В записках одного из сотрудников Петра I вицепрезидента Коммерц-коллегии Генриха Фика рисуется характерный образ такого "нового чиновника", с которым сосланному при Анне Иоанновне Фику пришлось встретиться в Сибири. "Молодой двадцатилетний детинушка", прибывший в качестве "комиссара" для сбора ясака, на протяжении нескольких лет "хватал все, что мог". На предупреждение честного немца о возможности наказания "он ‹…› ответствовал тако: "Брать и быть повешенным обое имеет свое время. Нынче есть время брать, а будет же мне, имеючи страх от виселицы, такое удобное упустить, то я никогда богат не буду; а ежели нужда случится, то я могу выкупиться. И когда я ему хотел более о том рассуждать, то он просил меня, чтоб я его более такими поучениями не утруждал, ибо ему весьма скушно такие наставлении часто слушать".
Царь раздвинул рамки понятия "государственное преступление": при нем наметилась тенденция подводить под это определение всякие противозаконные действия, начиная с должностных злоупотреблений и казнокрадства и заканчивая неявкой на службу и рубкой заповедных лесов. Контроль государства над обществом естественным образом приводил к приоритету "государственного интереса" над частным; поэтому, например, петровские указы о взяточничестве грозили "повредителям" казенной пользы смертной казнью с конфискацией имущества, тогда как за такие же "погрешения" в отношении частных лиц чиновник мог отделаться штрафом.
Именным указом Петра I от 25 января 1715 года "похищение казны" было опять включено в число преступлений по "слову и делу государеву". Этот закон обозначил первые два "пункта", по которым можно было подавать прошения самому императору: "1. О каком злом умысле против персоны е[го] в[еличества] или измены. 2. О возмущении или бунте". Однако последующие указы от 19 января и 22 декабря 1718 года требовали по "третьему пункту" обращаться к гвардии майору А. И. Ушакову, полковнику Кошелеву, а по указу от 22 декабря – еще и к фискалам или в Юстиц-коллегию.
Сыском по делам о взяточничестве и казнокрадстве как раз и занялись "майорские канцелярии", называвшиеся так потому, что возглавляли их офицеры гвардейских полков (капитаны Г. И. Кошелев и И. С. Чебышев; майоры М. И. Волконский, М. А. Матюшкин, М. Я. Волков, С. А. Салтыков, И. И. Дмитриев-Мамонов; гвардии подполковники князья П. М. Голицын, Г. Д. Юсупов и В. В. Долгоруков). Эти временные следственные комиссии скоро стали постоянно действующими учреждениями, подотчетными лишь самому царю; только после коллежской реформы они были подчинены Сенату.
Состав политических преступлений получил наиболее четкое определение в Артикуле воинском 1715 года, включенном в Воинский устав 1716 года. Артикул устанавливал смертную казнь не только за измену или "насильство" в отношении царя, но и за умысел: четвертование и конфискация имущества ожидали всех, кто хоть и не участвовал в преступлении, но "токмо его воля и хотение к тому было", даже в том случае, если покушение "к действу и не произведено".
Артикул гласил: "Всякий бунт, возмущение или упрямство, без всякой милости имеет быть виселицею наказано". Отсечение головы полагалось всем, "кто против его величества особы хулительными словами погрешит, его действо и намерение презирать и непристойным образом о том рассуждать будет". Наказывать надлежало даже за "непристойные и подозрительные сходбища и собрания ‹…› для советов каких-нибудь (хотя и не для зла)" и последующую подачу коллективных челобитных. Преступлением признавались поступки "словом или делом", способствовавшие "к бунту и возмущению".
Такие дела расследовались в Преображенском приказе еще до издания Артикула, как и "непристойные речи" – не только неуважительные высказывания о царе, но и вполне безобидные разговоры о его поступках и семье. "Государевым делом" считались порча царского изображения, искажение царского титула, употребление царского имени в брани. К "великим царственным делам" относились также действия, направленные против порядка управления, – от подачи коллективных челобитных до открытого неповиновения властям. Карательная практика приказа опережала законодательство, однако теперь следствие по "слову и делу" впервые получило набор критериев для определения своей компетенции. Отныне – и до начала XIX века – именно нормы военного права стали основой для квалификации политических преступлений.
Стремясь поведать властям о государственном преступлении, доносители объявляли "слово и дело" или "государево слово". Но иные изветчики, не зная правильного названия доноса о государственном преступлении, просто объявляли свою "нужду" до Преображенского приказа, Тайной канцелярии или ее конторы, "секретное дело" по такому-то пункту, "важность", "важное дело".
К концу царствования Петра I завершился процесс выделения политического сыска в особую службу. Противодействие реформам привело к тому, что Ромодановскому были предоставлены чрезвычайные полномочия; но преемников у него в "регулярной" петровской империи быть не могло. Впрочем, кажется, князь ушел вовремя: он не одобрял второго брака Петра и не дожил до главного политического процесса петровского времени – дела царевича Алексея.
Дело царевича Алексея и основание Тайной канцелярии
Сын Петра I от сосланной в монастырь Евдокии Лопухиной в 1711 году по воле отца вступил в брак с кронпринцессой Шарлоттой Софией Брауншвейг-Вольфенбюттельской. Тогда же сам царь "оформил" свои отношения с бывшей пленницей Мартой Скавронской, в православном крещении Екатериной Алексеевной, причем царевич был ее крестным отцом. От брака царевича – ставки в дипломатической игре его отца – родилась дочь Наталья, а 12 октября 1715 года – сын Петр. Принцесса Шарлотта скончалась через десять дней после родов; Екатерина в том же году родила сына, тоже названного Петром. (Имя жены Алексея сразу было использовано заграничными самозванцами: в Европе ходили слухи, что принцессу похитил влюбленный в нее кавалер и тайно обвенчался с ней во Франции; там в 1773 году умерла некая дама, выдававшая себя за "бывшую российскую царевну". Ее судьбой интересовались Вольтер и сама Екатерина II.)
Анонимный австрийский автор "Всеподданнейшего доклада римско-императорскому двору о происхождении и восхождении на трон русской императрицы Екатерины I" сообщал, что Екатерине во время путешествия по Западной Европе в 1716–1717 годах удалось уговорить Петра подписать завещание, передававшее право на российский престол ее сыну. На самом деле еще осенью 1715 года царь предъявил Алексею ультиматум: "Или отмени свой нрав и нелицемерно удостой себя наследником, или будь монах". В октябре 1716 года Петр вызвал сына в Копенгаген, где планировал с союзниками операции против шведов. Алексей должен был окончательно определиться с выбором – и выбрал бегство, поскольку не только не одобрял дел отца, но и признавал: "Его особа зело мне омерзела".
Десятого ноября 1716 года в венский особняк австрийского вице-канцлера графа Шенборна вошел неожиданный посетитель – "русский принц" Алексей и попросил убежища от гнева отца. Во владениях императора он хотел дождаться смерти царя, чтобы вступить на престол при поддержке духовенства и недовольных вельмож. Один из них, адмиралтеец Александр Кикин, обещал Алексею, что его друзья урегулируют вопрос с австрийским правительством о политическом убежище для наследника российского трона. Но Кикин обманул царевича – в Вене его не ждали. Тем не менее московского "гостя" спрятали в альпийском замке, а потом в неаполитанской крепости.
В марте 1717 года один из лучших дипломатов царя Петр Андреевич Толстой и капитан гвардии Александр Румянцев выследили беглеца, добились свидания и вручили ему письмо отца: "Обещаюсь Богом и судом его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься. Буде же сего не учинишь, то, яко отец, данною мне от Бога властию, проклинаю тебя вечно. А яко государь твой за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отцову, учинить". Угрозами и посулами Толстой за несколько дней уговорил Алексея вернуться; в октябре 1717 года через Рим и Вену беглец отправился в отечество – навстречу собственной гибели.
Для следствия по делу царевича Петром I была учреждена Тайная канцелярия во главе с П. А. Толстым – первоначально как временная комиссия по образцу "майорских канцелярий". Вскоре канцелярия переехала в Петербург, оставив в Москве свой филиал, и постепенно превратилась в постоянное учреждение центрального управления.