Вот этот обыватель и составлял третью группу, - все обыватели: от бастующих до тех, кто взяв в руки оружие, услужливо доставленное ему из Армении, пошел в горы, став террористом, попросту говоря, уголовником. А чтоб умеючи воевать, к нему на помощь из той же Армении, да из-за рубежа прибыли те, которые в этом уже имели немалый опыт. Конечно, интеллигенты из второго эшелона ружье в руки сами не брали. Их профессия была в другом. Подстрекать - с удовольствием, настроить обывателя к неповиновению властям, пожалуйста, отравить его душу пещерным национализмом, можно, внушить ему ненависть к соседям - для Игоря Мурадяна и Зория Балаяна - проще простого. Словом, если нельзя будет отторгнуть Карабах, с позволения сказать, "демократическим, парламентским" путем, и дело дойдет до бойни, до большой драки, то и тут они берутся подготовить, так сказать, широкие массы обывателей, "идейно" их вооружить, как же - "интеллектуалы". Адвокаты, судьи, публицисты, пропагандисты, развратители, подстрекатели, стратеги, тактики - кто угодно, и все сразу - подстилки для боссов. Однако ж не фидаины, хотя из-за угла могут стрельнуть и сами.
- Ладно, - согласились с ними боссы из первого эшелона, тем более что и террористы, и ландскнехты, и даже - из числа введенных в заблуждение соплеменников - волонтеры - добровольцы, готовые под выцветшими знаменами пасть за дело миацума, были уже готовы. Боссов из первой группы: дашнакских и рамкаварских лидеров, представителей крупного капитала из зарубежной диаспоры, - таких в НКАО не встретишь, ибо если в этих краях они и бывают, то наскоком, да инкогнито.
Лица из среды объевшейся мафии, дельцов крупного подпольного бизнеса и черного рынка из Армении в области тоже не на виду. Эти, может, наезжают почаще первых, но не менее инкогнито. А в самой области таковых раз-два, и обчелся. Здешние боссы помельче, ибо, как-никак, а областной масштаб не республиканский и уж не международный. Да и зачем им ездить и быть на виду, ежели есть для этого "интеллектуалы" типа З.Балаяна, И.Мурадяна, В.Григорьяна и иже с ними.
Словом, крупных боссов от капитала я не видел, ибо если даже они и наезжали в область, то в шашлычные прилюдно не ходили, на митингах не стояли, лекций не читали. А я в "Астории" не вхож, "У Максима" в Париже не бывал и даже о "Мулен Руж" только и знаю, что любил там бывать несчастный и гениальный Тулуз Лотрек. Но цели их, их чаяния и их касательство к карабахской трагедии, истинными авторами которой они и были, я как мог описал. Другое дело деятели из второй группы: видеть и слышать их приходилось, и кое-кого из них так, как я их себе представляю, я постараюсь описать.
Эти люди - З.Балаян, В.Григорьян, С.Бабаян, М.Мирзоян и прочие из той нечестивой компании, что прилюдно взяла на себя функции лидеров "карабахского движения", - эти и составляли ядро второго эшелона действующих лиц драмы, поскольку на первый не тянули, и более того, этой самой первой и прислуживали.
Пожалуй, наиболее выпукло и, так сказать, в едином образе, в концентрированном виде черты их и политического, и просто человеческого лица выразились в Зорие Балаяне, в вожаке этой компании, характеристики которого с лихвой хватит и для описания прочих из них. Что же касается собственно Зория Балаяна, то для понимания того, что это за человек, мне очень помогла книга "Очаг" - его путевые заметки по Армснии. И хоть с эстетической точки зрения книга никудышная, но вещь забавная - стоит прочесть. Я, по крайней мере, не жалею, ибо те впечатления о нем, которые я вынес из книги, подтвердились, как только я его увидел и услышал.
В моем представлении Зорий Балаян - провинциальный политикан популистского толка, выплеснутый на авансцену карабахских событий истинными режиссерами этой драмы. Провинциальный? Да, поскольку далее частокола собственного огорода не в состоянии обозреть и кроме как здешними обывателями и чиновниками с их невысокими духовными потребностями, иными бы ему и не верховодить.
Политикан? Да, поскольку все хрестоматийные признаки политикана ему были присущи. Отсутствие взвешенности, неспособность вникнуть в суть событий и спрогнозировать их развитие, беспринципность, ловкачество, жестокость, лебезение перед сильными мира сего и непомерное тщеславие. Сам Зорий Балаян, правда, не ведает разницы между политикой и политиканством. А ведь если первое искусство, и как таковое требует воображения, способности к абстрактному мышлению, отрешенному от сиюминутной суеты, то политиканство - это уже ремесленничество, примитив, когда обходятся подножным кормом, подручными средствами.
Будем справедливы: в редкие минуты он бывает откровенен, и вот в одну из таких минут он признался, что воображение попросту не дано ему богом. Вот послушайте. Все в том же "Очаге" он пишет, что начинающие литераторы часто шлют ему свои новые стихи и просят прорецензировать их. "Зря стараются, - пишет далее он, - поскольку стихов я не приемлю, ибо как можно писать о том, чего сам не видел."
Бог ты мой, и такой человек занялся политикой. Стихи можно и не любить, но не уметь писать того, чего сам не видел, и браться руководить массами. Ведь имей он хоть толику воображения, может и догадался бы в какую бездну ведет он людей. Да такому человеку и литературой-то заниматься заказано, ибо какой писатель пишет только то, что лично видел. А кто же тогда Жюль Верн, который писал о том, чего вообще никто не видел. Да только ли Жюль Верн?
А что касается Балаяна, то уж лучше писал бы свои очерки, которые из-за гнилого национализма только и могут быть пропущены в известных редакциях. Кстати, от того-то он и не приемлет плюрализма, что лишен всякого воображения, творческого начала. Попробуйте в Степанакерте вслух высказать свое возражение сепаратизму, поспорить подискутировать. Его борзые тут же набросятся на вас. А вот трюкачество, да ловкачество, да скандалы мелочам - это да, это по его части.
Стоило ему в одной из лавок древностей извлечь дореволюционную энциклопедию Брокгауза и Ефрона и не сыскать ней статьи под рубрикой "Азербайджан", так такой он шум поднял на всю округу. Что, мол, коли у Брокгауза и Ефрона нет Азербайджана, то нет такого народа и вообще. Ему говорят, послушай, есть во всех советских энциклопедиях, есть, наконец, в зарубежных. А он опять - нет, зовите Брокгауза и Ефрона. Да умерли они, ему говорят, а азербайджанский народ, слава богу, живет и здравствует, хочешь ты того, или не хочешь.
Или вот однажды поднял он шум по такому случаю. Вычитал у одного автора, что в название автономной области входит и наименование народа, на ней живущего. Так он приставил нож к горлу этого автора: объяви, мол, раз название НКАО не по тому принцип: образовано, то и все здесь было неправильно. И этот автор представьте, извинился перед ним: дескать ошибся я в этой книге.
Помню, в Степанакерте один из его последователей тоже любил этот вопрос смаковать. Не выдержал я однажды и говорю: подумаешь область; страны и иногда по местности называют. К примеру, Южно-Африканская Республика, Берег, понимаешь, Слоновой Кости, да мало ли. А что касается провинциального чванства, то этого добра у него в избытке. У меня такое впечатление, что "карабахских событий" он ждал всю жизнь, как своего "звездного часа".
Боссы из первого эшелона эту его жилку сразу раскусили, оттого ему и поручили раскручивать события.
Первый раз я увидел его через пару дней, как приехал в Степанакерт. У Горисполкома стояла изрядная толпа, и я, подойдя, спросил: "Случилось что?" Мне сказали: "Ждем Зория Балаяна". Оказывается, там внутри он выступил перед местной знатью. Наконец, где-то через час, он вышел, окруженный свитой. Сколько же самодовольства было в его лице. Он обратился к толпе с краткой, так сказать, речью, определив, как он сам выразился, новую тактику поведения здешнего люда. "Отныне, - сказал он, - приступаем к работе, а бастовать будем по необходимости, о чем вас заблаговременно уведомят. Но никаких контактов с Оргкомитетом. Никаких, слышите?" Дав наказ, он сел со своим окружением в машину и уехал.
Интересная деталь: когда он говорил, на людей он не смотрел - поверх голов. Они его и не интересовали, ибо думал он лишь о том, как выглядит. Трибун, да и только, а ведь то лишь и делал, что выполнял социальный заказ своих боссов. Помните передачу "Далга", в одном из фрагментов которого показано, как из азербайджанской телестудии с ним пытались связаться, когда он вроде бы голодал в гостинице "Москва".
- Я занят, - ответил он, - даю интервью парижскому телевидению. Как это было в его духе: только парижскому, ибо саратовское или там воронежское - не для него.
В здании горисполкома у него была комната приема посетителей. Бог ты мой, с какой многозначительностью, с какой важностью он вел эти приемы. Помню в один из таких дней и часов его приема я был в Горисполкоме. Посетителей у него не было, и он вышел в коридор, став у дверей. В это время к комнате подошел один старик и заглянул в комнату.
- Заходите, заходите, - предложил ему Балаян.
- Спасибо, - ответил ему старик, - да только дело у меня не к вам, а к Манучарову.
- Какое же это дело, - с удивлением спросил у него Балаян, - чтобы кто-то в области мог вам помочь, а не я?
Он даже задумался, поскольку в эту чушь и сам верил. Когда я смотрел на него, мне часто приходили на память слова Станиславского: "Люби искусство в себе, а не себя в искусстве". Так вот, и Балаян, и ему подобные не народ любили в себе, а себя в народе. Ибо не любви, а просто жалости имей они к этому народу, довели бы его до такой жизни? И беспринципность - эта еще одна черта политикана - сполна была ему свойственна. В своей книге "Очаг", стоя у пограничного заграждения, он восклицает, что вот, мол, там - мир презренного капитализма, а сам он, слава богу, живет в стране социализма.