- Друзья мои, вы даже не подозреваете, насколько близки к истине ваши слова! - приглушенно донесся голос третьего из идущих. - Город Болонья слишком холоден для флорентийцев, ибо слишком открыт северным ветрам. К тому же в нем такое количество остроконечных башен, что за их шпили то и дело цепляются облака, а потому там всегда пасмурно и тоскливо!
- Древние называли твой недуг "амор патриэ" - любовь к отечеству, - наставительно молвил Гвидо, - судя по голосу, старший из троих. - И это, бесспорно, весьма похвальное и возвышенное чувство! Но уж теперь-то ты, Дуранте, наконец можешь вволю насладиться зрелищем горбатых флорентийских улочек и башен с разломанными верхушками.
- Нас дурачат, Гвидо! - поспешно вмешался Каселла. - Когда я шел мимо, он и не думал любоваться улицами, а стоял у Старого моста в полной темноте и бормотал что-то нараспев и в рифму!
- Так значит, мы помешали тебе, Данте? Быть может, тебя поджидает прекрасная донна? Каселла, мы уходим сию минуту!
- Да нет же, друзья! - поспешно воскликнул Данте. - Это просто болонская привычка. Вся Болонья нынче помешалась на сонетах. Верьте не верьте, но даже торговцы виноградом на тамошнем рынке пустились осквернять искусство своими убогими рифмами!
- Ну так удостойте же наш слух этого болонского дива, мессер сочинитель! Если надо - моя лютня всегда к вашим услугам, - с готовностью предложил Каселла.
Однако молодой поэт замешкался с ответом.
- Вы хотите слушать сонеты прямо сейчас, здесь? Но я…
- Не уподобляйся же капризной донне, Алигьери, - промолвил Гвидо в нетерпении. - Чем этот спокойный час хуже любого другого? Или память твоя так ослабла в ученых занятиях?
- Осмелюсь надеяться, что… Постойте-ка, - насторожился вдруг Данте. - Вы ничего не слышали? Мне показалось, со стороны того палаццо…
Отблеск факела сделал несколько пляшущих шагов в сторону, но взобраться вверх по стене дома оказалось ему не под силу.
С минуту друзья напряженно вслушивались в тишину. Но даже соловей, будто сочувствуя им, не смел ее нарушить.
- Каселла! Что различает в окрестностях твой изощренный слух? - полушепотом осведомился Гвидо.
- Как будто пока ничего похожего на скрип двери, отворяемой нежной рукой! - шутливо вздохнул Каселла, трогая струны. - Но не отчаивайся, Данте, читай свой сонет! И быть может, к твоим словам придет мелодия - а уловив мелодию, явится и слушательница!
- Что ж! Дайте вспомнить начало, - отозвался Данте, принимая вызов, и, передав свой факел Гвидо, выпрямился и воздел руку на манер участника поэтического турнира. Голос его, хотя негромкий и юношески неустойчивый, был гибок и выразителен.
Столь благородна, столь скромна бывает
Мадонна, отвечая на поклон,
Что близ нее язык молчит, смущен,
И око к ней подняться не дерзает…
При этих звуках соловей, прежде вежливо умолкший, присвистнул скорее удивленно, чем виртуозно.
- Просторечный вольгаре? - изумился Гвидо. - Весьма легкомысленно! Однако, похоже, эта дерзость вполне вознаграждена. Тебе почти удалось искупить ее богатством созвучий и строгостью рифм… "Что близ нее язык молчит, смущен…" Но позволь спросить, друг Данте: неужто ты и впрямь вздумал применить этот обет молчания в жизни?! Если так, имей в виду: безмолвие влюбленного кавалера может быть истолковано дамой совершенно превратно!
- Как знать, Гвидо! - лукаво возразил Каселла. - Быть может, среди болонских красоток принято особое толкование любовных признаков…
- Болонские красотки? - расхохотался Данте. - Увы! В этом городе, столь изобильном пищей для ума, поистине нечем усладить зрение. Скажу вам по чести, друзья, во всей Болонье не сыскать и полдюжины дам, достойных хотя бы звучной терцины! Можете поверить мне на слово: рожденному на берегах Арно не найти на чужбине ни красоты, ни счастья!
- О да, зато уж здесь-то этого добра хоть отбавляй! Так признайся же, Данте: которая из флорентийских вертихвосток посягнула на ясность твоего рассудка? Что за ядовитый побег от корня Евы…
- Ты не переменился, друг Гвидо! Но не трать попусту своего красноречия: нежная донна моей души - всего лишь бесплотная мечта, - поспешно заверил Данте.
Гвидо с сомнением покачал головой, вглядываясь в лицо друга, озаренное неверными факельными всполохами.
- Частенько эта самая мечта - ловко сплетенная нежной донной сеть, невидимая для кавалера! - с усмешкой заметил Каселла. - И сколько достойных людей замечают ее, лишь когда у них уже нет сил сбросить шелковистые петли со своей шеи!
- А иной раз самые призрачные мечты сбываются, мой друг, - к счастью либо к несчастью, - в раздумье возразил Гвидо. - Ну что ж, настрой-ка свою лютню, Каселла! Быть может, при звуках нежной канцоны какая-нибудь жалостливая дама пристойного вида подаст-таки знак привета этому пилигриму, изнуренному любовным паломничеством!
В это самое мгновение на балконе вновь показались две фигуры, взявшиеся за руки, словно в танце павана. Обернись молодые синьоры вовремя, и они, пожалуй, разглядели бы, что одна из двух дам, схватив другую за руку, что есть силы тянет ее к перилам, в то время как вторая сопротивляется отчаянно и безмолвно.
Однако проворный Каселла уже извлек из своей лютни печальный аккорд…
Нежный напев канцоны разнесся вокруг, в одно мгновение завладев улицей и молчаливыми домами. При звуках ее сладчайшие сны сгустились у изголовий юных щеголей и престарелых донн, и прекрасные видения посетили почтенных отцов семейств и чумазых подмастерьев.
- Святая Мадонна! Да вот же она, твоя мечта, гляди! - тихо вскрикнул Каселла, схватив друга за руку.
- Кто там? Неужто… донна Лукреция? - В голосе Данте прозвучал скорее некоторый испуг, чем радость.
- Что же вы перестали петь, благородные синьоры? - послышалось в то же мгновение с высокого балкона, и дама в том расцвете красоты, что порой верно указывает на скорый ее закат, показалась у лепных перил.
- В минуты восторга дар речи покидает нас, уступая место безмолвному созерцанию! - без задержки раздался учтивый ответ Гвидо.
Казалось, в темноте глаза донны Лукреции метнули две молнии, искусно направленные в сторону горящего факела.
- Как счастлива должна быть дама, к которой обращены столь возвышенные речи, - заметила она с легким вздохом.
Каселла ткнул Данте в спину, принуждая поклониться, и сам отвесил глубокий поклон.
- Ослепление любви порой уподобляет бессловесному камню даже самых речистых из нас, - продолжал Гвидо, не без укора оглядываясь на друзей. - Правда, мессер Каселла скорее привык, что за него говорит его сладкозвучная лютня… зато наш ученый друг Алигьери при случае способен показать пылкость и красноречие! Не угодно ли продолжить ваш сонет, мессер Данте?
И, получив новый чувствительный толчок в спину, Данте еще раз склонился в поклоне - на сей раз не без грации.
И в тот же миг донна Вероника на своем балконе вскрикнула шепотом:
- Беатриче! Вернись! - И скользнула в дверь, ибо внезапно обнаружила рядом с собой пустоту.
Тем временем соловей попробовал было завести новую трель, но вдруг смолк - не то от недостатка опыта и мастерства, не то от неверия в собственные силы, столь свойственного юности.
Глава 15
- Ничего себе вид! - изумилась утром Светка. - Ну-ка признавайся: напилась вчера, что ли, подруга?
- Ну почему же сразу напилась… просто не спалось, и все. То ничего-ничего, а то опять бессонница, - пробормотала Вероника, пряча взгляд и не входя в подробности.
Разговаривать со Светланой с утра ей было как-то неуютно. Может, потому, что та выглядела сегодня особенно эффектной. Ее челка вызывающе отливала розово-фиолетовым, в тон перламутровой помаде, и сиренево-розовые тени окружали единственный полностью открытый проницательный глаз. На черном свитере сверкала серебряная брошка-паучок. Вероника, как и Маришка, с детства обморочно боялась пауков.
А может, это сцены из флорентийской жизни, уже написанные, никак не отпускали ее. Совершенно зримо они стояли перед глазами, и каждая имела собственную перспективу, краски и даже запахи. Только вот некоторые придуманные ночью фразы теперь почему-то звучали как фальшивые пассажи, и хотелось немедленно побежать домой исправлять позорные промахи.
- Бессонница! Это в сорок-то лет! При муже! - осудила Светлана. - А чего, интересно, в шестьдесят делать будем?
В словах подруги, безусловно, присутствовала какая-то логика. Только вот сегодня с утра логические задачи не давались Веронике.
- Слушай, ну хоть бы круги под глазами запудрила! В таких случаях лучше даже тональным кремом. Хочешь, дам? У меня с собой.
Ее голос доносился как бы сквозь невидимую преграду. Или как с экрана телевизора, если звук сильно убавить: фигурки на экране перемещаются туда-сюда, шевелят губами, вертят головами, но о чем именно они так волнуются - непонятно. Вероника вздохнула и попыталась сосредоточиться.
Эта перламутровая красотка - ее давняя подруга Светка, и Светка заботится о ней.
Светка - на ее стороне. И не она виновата, что Вероника обидела своих героев неудачными репликами.
Вероника улыбнулась ей, но помотала головой, отвергая тональный крем. Светка поджала губы и закатила глаз в потолок.