- Полностью согласен с вами, лейтенант, - почти на чистом русском поддержал его офицер разведки. - Выродилось русское офицерство, выродилось. Я близко знаком с несколькими белогвардейскими офицерами из окружения генерала Краснова, и могу засвидетельствовать разницу между ними и красными.
- Того самого, атамана Петра Краснова?! - заинтригованно спросил Власов.
- Да-да, того самого, и тоже генерал-лейтенанта. Но речь сейчас идет об офицерах из русских дворян, из аристократов, которых принято было называть "белой костью" армии.
- Не забывайте, что у нас была Гражданская война, - молвил Власов, понимая, к чему клонит лейтенант.
- О, да, Гражданская война. Понятно, понятно. Как у вас, русских, говорят, "война все спишет". Тем более что она все еще продолжается у вас с того самого, революционного семнадцатого года.
9
В это время на проселке показались еще два мотоцикла, явно из свиты капитана. Причем в одном из них сидел радист, а коляска другого зияла пустотой. Вслед за машинами из перелеска - все с тем же свистом и гиком - появился конный гонец. Сама верховая скачка явно доставляла этому степняку-дезертиру удовольствие.
С минуту все молча наблюдали за тем, как эти мотоциклы приближаются и как унтер-офицер докладывает затем капитану о своем прибытии, объясняя причину задержки.
- Так все-таки, где ваше оружие? - спросил капитан разведки.
- Меня обезоружили, - метнул злой взгляд на старосту-бородача Власов, словно из-за него командарм не сумел мудро распорядиться оружием после того, как выяснилось, что войско его погибло.
- Еще там, на командном пункте армии? - уже по-немецки, но все с тем же презрительным снисхождением поинтересовался разведчик.
- Вчера вечером, здесь, у амбара.
- Верните господину генералу его личное оружие! - тут же прокричал переводчик, мгновенно сориентировавшись в ситуации. Да бородач и сам уже вытаскивал пистолет из-за брючного ремня. - Только в нашем присутствии пользоваться оружием вам уже не позволено, - предупредил он Власова и напряженно проследил за тем, как, получив пистолет, командарм дрожащей рукой прячет его в карман своих немыслимо грязных галифе.
- Хотел бы, давно бы застрелился, - оскорблено огрызнулся генерал.
Прошлой ночью, при переходе через болото, он утопил свои очки, и теперь мучился от того, что все вокруг теряло свои очертания и постоянно приходилось напрягать зрение, чтобы каким-то образом восстановить их.
- К слову, замечу, что тех из ваших офицеров, кто пытался скрываться, - проговорил капитан, - ваши люди выдавали сразу же, как только они появлялись на окраине какого-либо села.
- Это уже не "наши", это "ваши" люди.
- Согласен, теперь уже "наши", - с вызовом согласился капитан, и по лицу его конвульсивно пробежала ухмылка.
Власов затравленно взглянул на лейтенанта, инстинктивно почувствовав, что тот настроен более благодушно.
- И давно вы узнали, что я нахожусь в этом районе? - спросил генерал, садясь в предложенную ему коляску и краем глаза наблюдая, как капитан и переводчик с любопытством рассматривают подошедшую к ограде Марию Воротову. Его вопрос был всего лишь попыткой отвлечь внимание немцев от женщины.
- Так это и есть ваша фрау? - спросил капитан вместо ответа.
- Да, она со мной. И я очень просил бы…
- Понятно, ваша личная охрана, - скабрезно осклабился капитан фон Шверднер. - Ваша телохранительница.
- Причем очень надежная и личная… телохранительница, - подыграл капитану переводчик.
- Эта военнослужащая была штабной поварихой, - растерянно объяснил Власов, понимая, что выдавать ее за какую-то местную жительницу уже не имеет смысла.
Теперь уже понятно, что разведка знала: Власов блуждает в сопровождении женщины. И выдают они себя за семейную пару сельских учителей-беженцев.
- Для всех остальных - повариха, а для командующего… Как это у них называется? - обратился капитан за помощью к переводчику.
- Походно-полевая жена. На солдатском жаргоне русских это называется "пэпэжэ", - подсказал тот.
- Правильно он говорит, господин генерал?
- Я просил бы не трогать фрау Воротову, - наконец-то посуровел голос командарма, - и проследить за ее судьбой.
- Все ясно, господин генерал, - сказал лейтенант. - Мы могли бы даже оставить ее здесь, в деревне. Но как только новая местная администрация выяснит, кто она - ее тотчас же повесят.
- И потом, она сможет дополнить ваш рассказ о последних днях армии и ваших блужданиях, - объяснил капитан разведки.
- Эй, возьмите эту русскую с собой! - крикнул переводчик остававшимся на проселке двум мотоциклистам сопровождения. - И не вздумайте трогать ее: жена русского генерала!
- Жена русского… генерала?! - словно мартовский кот, изогнул спину всадник. - Почему же всю прошлую ночь я шакал ил в одиночестве, а, староста?!
- Эй, унтер-офицер, - насторожился переводчик, обращаясь к старшему по чину среди вновь прибывших мотоциклистов, - вы лично отвечаете за неприкосновенность женщины!
- Это будет непросто, господин капитан.
- Не будь вы разведчиком, я бы уже наказал вас, унтер-офицер.
Когда в центре соседней деревни, у полуразрушенной церквушки, Власова суетно пересаживали в "опель", мотоциклисты, которые должны были доставить Марию, еще не появились. Спросить же, куда они девались, Власов не решился. Да и не до нее было тогда плененному генералу.
- Почему этот русский не обезоружен? - недовольно поинтересовался хозяин машины, тучный майор-интендант, восседавший рядом с водителем.
- Мы оставили бывшему командующему 2-й армией генералу Власову его личное оружие, - объяснил капитан.
- Так вы и есть тот самый генерал Власов?! - взбодрился майор.
- Да, тот самый, - сдержанно ответил бывший командарм.
- Мне пришлось допрашивать вашего интенданта, - сообщил он через переводчика. - Так вот, я понял, что интендантская служба ваша была ни к черту, четверть вашей армии вымерла от голода. Это правда?
- Голодали, приходилось, - мрачно согласился Власов.
- А почему вы голодали, если в окрестных селах население обладало достаточным запасом продовольствия?
- Это что, официальный допрос?
- Пока нет.
- Тогда какого дьявола?.. Я буду отвечать только на вопросы генерала фон Линденманна.
- Вы будете отвечать на вопросы любого офицера, - мгновенно побагровел майор-интендант, хватаясь за кобуру. И лишь после вмешательства капитана разведки, предупредившего о приказе командующего группой армий "Север" генерала фон Линденманна доставить Власова в его штаб без каких-либо задержек и эксцессов, воинственный интендант тут же чинопослушно усмирил гнев.
В то же время переводчик вполголоса посоветовал Власову:
- Не пытайтесь дерзить немецким офицерам, господин генерал. Помните, что это офицеры… немецкие. Не привыкшие к тому, чтобы их кто-либо "крыл матом", пусть даже это будет командующий армией. Учтите это на будущее.
И, вслед за капитаном, извинился перед майором как старшим по чину. Заметив при этом, что когда-нибудь майор будет вспоминать, как в свое время ему лично пришлось брать в плен самого генерала Власова.
Лично мне? Власова в плен? Рассказывать об этом?! - ухмыльнулся майор. - Позволю себе напомнить, что я - интендант вермахта, а не слуга барона фон Мюнхгаузена.
- Об этой войне, господин майор, мы будем рассказывать много такого, чему позавидовал бы даже бессмертный Мюнхгаузен.
- Если сумеем выжить в этих чертовых болотах, - проворчал интендант. - Но вы правы: он нужен сейчас нашему командующему, поэтому обойдемся без эксцессов, - окончательно смирился он. - Немедленно в штаб! - рявкнул водителю. - Вы, лейтенант, как переводчик, садитесь в машину. Вам же, капитан, придется довольствоваться мотоциклом сопровождения.
10
Генерал Георг фон Линденманн принимал его в своей Ставке, расположенной в каком-то старинном барском имении. Само двухэтажное здание, охваченное тремя флигелями, располагалось в глубине неухоженного парка, огромные дубы которого, очевидно, еще помнили времена Наполеоновских войн, а в стволах еще ржавели осколки снарядов, выпущенных в Первую мировую и в Гражданскую. "А ведь, если по справедливости, - с тоской в душе подумалось Власову, - то в этой усадьбе я должен был принимать Линденманна - побежденного и униженного. Но, похоже, война и справедливость - понятия несовместимые".
На вид генералу за пятьдесят: почти правильные черты лица, маска высокомерия на котором не исчезала, поскольку навечно отчеканена в самом его облике; медлительная интеллигентная речь, вальяжные движения. "Такому не группой армий командовать, а местечковым оркестром дирижировать, - все с той же оскорбленной гордыней отметил про себя Власов. - Вот только от "дирижера" этого будет зависеть твоя судьба".