- Я буду сотрудничать с вашим командованием. Причем сотрудничать самым серьезным образом, однако делать это буду в интересах освобождения своего народа от коммунистического режима, во имя свободной от большевиков России.
Фон Линденманн вновь предложил ему сесть и посмотрел в окно с такой тоской, словно это его самого, а не русского генерала, вскоре должны будут отправить в лагерь военнопленных.
- Но в таком случае получается, что мы с вами союзники, - вновь украсил свое постное арийское лицо завесой сарказма фон Линденманн. - Непонятно только, почему мы так долго и кроваво противостояли в этих краях друг другу.
- Очевидно, потому, что мы с вами люди военные, а значит, подневольные, - ответил Власов так, как не раз говорил своим подчиненным генералам и старшим офицерам. - Военные все в одинаковой степени подневольные.
- Согласен, это вопрос философский, а предаваться философским созерцаниям нам не пристало.
- Зато моя нынешняя позиция вам ясна.
- Это ваше твердое решение?
- Вы, наверное, обратили внимание, что я уходил не в сторону линии фронта, а в сторону вашего тыла.
- Это аргумент неубедительный, - парировал фон Линденманн. - Чем дальше от линии фронта, тем меньше насыщенность наших войск, и следовательно, больше шансов уцелеть. Обычная логика окруженца, который рассчитывает продержаться в нашем тылу, действуя при этом в подполье или в партизанском отряде.
Власов понял, что скепсис немецкого генерала может навредить ему, но как достойно выйти из этого положения, не знал.
- Для меня это было время раздумий и принятия окончательного решения, - сказал он то единственное, что хоть как-то могло повлиять на мнение фон Линденманна. Хотя в рассуждениях своих о "логике окруженца", немец, конечно, был прав. - Теперь оно вам известно, господин генерал-полковник.
Видимо, немецкий генерал тоже не был заинтересован, чтобы плененный им известнейший русский генерал представал перед командованием в неподобающем свете. "Мало того, что фон Линденманн наголову разбил целую русскую полевую армию и пленил ее командарма, так он еще и сумел убедить его перейти на сторону рейха и активно сотрудничать с фашистским командованием!" - вот как все это должно было выглядеть теперь не только в глазах фельдмаршала Кейтеля, но и самого фюрера. Только поэтому он не стал нагнетать обстановку и примирительно объявил:
- Я удовлетворен, что ваше решение оказалось именно таким, генерал.
- И таким же останется впредь.
- Что облегчает жизнь и нам, и вам, - говоря это, фон Линденманн, все еще не отрывал взгляда от окна, прикрытого от прямых лучей солнца веткой сосны. Возможно, потому, что не желал встречаться с взглядом русского. - Прошу прощения, господа, я вынужден вас оставить, чтобы поговорить со Ставкой Верховного командования вермахта.
11
После того как их разлучили у амбара, Марию Воротову командарм больше не видел. Поэтому, воспользовавшись тем, что генерал фон Линденманн перешел в соседний кабинет, чтобы поговорить с Берлином, откуда должны были - очевидно, после согласования с Кейтелем, или кем-то там еще, - распорядиться относительно его дальнейшей судьбы, Власов поинтересовался У переводчика, куда они девали женщину, оказавшуюся в плену вместе с ним.
- Понятия не имею, - беззаботно повел тот плечами.
- Так узнайте, черт бы вас побрал! - чуть было не сорвался на крик Власов, вызвав этим немалое удивление у немецкого офицера.
- Я понимаю, что вежливость генерала фон Линденманна позволила вам на какое-то время расслабиться, - процедил Клаус Пельхау. - Но все же не советовал бы забывать, где и в каком положении вы находитесь, и что с вами может произойти, если… и впредь станете забываться.
- Понятно, понятно, слегка погорячился, - быстро отработал Власов задний ход.
- Со всеми остальными офицерами тоже советую вести себя предельно сдержанно.
- Считаете, что вправе давать мне советы? - высокомерно поинтересовался Власов.
- Коль уж случилось так, что именно я оказался свидетелем вашего пленения… - проявил чудеса нордической выдержки Клаус Пельхау. - Теперь я ощущаю некую моральную ответственность перед вами, поэтому всячески пытаюсь оберегать. И ваше счастье, что я до сих пор остаюсь рядом с вами.
Лейтенант оглянулся на писаря и фотокорреспондента, и, убедившись, что они так и не уловили смысла их перепалки, добавил:
- Не думайте, что тут все будут рады вежливому приему Власова генералом фон Линденманном. Есть и такие, что потребуют вздернуть вас на одной из берлинских площадей, подобные предложения в моем присутствии уже звучали.
Это признание как-то сразу же обескуражило Власова. С минуту он дипломатично сопел и прокашливался, а затем все же набрался интеллигентского мужества, чтобы произнести:
- Прошу прощения, лейтенант. Пожалуй, вы правы: пора уже смириться с тем, что нахожусь в плену, а не у себя на командном пункте армии, в стремени, да на рыс-сях.
- Я готов понять ваше состояние, но…
- Мне всего лишь казалось, что для вас не составит особого труда разыскать того капитана разведки, который был с нами. Уж он-то должен знать, что произошло с фрау Марией Воротовой.
- Не думаю, чтобы он слишком уж заботился о судьбе вашей походно-полевой жены, - вновь вежливо возмутился лейтенант.
- Кто же тогда занимался ее судьбой? В лагерь-то ее, надеюсь, не отправили?
- А как еще прикажете поступать? Поскольку Воротова сдалась вместе с вами, к ней должны будут отнестись как к военнопленной. Однако для пленных женщин наши лагеря не предназначены. Иное дело - лагеря врагов рейха. Но это уже иные условия. Совершенно иные… условия, господин генерал.
- А вырвать ее оттуда вы не смогли бы?.. - начал было Власов, однако лейтенант бесцеремонно прервал его:
- Советовал бы заняться собственной судьбой, господин генерал. Конечно, далеко не каждого плененного генерала жалуют у нас так, как это делает сейчас фон Линденманн. Но здесь вы всего лишь гость. Дань вежливости по отношению к поверженному врагу - не более того. И ни в коем случае не советую затрагивать вопрос о Воротовой при прощании с ним. У нас в армии походно-полевых жен не бывает. Во всяком случае, это жестко пресекается.
- И все же узнайте, лейтенант, что с ней, - почти с мольбой произнес Власов.
- Попытаюсь, - ответил переводчик таким тоном, что командарм ни на мгновение не усомнился: "Ни черта он не попытается! Ему эти хлопоты и на фиг не нужны!"
Власов порывался продолжить увещевания, однако в это время вернулся фон Линденманн. По выражению его лица можно было понять, что в Берлине остались довольны и ликвидацией армии, которая, по замыслу советского командования, должна была оттягивать на себя значительную часть войск, блокировавших Ленинград, и пленением "спасителя Москвы" Власова, которого еще недавно Сталин считал своим лучшим генералом.
- Я доложил командованию о вашем намерении сотрудничать с нами в борьбе против коммунистического ига России. Это произвело должное впечатление. Приказано переправить вас самолетом на Украину, под Винницу, в лагерь для генералов и старших офицеров, которые представляют интерес для вермахта. Там уже есть несколько десятков пленных, готовых разделить ваши взгляды.
- Я благодарю вас за тот человечный прием, который вы оказали мне, господин генерал-полковник, - растроганно произнес Власов. Как бы он ни относился сейчас к полководцу, разгромившему его войска, далеко не каждый повел бы себя с ним с такой уважительностью - это поверженный командарм понимал. И пытался ценить.
- У вас будет полтора часа на обед и небольшой отдых, генерал. После этого вас отвезут на аэродром. Сопровождать вас будет лейтенант Пельхау, - повел он подбородком в сторону переводчика, уже стоявшего у двери, - и офицер СД, который ждет в моей приемной. Все, генерал, не смею вас больше задерживать, - вежливо склонил голову фон Линденманн.
- Надеюсь, мы с вами еще когда-нибудь увидимся, - произнес Власов, все еще пребывая в растроганных чувствах. Но в ответ услышал ироничное:
- Не думаю, чтобы мне пришлось брать вас в плен еще раз, генерал.
- В этом мире все может быть, в стремени, да на рыс-сях, - уже под нос себе пробубнил Власов.