– Полли, как ты можешь быть такой…
– Что ты собираешься ответить Пру? – спросила Полли, повернувшись к сестре спиной. – Она звонила уже три раза сегодня утром.
– Ничего, – ответила Блисс и тотчас же почувствовала, что задыхается, – пришлось даже рот приоткрыть, чтобы вобрать в легкие воздуха. Но Блисс была дочерью "трудных" родителей, и жизнь научила ее избегать споров и конфликтов. – Я поговорю с Пру попозже, – добавила она.
– Мы прочитали заметку в газете, – сказала Полли. Она вытерла руки и подошла к сестре. – Мы и не знали, что ты входишь в этот комитет.
– А я не вхожу. – Пру вечно выбалтывала секреты, которые ей доверяла Блисс. – Они дали непроверенную информацию.
– Но там написано, что ты – председатель комитета, – сказала Фабиола, усаживаясь на стул.
Полли села рядом, на соседний стул.
– Нас это заинтересовало, – поддержала она сестру. – Ну, вся эта газетная шумиха.
– А меня нет, – проворчала Блисс. – Конечно, все это отвратительно, но ко мне не имеет никакого отношения.
Полли положила локти на стол и уперлась подбородком в скрещенные руки. В ее голубых глазах появилось задумчивое выражение.
– Вообще-то мы не собирались заводить разговор на эту тему. Правда, Фаб?
– Правда. И не станем, если Блисс сама не захочет обсудить все это.
– А я не хочу, – вспыхнула Блисс, тотчас же почувствовавшая позывы тошноты. – Нет, просто не могу говорить на эту тему.
– Мы с Полли нормальные, земные женщины, ты же знаешь. Не монашки. И у нас у обеих бывали романы.
Блисс вытерла вспотевшие ладони о колени и подняла голову. Оглядела тянувшуюся вдоль кухонных стен полку, на которой выстроились ряды пустых бутылок, судя по наклейкам – из-под вин довольно сомнительного качества. Из горлышек бутылок торчали оплывшие огарки свечей.
– Да, каждая из них – напоминание, зарубка в памяти, – проговорила Фабиола, заметив, куда смотрит Блисс. – Каждая – свидетельство страсти, пылких чувств, ночей любви и восторга. Правильно я говорю, Пол?
– Даже слишком, – согласилась Полли, не глядя на "свидетельства страсти".
– Я помню каждого мужчину, помню, кто из них какую бутылку принес, – продолжала Фабиола. – Я всегда была, мягко говоря, взбалмошной, но и у меня есть свои правила и представления о приличиях.
– По бутылке с мужчины, – не удержалась от комментария Блисс. Сестры, похоже, не собирались прекращать болтовню про газетную статью и Себастьяна. Она сняла очки в металлической оправе и протерла стекла подолом своей широкой юбки. – И каждому клиенту по свечке.
– Они не были клиентами, – возразила Фабиола.
– Это я так… – Блисс понимала, что она, как хозяйка, в любую минуту может просто встать и уйти. Но ее отец всегда твердил: "Мы никогда не должны уходить от споров и неприятных дискуссий". Он вдалбливал эти жизненные правила в голову Блисс, потому что хотел знать наверняка: все его инструкции будут поняты и приняты к неукоснительному исполнению.
– Мне никогда не хотелось длительных взаимоотношений. – Фабиола шумно втянула носом воздух и указала пальцем на высокую темно-зеленую бутылку с совсем маленьким огарочком и застывшими каплями воска на стенках. – Он был самым лучшим из всех. Тебе бы с ним познакомиться. У него глаза…
– Такого же цвета, как эта бутылка, – улыбнулась Блисс. – Именно поэтому ты завела сейчас этот разговор? – Блисс опасалась, что знает ответ на свой вопрос.
– Нам не хочется, чтобы ты думала, будто только у тебя… Ну да, мы не хотим, чтобы ты стеснялась и стыдилась своего прошлого. Ты должна знать, что мы нисколько не шокированы.
Блисс раскрыла рот, но так ничего и не сказала.
Полли положила ладони на плечи Блисс.
– Мы с Фаб очень рады – ты тоже знаешь, что такое любовь. Мы рады иметь дело не с закомплексованной ханжой, не с пуританкой. И еще, ты должна гордиться тем, что ты женщина, а не стыдиться своей женственности.
– Я вовсе не стыжусь того, что я женщина! – Блисс резко поднялась. Они ничего не знают. Они не знают ее. Никто никогда по-настоящему ее не знал. Кроме Себастьяна. – С каких это пор у меня репутация закомплексованной ханжи и пуританки?
Фабиола тоже встала из-за стола и сказала:
– Да всегда была, сколько тебя знаю. Мы все всегда считали, ты даже понятия не имеешь, для чего все это нужно.
– Это?.. – изумилась Блисс.
– Фаб права, – согласилась Полли. – Я хочу сказать, сколько мы знакомы, всегда казалось, что мужчины тебя вовсе не интересуют. Стоило Ленноксу подкатиться к тебе, и ты повела себя… чудно и странно. А сейчас мы узнали, что у тебя, оказывается, был такой страстный роман с этим знаменитым человеком, который когда-то обманул тебя и бросил. То есть я хочу сказать, становится понятно, насколько обманчивым…
– Хватит! – отмахнулась Блисс. – Прекрати сейчас же! С чего вы все это взяли? И почему ты вдруг решила перескочить с одной темы на другую? Как связано мое председательство – чего на самом деле нет – в каком-то там комитете с давним романом? И с тем, что меня обманули…
Полли облизала губы.
– Кажется, мы ее расстроили, Фаб.
– Какая поразительная проницательность, – проворчала Блисс.
– Тело женщины создано для любви, – проговорила Фабиола. Она внимательно осмотрела старую, изрядно поношенную голубую юбку Блисс, которую в свое время выбросила художница, когда-то снимавшая здесь жилье, и фиолетовые шлепанцы на ее ногах. – А ты пытаешься спрятаться, исчезнуть, сделаться невидимой за всеми этими безобразными шмотками. Надеваешь на себя всякое тряпье, а ведь под ним бьется горячее сердце. И ты точно так же сгораешь от желания, как и мы с Полли.
– Это все в прошлом, – заметила Полли. – Теперь я мать. У меня растет сын.
– Черт возьми! – Блисс снова села, вернее, почти упала на стул. – Простите. Я обычно так не выражаюсь, но вы меня порядком разозлили.
– Да, ты никогда так не выражалась, – кивнула Фабиола. – Ведь ты слишком чистая, целомудренная, непорочная. А напрасно. Во всяком случае, мы так считали.
– Ну хорошо, – сказала Блисс. – Постараюсь держать себя в руках. Буду контролировать свои эмоции. Но и вам придется соблюдать спокойствие. Фабиола, что вы обо мне слышали? Ну, кроме этих нелепых слухов про комитет…
– Мы знаем, что у тебя не слишком хорошие отношения с родителями.
– При чем тут это? – Блисс поморщилась.
– Если бы ты ладила с ними, то тебе не пришлось бы выворачиваться наизнанку и пытаться осуществить невозможное: сделать это заведение доходным, по крайней мере неубыточным.
– Все правильно, Фаб, – подхватила Полли. – Если бы она была уверена, что родители любят ее, то признала бы, что ее затея неосуществима, и просто обратилась бы за помощью, попросила бы денег, которыми они пока распоряжаются. Тогда бы все получилось.
– Возможно. Только мы сейчас обсуждаем другую проблему, – проговорила Блисс и вдруг почувствовала какой-то странный озноб, – и не пытайтесь перевести разговор на другую тему.
– Ладно, хорошо. – Полли метнула в сторону сестры сердитый взгляд. – Раз уж ты настаиваешь… В общем, мы считаем, что ты собираешься стать председателем этого комитета, потому что подруга дочери хорошей знакомой Пру О’Лири, оказавшись в Нью-Йорке, попала в плохую компанию и в конце концов умерла на студии во время съемок какого-то порнографического фильма.
Блисс прикрыла ладонями глаза.
– Не надо плакать, Блисс. Мужчины не стоят твоих слез.
– Замолчи, Фаб. Она расстроилась. И пусть плачет, если ей того хочется. Как бы там ни было, человек, заманивший бедняжку, сейчас открывает свое новое заведение, в точности такое же, как то, где оказалась подруга дочери хорошей знакомой Пру. Прямо здесь, в Бельвью. У нас под боком. Можно сказать, дверь в дверь. Понятно, что Блисс хочет помочь прикрыть эту лавочку и выставить этого человека из города.
Блисс медленно покачала головой. Конечно, ей следовало самой внимательно прочитать ту злосчастную статью.
– Как мне говорили, в Бельвью открывается отделение "Раптор вижн". А владелец этой компании, насколько я знаю, не занимается производством порнофильмов.
– Не занимается, но…
– И не он виноват в смерти несчастной девочки, – перебила Блисс.
Фабиола покачала головой:
– Согласна, непосредственно не виноват, но…
– Ведь на самом деле та девочка решила поехать в Нью-Йорк, потому что вбила себе в голову, что хочет стать моделью. Там оказалась в затруднительной ситуации… и в результате лишилась жизни.
– Да, конечно, – отозвалась Полли. Она знаками показала сестре, чтобы та помолчала немного. – Но Пру опасается, что если здесь откроется известное нью-йоркское модельное агентство и наших детей начнут эксплуатировать для таких же низменных целей, как и…
– По-моему, нам следует прекратить этот разговор, – перебила Блисс. – Потому что никто из нас не знает подробностей, во всяком случае, всех подробностей.
– О, Блисс! – Глаза Фабиолы сверкнули. – Ты любила этого Себастьяна, правда?
Себастьян. Тот самый Себастьян, который в памяти Блисс навсегда остался двадцатилетним, высоким, загорелым. Тот Себастьян, который, казалось, перестанет дышать и умрет, если более чем на минуту выпустит из своей огромной ручищи ее руку. Себастьян, который когда-то сказал: "До вечера" – и уехал прочь из города.
Полли с озабоченным видом смотрела на Блисс. Наконец заговорила: