Девочки рассматривали друг друга с неподдельным интересом, оценивая одежду, когда в класс вошла Сильвия Дельгадо в очень красивом бирюзовом платье. Сшитое из высококачественной нежной шерсти, оно застегивалось на пуговках прямо под шеей, а широкие рукава, туго стянутые у запястья, заканчивались длинными манжетами. Широкий пояс из дубленой кожи выгодно подчеркивал невероятно тонкую талию.
Стоящая позади девочка открыла от изумления рот, невольно воскликнув:
- Ну разве она не прелестна!
Длинные русые волосы Сильвии были схвачены золотистым бархатным обручем, украшенным крошечными жемчужинами. Когда она села, Энни заметила, что ее ботинки, сделанные из дубленой кожи, на высоких каблуках! И внезапно ее собственные юбка и джемпер показались ей невероятно жалкими, однако возникшее в душе чувство зависти смешалось с зарождающейся тревогой. Такое одеяние наверняка сведет с ума Руби Ливси!
- Что это она о себе возомнила, вырядившись в школу, словно чертова манекенщица? - сказала Руби в пятый, а может, и в шестой раз.
Рождественский обед закончился, и они стояли в гимнастическом зале, глядя на танцующих. Мистер Пэрриш ставил пластинки Фрэнка Синатры. Сильвия Дельгадо не успевала сесть, как ее приглашали вновь, а вот к Руби и ее компании не приблизился ни один из мальчиков, и девочки танцевали друг с другом.
В Энни постепенно просыпался интерес к противоположному полу. Ей ужасно не нравилось танцевать с девчонками, и в особенности с Руби - это было то же самое, что толкать по кругу ломовую лошадь. К тому же ее раздражало то, что Мари, кружась, проносилась мимо них, причем каждый раз в объятиях нового партнера.
- Я ненавижу Сильвию! - со злостью прошипела Руби. - Если бы не она, эти мальчики танцевали бы с нами.
Энни не находила никакой логики в ее словах, ведь их было одиннадцать, а Сильвия - всего одна. Вскоре Энни пришла к выводу, что вечеринка закончилась полным провалом. Она с нетерпением ждала, когда часы покажут половину четвертого. Тогда она сможет выбросить свой бумажный колпак и уйти отсюда. Но она не собиралась идти домой. Они с девочками планировали прогуляться по магазинам. Хоть Руби и действовала ей на нервы, все же се общество было предпочтительнее компании безмолвной матери.
К тому времени как они добрались до Ватерлоо, стемнело, к тому же дорога, которая вела к реке Мерси, замерзла.
Несмотря на холод, девочки чувствовали себя счастливыми. То и дело они начинали петь "Белое Рождество" или "Я увидел, как мама целует Санта-Клауса". Чувствуя, однако, что у них челюсти сводит от холода, они прекращали пение, прыснув от смеха.
К Энни снова вернулось хорошее настроение. Было бы странно, если бы этого не произошло, ведь кругом висели украшения, горели разноцветные огни, а магазины были заполнены счастливыми людьми. Царила праздничная атмосфера, и от волнения у Энни кружилась голова.
Отовсюду доносились рождественские гимны. Девочки вошли на церковный дворик, где пять монахинь в черном одеянии стояли вокруг огромных яслей с фигурами в натуральную величину и во весь голос исполняли "Младенец в яслях". Большая толпа остановилась для того, чтобы спеть с ними.
Энни замерла, словно завороженная. Происходящее напоминало сцену с рождественской открытки. Церковный двор был окружен падубами, листья которых были слегка подернуты инеем. На ветках висели сверкающие фонари, а в искрящейся колючей листве переливались всеми цветами радуги яркие огни. Белоснежные накрахмаленные головные уборы монахинь напоминали гигантских бабочек, которые еле заметно вздрагивали, как будто хотели вот-вот упорхнуть. А над всем этим на фоне темно-синего неба виднелись ледяные капли дождя, похожие на крошечные танцующие звезды. Энни увидела настоящую звезду, которая, казалось, мерцала только для нее. Другие девочки уже ушли вперед.
- Давайте споем несколько рождественских песен, - закричала им вслед Энни.
Они остановились.
- Ужасно холодно, - пожаловалась Руби.
- Ну хотя бы одну! - взмолилась Энни. - Это все-таки Рождество.
- Ну хорошо, одну.
Монахини стали исполнять "Тихую ночь", которую все дружно подхватили. Энни пела на одном дыхании. Вдруг она почувствовала, как Сэлли Бейкер слегка подтолкнула ее локтем со словами:
- Кого я вижу!
Позади толпы стояла Сильвия Дельгадо, наблюдая за происходящим широко открытыми глазами, так же, как и Энни, околдованная этим действом. На итальянке было невероятно элегантное теплое замшевое пальто с меховым воротником.
Энни практически не слышала, как новость о появлении Сильвии облетела всех девочек. Она была очень раздосадована, почувствовав, как кто-то, схватив ее за плечо, прошептал:
- Ну же, скорей! Уходим отсюда.
- Почему? - спросила Энни. - Песня еще не закончилась!
И тут мужчина закричал гневным голосом:
- Смотрите, что сделали с бедной девочкой!
Руби и ее подруг нигде не было. Озадаченная Энни отошла от церкви и увидела, как они бегут вниз по улице, громко смеясь. Они исчезли в магазине "Вулворт", и когда она их наконец-то догнала, все еще продолжали потешаться.
- Что случилось? - спросила она.
- Руби толкнула Сильвию. Ты бы видела ее лицо!
Энни не произнесла ни слова. Она вдруг представила, как Сильвия стоит, с невинным видом наблюдая за прекрасной рождественской сценой, едва ли подозревая о том, что ей нанесут предательский удар в спину.
Девочки остановились у витрины, в которой была выставлена бижутерия, и стали обсуждать, что купить друг другу в подарок.
- Что бы ты хотела, Энни? - спросила Сэлли Бейкер.
- Я больше не желаю иметь с вами ничего общего, - холодно произнесла Энни.
Они с удивлением уставились на нее. Одна или две девочки смутились, поняв причину странного поведения Энни Харрисон, обычно отличавшейся добродушно-покладистым характером.
- Веселого Рождества! - с сарказмом в голосе сказала она. И, развернувшись на сто восемьдесят градусов, вышла из магазина.
- Постой, Энни!… - кричали девочки ей вслед.
Монахини по-прежнему находились на территории церковного двора, однако Сильвии Дельгадо нигде не было.
Несколько минут спустя Энни уже стояла возле кинотеатра "Одеон" напротив гостиницы, где жила Сильвия. Движение транспорта здесь было достаточно оживленным, и медленно проезжающий двухэтажный автобус или же грузовик то и дело заслонял здание. Гостиница называлась "Гранд". Вполне подходящее название, подумала Энни, поскольку здание действительно впечатляло. Оно было трехэтажным, окрашенным в белый цвет, а окна второго и третьего этажей украшали маленькие черные балконы из кованого железа. На уровне первого этажа вдоль всего фасада тянулся навес в красно-черную полоску. Двери гостиницы были закрыты, и Энни засомневалась, был ли этот дом чем-то вроде шикарного ресторана или же все-таки гостиницей.
Она точно не знала, сколько времени простояла там, переминаясь с ноги на ногу и размахивая руками, пытаясь согреться. Время поджимало, и если она сейчас же не наберется мужества, то не успеет приготовить ужин. А Энни не хотела, чтобы отец, возвратившись домой в такой промозглый вечер, обнаружил, что ужин еще не готов.
В конце концов Энни сделала глубокий вдох и, лавируя среди машин, зашагала через дорогу.
Свернув за угол, девочка увидела маленькую дверь. Она позвонила и стала ждать, чувствуя, как от волнения сводит живот.
Вскоре ей открыла стройная женщина, в которой Энни узнала мать Сильвии. Она тоже была обаятельной, хоть и не такой красивой, как дочь, с более светлыми, чем у Сильвии, глазами и на несколько дюймов ниже. Ее русые волосы были коротко острижены, а лицо обрамляли симпатичные "перышки". На женщине были широкие черные брюки и розовая короткая блузка из атласа. Мать Сильвии добродушно улыбнулась.
- А Сильвия дома? - взволновано спросила Энни.
- Я слышала, как она пришла домой несколько минут назад. Ты ее школьная подруга? - Женщина излучала радость. - Входи в дом, дорогая. Скорей же, не стой на морозе.
- Спасибо. - Энни шагнула вперед, очутившись в чистом вестибюле.
Она заметила металлический радиатор, прикрепленный к стене, и сразу же поняла, почему мать Сильвии ходит по дому в атласной блузке в разгар зимы.
- И как же тебя величать? Пожалуйста, называй меня просто Сиси. Мое полное имя Сесилия. "Си" по-итальянски означает "да". Не выношу, когда друзья моей дочери зовут меня миссис Дельгадо, в такие моменты я чувствую себя старухой.
- Я Энни. Энни Харрисон.
- Пойдем, Энни. Я провожу тебя наверх, в комнату Сильвии.
Энни чувствовала себя неловко, когда миссис Дельгадо, Сиси, по-дружески взяла ее под руку, и они вместе поднялись по лестнице. Интересно, был бы прием столь же радушным, если бы мать Сильвии узнала, что Энни не перекинулась и парой слов с ее дочерью с тех пор, как та начала учиться в их школе?
Когда они добрались до площадки второго этажа, Сиси крикнула:
- Сильвия, дорогая, к тебе пришла одна из твоих подружек. - Она указала на следующий лестничный пролет. - Первая дверь направо. Через минуту я принесу кофе.
- Спасибо, миссис… то есть Сиси.
Энни заволновалась еще больше. Какой прием ее ожидает? Если Сильвия вдруг укажет ей на дверь, то удивляться тут нечему. Ведь с ее точки зрения Энни была приспешницей Руби Ливси, той самой, которая превращала ее жизнь в ад.
Энни уже собиралась постучать, как дверь неожиданно открылась. Сильвия окинула ее высокомерным взглядом. На ее нежной щеке виднелась безобразная красная царапина. Девочки молча уставились друг на друга.
- Привет, - произнесла Энни.