Я тронута. Очень жаль, что мама не видит этого. Она всегда наивно надеялась, что все помирятся и, возможно, она снова увидит своих внуков с Западного побережья.
Я собирался позвонить…
Собирался - этого недостаточно. Собирался, но не собрался.
Мой голос стал громче. До меня вдруг дошло, что гостиная опустела. Это заметил и Чарли, потому что он прошептал:
Пожалуйста, Кейт… я не хочу возвращаться с таким плохим…
Чарли, а чего ты ожидал, черт возьми? Мгновенного примирения? "Поля чудес"? Что посеешь, то и пожнешь, приятель.
Кто-то умиротворяюще коснулся моей руки. Тетя Мег.
Отличная проповедь, Кейт, - сказала она. - И я уверена,
Чарли уже уяснил твою точку зрения.
Я перевела дух. И, чуть успокоившись, произнесла:
Да, я надеюсь.
Чарли, сходи на кухню, налей себе что-нибудь выпить, - предложила Мег.
Чарли сделал, как велели. Драчунов развели по углам.
Успокоилась? - спросила Мег.
Успокоишься тут, как же, - проворчала я.
Она усадила меня на диван. Устроившись рядом, заговорщически зашептала мне:
Отстань ты от парня. У меня с ним был разговор на кухне. Похоже, у него какие-то серьезные проблемы.
Что еще за проблемы?
Четыре месяца назад его сократили. "Фитцгиббон" перекупила какая-то голландская международная корпорация, и половину персонала сразу выгнали.
"Фитцгиббон" был фармацевтическим гигантом, и Чарли трудился там последние двадцать лет. Свою карьеру он начинал как торговый представитель в долине Сан-Фернандо, постепенно дорос до должности регионального директора продаж по округу Ориндж. И вот теперь…
И насколько все серьезно? - спросила я.
Суди сама: чтобы прилететь сюда, ему пришлось занять у друга денег на билет.
Господи!
А учитывая то, что двое его детей учатся в колледже, с точки зрения финансов положение у него критическое. Ему не позавидуешь.
Меня вдруг пронзило чувство вины. Бедный идиот. Всю жизнь Чарли не везет. Просто какой-то фатальный неудачник.
Насколько я поняла, и на семейном фронте дела неважные. Принцесса явно не из тех жен, кто готов поддержать мужа в трудную минуту…
Мег вдруг резко замолчала, толкнув меня в бок локтем. Чарли вернулся в гостиную с переброшенным через руку плащом. Я встала.
Почему с плащом? - спросила я.
Мне нужно возвращаться в аэропорт, - сказал он.
Но ты ведь только два часа как приехал, - возразила я.
Завтра у меня очень важная встреча, - смутился он. - Собеседование. Я сейчас… ээ… без работы.
Я перехватила взгляд Мег, умоляющий не выдавать ее. Воистину семейная жизнь напоминает паутину, сплетенную из секретов и мелких заговоров типа "только не говори своему брату…".
Мне очень больно это слышать, Чарли, - сказала я. - Извини, что я тебе столько всего наговорила. Сегодня тяжелый день и…
Чарли заставил меня замолчать, коснувшись моей щеки легким поцелуем.
Будем на связи, хорошо? - сказал он.
Все зависит от тебя, Чарли.
Брат оставил мою реплику без ответа. Он лишь печально пожал плечами и направился к двери. На пороге он обернулся. Мы встретились глазами. Наш молчаливый диалог длился всего долю секунды, но мы успели сказать друг другу: прости меня, пожалуйста.
И в это же мгновение я почувствовала огромную жалость к брату. Он был таким потерянным, побитым жизнью, загнанным в угол, словно олень в лучах направленных на него прожекторов. Жизнь обошлась с ним сурово, и теперь он был воплощенное разочарование. Я искренне сочувствовала ему, по себе зная, каково это - оказаться неудачником. Потому что, если бы не мой сын, меня бы точно нельзя было считать образчиком личного успеха.
Прощай, Кейти, - сказал Чарли. Он открыл дверь.
Я отвернулась от брата и шагнула в туалет. Когда через пару минут я вышла оттуда, его уже не было, и я вздохнула с облегчением.
Порадовало и то, что гости начали прощаться. Среди них были парочка соседей, какие-то давние подруги матери - хрупкие старушки на восьмом десятке, пытающиеся вести светские разговоры, бодриться и не особо задумываться о том, что их сверстницы уходят из жизни одна за другой.
К трем часам разошлись все, кроме Мег и Розеллы - крупной жизнерадостной доминиканки средних лет, которую я наняла два года тому назад убираться в маминой квартире дважды в неделю. Вышло так, что она стала круглосуточной сиделкой, после того как мама выписалась из клиники Слоун-Кеттеринг.
Я не хочу умирать в какой-то серой комнате с флуоресцентными лампами, - сказала она мне утром того дня, когда врач-онколог сообщил ей, что надежды больше нет.
Ты не умрешь, мама, - услышала я собственный голос. Она потянулась ко мне из постели и взяламою руку:
С эскулапами не совладать, дорогая.
Доктор сказал, что это может длиться долгие месяцы…
Ее голос был спокойным и даже умиротворенным:
Это если считать от начала болезни. А в моем положении - три недели максимум. И честно говоря, это даже больше, чем я ожидала…
Но разве не ты учила меня, что нужно всегда, всегда надеяться на лучшее, мама? - О господи, что я несу? Я крепче сжала ее руку: - Я не то хотела сказать. Просто…
Она с укором посмотрела на меня.
Неужели ты так ничего и не поняла во мне? - сказала она.
Прежде чем я подыскала нужные слова, она нажала кнопку вызова медсестры:
Я собираюсь попросить медсестру помочь мне одеться и собрать вещи. Так что, если ты оставишь меня минут на пятнадцать…
Я сама одену тебя, мама.
Не стоит, дорогая.
Но я хочу.
Пойди лучше сделай себе чашечку кофе, дорогая. Медсестра сама со всем справится.
Почему ты не хочешь позволить мне…? - заныла я, словно подросток.
Мама только улыбнулась, зная, что переиграла меня.
А теперь иди, дорогая. Но не задерживайся дольше, чем на пятнадцать минут, потому что, если я не уйду отсюда до полудня, они выставят счет еще за сутки.
И что с того? - Мне хотелось рвать и метать. - "Голубой крест" все равно оплатит.
Но я заранее знала, каким будет ее ответ.
Это несправедливо - подставлять такую хорошую и надежную компанию, как "Голубой крест".
Мне ничего не оставалось, кроме как в очередной (уже, наверное, миллионный) раз задуматься о том, почему мне никогда не удается переспорить ее.
Неужели ты так ничего и не поняла во мне?
Черт возьми, она слишком хорошо меня знала. И, как всегда, попала прямо в точку. Я никогда не понимала ее. Не понимала, как ей удается оставаться такой спокойной и собранной, сталкиваясь с бесконечными разочарованиями и невзгодами. По каким-то ее намекам (и из того, что рассказывал мне Чарли, когда мы еще общались) я догадывалась, что ее брак был не слишком-то счастливым. Муж умер молодым. Денег ей не оставил. Единственный сын отошел от семьи. А единственная дочь, мисс Недовольство, никак не могла взять в толк, почему ее мать отказывается скулить и причитать из-за жизненных неурядиц. И почему сейчас, в конце жизни, она так чертовски смиренна и не ропщет в преддверии скорой смерти. Но таков уж был ее стиль, волевой и несгибаемой женщины. Она ни разу, ни словом, ни жестом, не выдала своей печали, притаившейся за фасадом железобетонной стойкости.
И в своих прогнозах она не ошиблась. Конечно, ни о каких месяцах не могло быть и речи. Она не протянула и двух недель. Я наняла Розеллу круглосуточной сиделкой - при этом чувствуя себя виноватой, что не могу полностью посвятить себя матери. Но на работе я зашивалась с новым крупным заказом, а еще нужно было заниматься Этаном (я упрямо не хотела просить Мэтта об одолжении). Так что удавалось выкроить лишь три часа в день, чтобы побыть с матерью.
Конец был скорым. В прошлый вторник Розелла разбудила меня в четыре утра и просто сказала:
Тебе нужно срочно приехать.
К счастью, я успела продумать экстренный план действий для такого случая, заранее договорившись со своей новой подругой, Кристиной, которая жила двумя этажами выше и была членом Клуба разведенных матерей. Несмотря на бурные протесты Этана, я подняла его с постели и отвела к Кристине, которая тут же уложила его спать на своем диване, забрала у меня его школьную форму и пообещала отвезти его утром на занятия в "Алан-Стивенсон".
Я бросилась вниз по лестнице, попросила консьержа вызвать мне такси и пообещала водителю пять баксов чаевых, если он доставит меня на другой конец города, на 84-ю улицу, за пятнадцать минут.
Он уложился в десять. И это было здорово, потому что мама скбнчалась через пять минут после того, как я вошла в дверь.
Я застала Розеллу стоящей в изножье кровати. Тихо всхлипывая, она обняла меня и прошептала:
Она здесь, но уже не с нами.
Так хорошо она объяснила, что мама в коме. Честно говоря, это было облегчением для меня - потому что я втайне очень боялась сцены у смертного одра. Когда нужно сказать правильные прощальные слова. Но ведь нет таких слов, их не существует в природе. Как бы то ни было, теперь она все равно не могла меня слышать, и любые мелодраматические восклицания вроде "Я люблю тебя, мама!" можно было оставить при себе. В такие судьбоносные моменты любые слова пусты и бессмысленны. И уж, конечно, они не могли бы смягчить то чувство вины, которое меня терзало.