Однако об албанском народе в средствах массовой информации здесь нельзя было прочесть ни слова, хотя религиозная, а тем более историческая тематика в них не обходилась, а последняя - и широко была представлена. Правда, в специальной литературе, то, что являлась плодом исследований по вопросам истории края, нет-нет, да и проскальзывало об этом кое-что. Но только проскальзывало, а общим рефреном всех их было утверждение, что албаны ушли из этих мест задолго до появления здесь армян, и памятники их культуры, включая культовые сооружения, основательно утеряны для исторической науки. Но даже это, как я уже сказал, вычитать можно было только в специальной литературе и рядовой обыватель всего этого не знал, а знал лишь то, что печатали массовые издания, передавало радио, да еще, по-видимому, преподносилось с амвона. Так вот, об амвоне, то есть о самой церкви. Армянская апостольская церковь, или как ее еще называют, - грегорианская, является одной из автокефальных ветвей христианства. В истории армянского народа она действительно играла не малую роль, чему содействовало и то, что сразу же с ее принятием она стала официально государственной церковью, чем она и отличается, к примеру, от римско-католической церкви, поскольку христианство в Риме преследовалось и изгонялось долгие годы. Нынче же, в пору перестройки, религия в Армении, впрочем, как и в целом по стране, получила еще большее развитие, что нашло свое отражение в открытии новых монастырей, церквей, часовен. Своеобразным появлением активизации миссионерской деятельности Армянской апостольской церкви стало и создание в области ее новой епархии - Арцахской во главе со священнослужителем в чине епископа, коим был молодой еще мужчина по имени, если я его правильно произношу, Партев. Центром его проповедческой деятельности был старинный монастырь, расположенный в одном из районов НКАО и спешно восстановленный. Сам я в монастыре не был, но в Степанакерте я обитался в двух шагах от дома, в котором жил епископ, и поэтому часто видел его в черной и длинной до ботинок сутане. Создание в НКАО епархии для удовлетворения религиозных треб верующих может быть и можно понять, - но многое и настораживало, ибо возникало ощущение, что вся эта деятельность уж слишком укладывается в общую политику Армении по, так сказать, освоению области. Во-первых, почему епархия называется Арцахской, а не Нагорно-Карабахской, если в официальной топонимике, принятой в Азербайджане, такого наименования нет. Во-вторых, даже сейчас, в условиях максимальной либерализации политики государства по отношению к религии любой конфессии, утверждение новой епархии, тем более подведомственной церкви другой республики, должно соответствующим образом регистрироваться, чего, как я узнал, сделано не было.
А между тем, деятельность епархии расширялась, в газетах можно было прочесть о восстановлении церквей и часовен, а службы, особенно по религиозным праздникам, как мне рассказывали те, кто бывал на них, проходили со всей большой торжественностью и при все большем стечении народа, становился рядовым явлением крещения детей. Правда, помню, как одна пожилая женщина, уже бабушка, рассказывала, как происходило это в случае с ее внуком. В школе назначили родительское собрание, на котором она и присутствовала, и когда все родители собрались в классе, вошла одна шумная, активная женщина, и не спрося на то согласия каждого, заявила, что в ближайшие дни детей поведут на крещение, и что поэтому родителям надлежит завтра же внести деньги на крестики, а у кого их нет, то пусть поднимет руки, и тогда это сделает за них некое благотворительное общество. И как сказала эта женщина, коммунист с большим стажем, возразить что-либо она оробела, ибо все совершалось с таким напором и с такой безапелляционностью, что вызвать на себя гнев этой женщины и некоторых родителей, выступивших в поддержку сей акции, у нее не хватило смелости. Но и это было не главное. В конце концов, епископ для того и послан был в область, чтобы расширять паству и утверждать там вероучение своей церкви, и не мне, а иерархам этой церкви судить о том, как он это делает. Смущало другое, а именно то, что я ни разу не прочел в здешней прессе хотя бы одного его обращения к мирянам с призывом к согласию со своими давними соседями, к прекращению братоубийственной вражды, не прочел напоминания людям о том, что "не убить" - важнейшая заповедь христианства, что Христос призывал молиться даже за своих врагов, что религии, любой ее конфессии - и христианству, и магометанству, любой, чужда национальная нетерпимость. В христианском вероучении, в проповедях Христа и отцов церкви важнейшим мотивом является смирение, а величайшим грехом - гордыня в любой ее форме. А здесь на обывателя обрушивалась лавина призывов гордиться. Гордиться всем армянским и уже одним тем, что ты - армянин. Не забыть мне одной статьи в газете "Советский Карабах", автор которой, некий Франгулян, называл армян "Солью земли". И иной обыватель, прельщенный сладостными речами, начинал верить в свою исключительность, и чем глупее и примитивней он был, тем больше в то верил. И гордость такого человека все более скатывалась в гордыню, в национальное чванство, и он начисто забывал, что есть не только слова гордость, но и стыд. И кому же, как не христианскому епископу, следовало бы напомнить ему об этом, но я следил за всеми его выступлениями, однако ни разу ничего подобного не встретил. Вот тогда-то, после одного пространного интервью, которое дал газете епископ Партев, я и написал стихи две строфы из которой хочу предложить твоему вниманию читатель:
Стыд и за то, что малым детям,
Спалили душу злым огнем,
Что переврали все столетья,
Гордыню черкая в былом?Национальная гордыня
Химер, иллюзии, чванства смесь.
Когда ж в сердцах иных остынет
Былых царей былая спесь.
Но ни спесь и ни гордыня не остывали, потому, что совсем к иному призывали обывателя. К примеру, в том самом интервью епископ призывал держаться до конца за армянский Арцах, хотя прекрасно знал, что ведет это к еще большей крови, к жертвам. Не могу в этой связи удержаться и не сказать о еще одном примере того, как библейские мотивы использовались для пропаганды идеи об исключительности армян. В одной из газет я вычитал заметку, автор которой предлагал провести среди армян сбор средств на строительство скульптурного комплекса, изображающего библейского Ноя и его ковчег, который, согласно ветхозаветной легенде, опустился на гору Арарат, когда наконец-то всемирный потоп прекратился и вода стала уходить. Автор довольно прозрачно намекал тем самым, на древность армянского народа, берущего, якобы, свое начало от ветхозаветного Ноя, а я вспоминал тысячу и тысячу людей, лишенных всякого крова над головой, и думал, в таком ли строительстве нуждается этот народ. Но уж такова, видимо, логика национализма.
Любая религия, в основе которой лежит монотеизм, то есть вера в единого бога, всегда боролась с язычеством, и боролась даже более рьяно, чем с безверием. А между тем, христианская догматика здесь удивительным образом уживалась с примитивным язычеством, с мистикой, всякого рода предсказаниями, астрологией, гаданием, хиромантией, знахарством и прочим подобным бредом. И это понятно, ибо люди здесь были уже изрядно психически подавлены и истощены, измотаны ожиданием грядущего, в котором им рисовались картины апокалипсического ужаса, потоков крови, массовых убийств. Психические расстройства здесь были рядовым явлением, а прессинг страха, внушаемый им идеологами "карабахского движения", молодчиками из националистических формирований, все нарастал и нарастал.
Годовалый сынишка одних моих хороших знакомых приболел от того, что в ранку его попала инфекция, и они, вместо того, чтобы интенсивно его лечить антибиотиками, регулярно водили его к какой-то женщине, якобы могущей излечивать одним прикосновением руки. Но это еще рядовое явление.
Однажды я сильно простыл и уже думал было, что прихватил воспаление легких. Я отпросился с работы, чтобы пойти в поликлинику, и один сослуживец дал мне фамилию врача, посоветовав к нему на прием и попасть. Я так и сделал. Врачом этим оказалась молодая женщина приятной наружности. Она послушала, сказав, что я лишь сильно простыл, что мне надо с неделю полежать, принять кое-какие процедуры и попить лекарства, рецепты которых она мне тотчас выписала Чувствовалось, что дело свое она не плохо знает, и я слушал ее советы о том, какие лекарства и как принимать. Мы разговорились с ней, сейчас уж и не помню о чем, но как и все здесь разговоры мало-помалу он свелся к делам текущим, к положению в области. Разговор наш протекал спокойно, без особых эмоций, порой даже с юмором, но это продолжалось лишь до тех пор, пока она не уловила в каких-то моих словах признаки неверия в успех всей этой нечестивой карабахской затеи.
Бог ты мой, какая в ней произошла метаморфоза.
- А я верю, - чуть ли не вскричала она, вся как-то передернулась, поведя то правым, то левым плечом.
- Во что же вы верите? - только и успел я ее спросить; как она все тем же кричащим голосом прервала меня, бросив передо мной какую-то газету:
- В нее!
Я взглянул на газету и в ней оказалась заметка, в которой говорилось, что на околице какой-то деревни под Степанакертом перед группой крестьян появилась, якобы, какая-то молодая красивая женщина вся в белом, и на чистейшем карабахском наречии армянского языка сказала, чтоб они не падали духом, и что в самую отчаянную минуту она придет к ним во главе своего войска, по-видимому, как намекала газета, ангелов, и дарует им победу. Поручив этим крестьянам донести сию благую весть до окрестных сел, эта женщина исчезла столь же неожиданно как и появилась. Я кончил читать заметку, и взглянул на врача: лицо ее пылало жаром, а глаза горели огнем.
- Послушайте, - сказал я ей, - вы врач, грамотный человек, как вы можете верить в подобную чушь?