Однако договоренность этих держав явилась причиной нового кризиса. Возникновением Албании в качестве независимого государства было нарушено равновесие при распределении добычи. Теперь Сербия потребовала себе часть Македонии. Болгария отвергла ее притязания и вынуждена была склониться только перед объединенным силами Сербии и Греции. В конфликт была втянута и Румыния, а Турция под прикрытием столбов пыли, поднятых "собачьей свалкой", смогла частично вернуть себе потерянное.
В результате всего произошедшего больше всех выиграла Сербия, а Болгария оказалась неудачником. Это было совсем не по вкусу Австрии, и она предложила болгарам летом 1913 года немедленно напасть на Сербию. Германия удержала Австрию, посоветовав проявить большую умеренность - и тут же сама необдуманно дала повод к новой обиде России, занявшись установлением контроля над турецкой армией. Россия увидела, как увядают ее мечты о Дарданеллах, а русские министры пришли к заключению, что мечты эти получат шанс на осуществление лишь в том случае, если вспыхнет всеобщая европейская война - очень опасный образ мыслей!
Ближайшей целью русских было восстановление поколебленного влияния России на Балканах, и они пытались склонить на свою сторону Румынию, что являлось первым шагом к образованию нового Балканского союза. Намерение это вызвало новую тревогу в Австрии, хотя вскоре внимание последней было отвлечено неизменными трениями среди ее разнородных подданных.
Для подавления недовольства хорватов и сербов внутри страны и в аннексированных провинциях, а также румынских подданных в Трансильвании Австрия применила грубую силу. Это же средство она попыталась применить и к внешнему государству - Сербии, которая представляла собой естественный пункт притяжения для всех беженцев из австрийских владений. Руководство Австрии понимало, что война станет лучшим средством затушить разногласия внутри страны. В этом понимании оно не было одиноким. Народные волнения в России, только частично подавленные применением нагаек и ссылок, а также агитация в Германии за всеобщее избирательное право заставляли воинствующие партии во всех этих странах смотреть на войну как на лекарство от напастей.
В течение последнего года возбуждение нарастало со всех сторон: воинственные речи, статьи, слухи, пограничные инциденты. Доверенное лицо президента Вильсона, полковник Хауз, уехал из Берлина с твердым убеждением, что военная партия решится на войну при первой же возможности и заставит кайзера отречься от престола, если он будет противиться желанию этой партии. Вдобавок возбуждение сторонников войны было усилено законом о трехгодичной службе, который был проведен во французской армии как средство против недостаточности людских запасов Франции; стимулом к этому явилось недавнее расширение германской армии.
Все же германский посол во Франции донес Бетману-Гольвегу, что
"несмотря на шовинистическое поведение многих кругов и общую мечту вернуть потерянные провинции, французская нация в целом может быть охарактеризована как нация, желающая мира".
Что касается настроений Пуанкаре, то самое большее, что можно было о них сказать, выразил он сам словами: "Франция не хочет войны, но и не боится ее".
Тем не менее в другом месте часть Европы была уже посыпана порохом, и роковая неизбежность войны была близка.
Фатальная искра была выбита 28 июня 1914 года в Сараеве, столице Боснии. Первая жертва была отмечена иронией судьбы. Пылкие славянские националисты, стремясь подтолкнуть свое дело убийством эрцгерцога Франца-Фердинанда, наследника Франца-Иосифа, вычеркнули из списка живых единственного влиятельного человека в Австрии, который был их другом. Франц-Фердинанд лелеял мечту о такой реконструкции государства, при которой различные национальности были бы связаны не мертвым узлом власти сверху, а федерацией. Но для большинства славян Боснии он являлся только символом насилия - крайние же националисты, замышлявшие его убийство, имели тем больше причин его ненавидеть. Ведь мечта Франца-Фердинанда о внесении спокойствия внутри страны путем федерации должна была разрушить их мечту - оторваться от Австрии, примкнуть к Сербии и образовать расширенное Юго-Славянское государство.
Кучка юных заговорщиков искала и получила помощь от сербского тайного общества, известного под названием "Черная рука". Общество это состояло главным образом из армейских офицеров, образовавших группу, враждебно настроенную к гражданскому правительству Сербии. Слухи о заговоре вроде бы дошли до ушей министров, и на границу были посланы приказы перехватить заговорщиков. Но так как "охранители" - пограничная стража - также были членами "Черной руки", то меры предосторожности, естественно, не были приняты. Кажется, хотя наверняка утверждать нельзя, смутное предостережение было послано даже в Вену. В чем не может быть уже никакого сомнения, это - в поражающей беспечности австрийских властей при охране эрцгерцога и циничном равнодушии к несчастью с этим крайне непопулярным наследником престола. Потиорек, военный губернатор Боснии и будущий руководитель наступления против Сербии, даже если бы он был заговорщиком, не мог сделать большего для облегчения задачи убийцам. Поэтому трудно отказаться от подозрения, что он им и был.
Первая попытка покушения во время проезда эрцгерцога к городской ратуше сорвалась. Потиорек так неловко организовал возвращение, что автомобилю эрцгерцога пришлось остановиться… Раздались два выстрела, смертельно ранившие эрцгерцога и его морганатическую супругу, презираемую двором. Эрцгерцог умер в 11 часов утра.
Весть о преступлении вызвала ужас и возмущение во всех странах - за исключением Австрии и Сербии. Сербская пресса с трудом скрывала свою радость; еще меньше ее скрывала сербская общественность. Сербское правительство, измученное балканской войной и всей душой стремившееся к миру, чтобы закрепить за собой добычу этой войны, было вынуждено подать в отставку за одно только предложение произвести расследование убийства. Последствия необдуманной смены министерства в такое тяжелое время были роковыми.
Расследование, производившееся австрийской полицией, также велось спустя рукава. Через 24 часа Визнер, командированный Австрией для руководства следствием, донес, что хотя сербское общество и чиновники замешаны в этом деле, "нет доказательств участия в преступлении сербского правительства… Напротив, есть основание полагать, что оно стоит совершенно в стороне от этого покушения…".
Решение Австрии было быстрым, хотя долго избегали всякого внешнего проявления этого решения. Граф Берхтольд, министр иностранных дел, придавший оттенок элегантности жульническим замашкам, унаследованным от Эренталя, грациозно и с благодарностью схватился за возможность вернуть империи и себе потерянный престиж. Через день после убийства он объявил, что настало время раз и навсегда рассчитаться с Сербией за все - слова, которые Конраду фон Хетцендорфу показались отголоском его собственных перманентных порывов к войне. Но Берхтольд встретил неожиданное препятствие в лице графа Тисы, серьезно возражавшего против такого поворота дела, причем скорее с точки зрения целесообразности такого шага, чем с точки зрения его порядочности: "Вряд ли могут возникнуть затруднения при подыскании подходящего "казуса белли", когда бы это ни потребовалось"! Конрад также разумно подходил к вопросу и заметил Берхтольду: "Мы должны прежде всего спросить Германию, захочет ли она поддержать нас в этом выступлении против России".