4
И вот сейчас, в День Пехоты, Гришка досиживал в дежурке свои последние армейские минуты, ожидая законного двухмесячного пособия и не веря собственному счастью. Ращупкин оказался твердым на слово и по-человечески стоило бы его отблагодарить.
- Журавлю поставь, - тихо сказал Курчев. - Журавлю следует.
- Он белой не пьет, - вздрогнул Новосельнов.- А другого... я краснофлотцу не заказывал.
Военторговским ларьком командовал демобилизованный матрос Ленька. Водку он продавал из-под полы по тридцать рублей бутылка, а коньяка, как продукта неходкого, не держал вовсе.
- В ... смотайся, - назвал Курчев районный центр, куда прибывала полковая почта.
- Эх, - мотнул шляпой Гришка. Ему не жаль было денег, но он боялся судьбы. Он так долго и так небеспричинно ее боялся, что сейчас, когда вроде и страшного ничего не было, сердце жутко толкалось под левые ребра, руки дрожали и мерещилось самое скверное. Оттого-то, а не из жадности, он сидел на КПП, надеясь на ходу перехватить начфина и не справлять отвальной. Чемодан был давно запакован. Все военное - сапоги, ремень, китель, бриджи с гимнастерками, подушка, матрас, одеяло - частью раздарено, частью спущено за четверть цены. А начфина все не было, и неясно было, когда прибудет. Гришка сердился, пробовал подшучивать над собой, глотал с утра водку, но ничего не помогало. Он отчаянно боялся. Только присутствие Курчева, который тоже мечтал удрать из этого Богом забытого полка, несколько успокаивало Гришку.
- На черта Журавлю мой коньяк? У него купюры несчитанные.
- Скажешь, - улыбнулся Курчев и без раздражения оторвал голову от тетради. Ему оставалось дописать три страницы - и реферат был бы готов. Собственно, он уже давно был готов и даже на две трети перестукан на пишущей машинке. Но для таких, которые читают не подряд, а вразброс начало, середку и последние абзацы, нужно было отгрохать конец позабористей. Цитаты из классиков были уже переписаны. Оставалось их соединить покрасивей и поаккуратней, чтобы на кафедре истории поняли, что соображалка у лейтенанта как-никак, а работает.
- Брось врать, - повторил Курчев. - Сам ведомость видел. Тыща девятьсот - долж-ность. Тыща сто - звание. Ну, ординарские, выслуга, "молчанка". Много ли наберется? Так жена не работает и двое пацанят. Ты бы с ним не махнулся.
- Я - нет, - кивнул Гришка. - Только ты не так его гульдены считаешь. Не каждую сотнягу в ведомость вносят.
- Брось заливать.
- А ты что - вчера родился? - ухмыльнулся Гришка. - "Севастопольские рассказы" читал?
- Так то когда было?! Тогда полковник или батарейный даже овес - не говорю про лошадей! - сами покупали. Продовольствие - и то сами... Ну, и простор для коррупции был. А теперь что? "Изделия" ему продавать?..
("Изделиями" называлась огневая мощь полка, которой, впрочем, пока не наличествовало.)
- "Изделия"? Пальцем, извини меня, Борька, тебя изделали, - натужно захохотал Новосе-льнов. - Полгода с тобой бьюсь, а ты вон, как тот у печки... - он кивнул на дневального. - Валенок и только...
- А чего... Я понимаю, - отозвался солдат, не поднимаясь с корточек.
- Голос из провинции, - рассердился Курчев. - "Понимаю..." Интересно, чего это понимаешь?
- А то, что у начальства всю дорогу лишняя получка, - повернулся к офицерам истопник и улыбка расползлась по его широкому, красному от печного жара лицу.
- Хватит, - сказал Курчев. - ("Чего психуешь?" - оборвал себя.) Хватит трепаться, - повторил вслух. (Вести подобные разговоры при подчиненном не стоило, но раз уж дискус-сия началась, затыкать человеку глотку было неприлично, а главное - бесполезно.) - Ну, чего он возьмет? сердито спросил лейтенант. - Чернила в конторе? Черняшку в хлеборезке? Пачкаться не станет. Ему же в генералы светит!..