В самом деле?
Даже не сомневайся.
Он пожал мою руку.
Спасибо тебе, - прошептал он. - Ты не представляешь, как это важно для меня.
Я потянулась к нему и поцеловала его в голову.
Помолчи лучше, - сказала я.
Теперь нам осталось твою жизнь устроить.
Забудь об этом, - резко отозвалась я. И я не шутила. Притом, что я не была обделена мужским вниманием - не говоря уже о поклонниках, - я намеренно избегала серьезных отношений. Да, я четыре месяца встречалась с Дональдом Кларком, редактором издательства "Рэндом Хаус". Да, было у меня короткое увлечение журналистом "Дейли ньюс" Джином Смэдбеком. Но я оборвала оба их романа - возможно, потому, что Кларк был слишком приторным, в то время как Смэдбек в свои тридцать лет уже пытплся упиться до смерти (хотя пьяный он был чертовски обаятелен). Когда я сообщила Джину о разрыве, он очень расстроился, поскольку успел внушить себе, что влюблен в меня.
Ну-ка я угадаю, - сказал он. - Ты бросаешь меня ради какого-нибудь корпоративного хлыща, за которым будешь чувствовать себя как за каменной стеной.
Я уже была замужем за таким типом - как тебе хорошо известно - и оставила его через пять месяцев. Так что, поверь мне, я не нуждаюсь в каменной стене. Я сама себе опора.
Нет, ты все равно бросаешь меня ради кого-то.
Почему все мужчины считают, что, если женщина больше не желает их видеть, это исключительно потому, что должен быть кто-то другой? Извини, если разочарую, но я бросаю тебя не ради соперника. Я ухожу, потому что ты настроен на саморазрушение… а я не хочу участвовать в этой мелодраме.
Боже, вы только послушайте эту упрямую бабу.
Мне приходится быть упрямой, - ответила я. - Потому что только так можно сохранить себя… как бабу.
Эгот разговор произошел в баре отеля "Нью-Иоркер" на углу 34-й и Седьмой улиц. Наконец освободившись от настойчивого любовника, я на метро доехала до дома и остаток вечера вновь слаждалась божественным Энцио Пинца в роли Дон Жуана. Из всех записей моей теперь уже обширной коллекции это была единственная, к которой я возвращалась снова и снова. В тот вечер я наконец поняла почему. В опере Донна Эльвира клянется, отомстить Дон Жуану, потому что он обесчестил ее. По правде воря, гнев Эльвиры вызван тем, что она без памяти влюбилась в Жуана, который ее соблазнил и бросил. Тем временем Донна. на изо всех сил старается избежать преследований унылого торожного Дона Оттавио, который отчаянно хочет заполучить ее в жены.
Странно, но эта история оказалась мне близка. В свое время я уступила Дону Жуану. Уступила Дону Оттавио. Но зачем снова уступать кому-то, если нашла свой путь в жизни?
В канун нового, 1950 года Эрик закатил грандиозную вечеринку у себя дома. Приглашенных было человек сорок, не считая джаз-банды с саксофонистом Ронни (естественно). Мой контракт с "Субботой/Воскресеньем" только что продлили еще на два года. Благодаря Джоэлу Эбертсу стоимость моей колонки поднялась до ста пятидесяти долларов. Помимо всего прочего, журнал назначил меня своим кинокритиком, и это означало еженедельную прибавку в размере еще ста пятидесяти долларов. Я по-прежнему вела и колонку "Музыка для неискушенного слушателя". Все это означало, что в следующем году мой доход должен был составить шестнадцать тысяч - сумасшедшие деньги за такую легкую и увлекательную работу. Тем временем Эрик закончил долгие переговоры с Эн-би-си по пересмотру условий контракта. Мало того что он оставался главным автором Марти Маннинга, компания хотела, чтобы он разрабатывал новые идеи и для других шоу. Чтобы удержать его (и вырвать из цепких лап конкурента - компании Си-би-эс), ему повысили зарплату до четыхсот долларов в неделю, да еще предложили годовой оклад консультанта в двенадцать тысяч, вместе с собственным офисом и ceкретаршей.
И вот мы все набились в гостиную Эрика с видом на Центральный парк и громко кричали: "Пять-четыре-три-два-один", провожая последние мгновения уходящего сорок девятого, а потом шумно поздравляли друг друга с Новым годом и началом нового десятилетия.
Зацелованная десятками незнакомых людей, я наконец отыскала своего брата - он стоял у окна. Шоу фейерверков в парке озаряло ночное небо. Эрик, явно перепивший шампанского, заключил меня в свои медвежьи объятия.
Ты можешь в это поверить? - спросил он.
Во что?
В себя. В меня. Вот в это. Во все.
Нет. Мне до сих пор не верится. Не верится, что нам так повезло.
За окном послышался треск очередного салюта, и в небо устремился фонтан из красно-бело-голубых брызг.
Вот оно, Эс, - сказал Эрик. - Этот миг и есть счастье. Смакуй его. Потому что он может быть недолгим. Он может исчезнуть за одну ночь. Но сейчас - прямо сейчас - мы с тобой победители. Мы выиграли этот раунд. По крайней мере, на сегодня.
Вечеринка закончилась на рассвете. Я встречала первый восход солнца пятидесятого года с затуманенным взглядом. Мне срочно нужно было в постель. Консьерж Хемпшир-хаус вызвал мне такси. Вернувшись домой, я заснула, едва скользнув под одеяло. Когда я проснулась, на часах было два пополудни. За окном шел снег. К вечеру закружила настоящая метель. Снег валил до утра третьего января. Город был парализован снегопадом. Передвигаться по улицам было практически невозможно еще пару дней. Поэтому я жила на запасах консервов, пытаясь провести с пользой этот вынужденный период заточения. Мне удалось написать очерки для колонки "Будней" на месяц вперед.
Утром пятого января по радио передали, что город возвращается к нормальной жизни. Был ясный холодный день. Улицы очистили от снега; тротуары были посыпаны солью. Я вышла из дома и полной грудью вдохнула нездоровый манхэттенский воздух. Я знала, что мне необходимо пополнить свои продуктовые запасы (к тому времени мои кухонные полки совсем опустели). Но прежде чем заняться закупками, я должна была сделать то, о чем мечтала все эти пять дней взаперти - совершить долгую пешую прогулку. Моим обычным маршрутом был Риверсайд-парк, но сегодняя вдруг решила двинуться на восток.