Глухов приготовился к стрельбе, выцелил крайний левый "мессер", и тут их самолет словно стал падать в яму. Глубокую, отвесную. Это потом, позже, Владимир понял, что комэска Шпончиков тоже увидел вражеские истребители и бросил самолет в пике. Но это было потом. А в первую секунду Глухова резко приподняло и швырнуло вниз, он опустился на парашютную лямку, на которой сидел, но та не выдержала веса и лопнула. Владимир, падая, ухватился за гашетку пулемета и дал длинную очередь.
Немецкий истребитель пролетел над ними целым - невредимым, а когда они вышли из пике, Глухов увидел, что сам, из своего же пулемета, "рубанул" по собственному хвосту. Пули попали в противовес, перебили передний лонжерон, трос поворота. Тут уж не до боя, вернуться бы домой.
Комэска Шпончиков запрашивает: "Володя, ты живой?" Живой-то, он живой, но от такого позора готов сквозь землю провалиться. Хотя до земли было далеко, и с такими повреждениями на нее еще надо сесть.
Три раза комэска Шпончиков заходил на посадку. Дважды неудачно, на третий раз с трудом приземлился.
Встревоженный командир полка примчался к ним на полуторке:
- Что случилось, ребята?
Шпончиков выпрыгнул из кабины, спустился на землю, осмотрел хвост:
- Вот сукин сын, фашист, засадил нам…
В это время техник Глухов, сгорая от стыда, говорит сверху, из кабины стрелка:
- Леонид, да это я сукин сын. По своему хвосту засадил.
А комполка, слушая диалог пилота и горе-стрелка, только головой покачивает, да ладонью подзывает к себе Глухова, чтобы сказать ему пару ласковых слов.
Но, как говорится, не бывает худа без добра. Техник Глухов потом трое суток не вылезал из-под самолета, а командир полка приказал усилить ту самую лямку, что оборвалась под Владимиром. И стрелки больше не падали в кабине и по собственным хвостам не били.
Таков был его первый и… последний вылет. Он помог понять молодому технику свое истинное место в боевом строю.
Старший сержант, а потом и старшина авиационно-технической службы Владимир Глухов участвовал во взятии Варшавы, а позже Берлина. День Победы встретил в 30 километрах от столицы Германии, в местечке Бухгольц. Оттуда их 567-й штурмовой Берлинский авиационный полк наносил удары по врагу.
…Его фронтовые воспоминания испуганно отлетели вместе с отвратительным лязгом тюремных запоров. Он открыл глаза. Вошел тюремщик с подносом в руках и поставил перед ним на стол завтрак.
Но Владимир Алексеевич к еде не собирался притрагиваться.
Он поднялся, умылся, присел к столу. "Что сегодня в меню у голландской контрразведки? Допрос? Ну что ж, к допросу мы готовы…"
Следователи не заставили себя долго ждать. Позвали. Усадили напротив. Опять посыпались дежурные вопросы о том, как он склонял к измене Лоджина.
Казалось, ничего нового - те же лица, те же вопросы. Но что-то изменилось. Что? Владимир Алексеевич заметил: следователи нервничали. Нервозность чувствовалась во всем - в поведении, в тональности речи. Куда-то исчезли учтивость и интеллигентность, вальяжный тон хозяев сменился раздражением, резкими, требовательными выкриками.
Потом, после освобождения, уже на родине, он узнает причины нервозности следователей - прокурор торопил контрразведчиков.
Арест генерального представителя "Аэрофлота" стал достоянием общественности, сообщения появились на первых полосах голландских газет. День проходил за днем, а власти не могли представить доказательств шпионской деятельности Владимира Глухова. Подозрения имелись, а вот фактов не было. Надеялись, что факты выбьют в тюрьме. Не получилось. И потому прокуратура настаивала - либо подтверждение, расследование и суд, либо свобода Глухову.
Но свободу давать не хотелось. Это же удар по имиджу спецслужбы. Во что бы то ни стало надо выбить признание у арестанта.
И тогда следователи пустились во все тяжкие. Они заявили Владимиру Алексеевичу, что сопротивление бесполезно, он изобличен как советский шпион.
- Это откуда такие данные?
- Ваша жена изобличила вас, - заметил "сухощавый" и торжествующе объявил: - Она и ваш ребенок находятся в наших руках.
Он пристально смотрел в лицо Глухова. Ждал реакции, испуга. Однако ни один мускул не дрогнул на лице Владимира Алексеевича.
- В то, что вы взяли в заложники мою жену и ребенка, верю. Вы меня избили и затолкнули в машину, не предъявив никаких документов, а уж с бедной женщиной и маленьким ребенком точно справились. Но вот то, что она сказала якобы, что я шпион, - ложь. Грязная ложь.
Это были его последние слова. Глухова вновь препроводили в камеру. А в камере?.. Полная свобода в четырех стенах. Делать нечего. Бить степ уже нет сил. Зато вспоминать никто не мешает.
…После победного мая 1945 года их полк перевели на север Германии - в Витшток. А вскоре в штаб полка пришла телеграмма - направить на учебу в Харьковское авиационное техническое училище одного человека.
Жребий пал на него. Владимир согласился. Хотелось учиться, ведь что у него за плечами - десятилетка да курсы усовершенствования. А тут военное училище. В июле 1945-го он уже был в Харькове, надел курсантскую форму. Занимался старательно, исполнял обязанность замкомвзвода.
Хорошо бегал на лыжах, стал чемпионом училища, потом и на городских соревнованиях занял первое место.
После окончания обучения ему присвоили звание лейтенанта и оставили в родном училище. Через два года училище преобразовали в высшее инженерное авиационное, и он вновь стал слушателем. Спорт не забросил: завоевал титул чемпиона округа, потом Украины по лыжным гонкам, успешно участвовал в первенстве Вооруженных Сил.
В 1954 году - выпуск. На мандатной комиссии ему объявляют: "Товарищ капитан, вы назначаетесь начальником ТЭЧ в истребительный полк на Сахалин".
Он пытался было сказать, что у него как у отличника право выбора, но его тут же осадили - приказ главкома ВВС не обсуждается.
Ехать на Сахалин не особо хотелось, но что поделаешь. Погрустили с женой да и стали собирать чемоданы. Однако через день его вновь вызывали в училище к начальнику курса.
"Произошла ошибка, - говорят, - это ваш однофамилец едет на Сахалин, а вы - в Ригу, старшим инженером авиаполка".
Так он попал в 43-й авиационный полк, отслужил там два года, был повышен в должности, назначен заместителем командира по инженерно-авиационной службе. Но судьба вновь сделала резкий поворот.
После беседы с представителем из Москвы (хотя никто не знал, откуда эти представители) ему сказали:
- Вы подходите для обучения в Военно-дипломатической академии.
Глухов снова стал студентом. Теперь его учили совсем другому - разведке.
В 1959 году он окончил академию и был назначен в Лондон. Официально его должность именовалась так: старший инженер торгового представительства СССР в Великобритании.
Владимир Алексеевич прошел двухмесячную подготовку в Министерстве внешней торговли и уже в ноябре вместе с семьей убыл в Лондон. По приезде попал, что называется, в среду людей гражданских. Коллегами по торгпредству были в основном инженеры, окончившие институты, Академию внешней торговли.
Сам он, если спрашивали, говорил, что окончил Харьковский авиационный институт, работал в промышленности. И вот оттуда его и выдвинули в зарубежную командировку. А язык? Язык любил давно, еще со школы, совершенствовал сам, занимался на курсах. Такова была легенда.
Торгпредской работе отдавался полностью, трудился на совесть. Понимал, важно, чтобы в первую очередь в легенду поверили свои, тогда и контрразведка поверит. Так он стал своим среди своих, торгпредских.
Что же касается разведки, то старался заводить нужные связи. Именно такую задачу ставил ему резидент. Потом эти связи Глухову очень помогут.
Из британской командировки Владимир Алексеевич возвратился в Москву в конце 1962 года. Хотя возвращаться, собственно, было некуда. Это в Лондоне у него была квартира, а в Москве пришлось снять угол. Правда, вскоре ему выделили жилплощадь, пусть "хрущевку", но зато двухкомнатную, отдельную. О большем в те годы и мечтать не приходилось.
В Центре он попал в англо-американское управление, на должность старшего офицера. В этот период как раз разоблачили предателя Пеньковского. Разгорелся скандал. Начальника ГРУ Серова разжаловали и сняли с должности. Под "раздачу" попал заместитель Серова - генерал Рогов и многие другие генералы и офицеры. Мог попасть и он. Но бог миловал. Хотя, как говорят в разведке, был в шаге от провала.
Пеньковский приезжал в Лондон на промышленную ярмарку и посетил резидента военной разведки генерала Толоконникова. Он сидел в кабинете резидента, а Глухов в это время работал над отчетом. Печатал, перечитывал… По ходу возник вопрос. Владимир Алексеевич взял бумаги и пошел к Толоконникову. Подошел, взялся было за ручку двери, да услышал громкий смех в кабинете. Стало неудобно как-то мешать шефу, все-таки гость у него. Повернулся и зашагал себе. Так их встреча, к счастью, не состоялась.
Два года проработал Глухов в Центре, а в 1964-м прошел выездную комиссию, подготовку в "Аэрофлоте" и приступил к обязанностям генерального представителя авиакомпании в Нидерландах.
…В камере было тихо. Не слышно даже шагов тюремщиков за стеной. Владимир Алексеевич медленно возвращался к реальности.
"Что они придумают еще? Неужели действительно арестовали жену и сына? Как же так, ведь первым дело ребята должны были вывезти их в посольство".
И верилось, и не верилось. "Да нет, не могло такого случиться. Врут подлые голландские контрики".