"Это слежка…" - мелькнула мысль. Он не мог ошибиться. Глухов купил молоко, яйца и вышел из магазина. Но не успел сделать нескольких шагов, как услышал за спиной быстрые шаги, сопение и кто-то крепко обхватил его сзади за руки и туловище.
Первая попытка освободиться не дала результатов. Молоко, яйца упали на тротуар, он почувствовал, как ему сгибают голову вниз.
"Ах, мать твою, - в душе взорвалось возмущение, и в следующую секунду он осознал: его грубо вяжут. Без предъявления обвинений, не представившись, не предъявив документов. - Да вы бандиты! А с бандитами говорят по-другому".
Первый ответный удар он нанес каблуком ботинка тому, кто обхватил его за туловище и руки. Хороший получился удар. "Смачный", как сказали бы на Украине, где он учился в военном авиационном техническом училище. Башмак был новый, качественный, голландский, каблук крепкий, острый, как нож. Он вошел в плоть ноги нападавшего, разрубив ее до кости. Словом, приложился от души. Голландец взвыл, как дикий зверь, и отпустил захват.
Однако освободиться генпредставителю не дали, навалился один, другой, третий. Потом оказалось, в его аресте участвовали одиннадцать голландских контрразведчиков.
Глухов ударом в челюсть свалил одного. Хрустнула коленная чашечка у другого, и тот с перекошенной от боли физиономией отполз на обочину дороги. Но Владимира Алексеевича уже мутузили со всех сторон. Разорван плащ, и он валялся на асфальте, брызнули дождем оторванные пуговицы с пиджака, последней сорвали рубашку.
Владимир Алексеевич остался по пояс голый. Напавшие заломили правую руку и пытались надеть наручник, второй - на запястье контрразведчика. Только вот хиловат оказался голландский "контрик" супротив Глухова. Раскрутил он "контрика" вокруг себя, да так, что тот едва удержался на ногах. Однако силы были неравные. Они все-таки теснили Владимира Алексеевича к машине.
В это время испуганная жена молочника бросилась в дом Глуховых сообщить, что какие-то неизвестные люди напали на хозяина.
Мария Михайловна, не задумываясь, выскочила защищать мужа. Она прыгнула на спину одному из "контриков" так, что у того пиджак слетел через голову. Ее тут же схватили несколько человек, один стал душить за горло, прижал лицом к капоту машины.
С тех пор прошло сорок лет, но этот момент Владимир Алексеевич не может вспоминать без слез. Однажды в разговоре он скажет мне: "Стоит эта картина до сих пор перед глазами. Мне очень жалко стало ее тогда. Как бесчеловечно повели они себя с женщиной".
Злость подкатила к горлу. Сколько хватило сил, Глухов отбивался от наседающих "контриков", однако его затолкнули в машину. Автомобиль рванул с места. Последнее, что увидел Владимир Алексеевич, - жену, неподвижно лежащую на тротуаре.
Контрразведчики держали его за руки, за горло, были свободны только ноги. В молодости Глухов много и успешно занимался лыжным спортом, ноги у него тренированные, сильные. Приходили мысли одним ударом ног выбить руль из рук водителя. Но это была бы явная смерть. Скорость, с которой летел автомобиль, - 140 км/час, да еще голландская дорога, по которой ехали, шла по возвышенности. С обеих сторон овраги метров в восемь - десять.
Решил пока не делать этого. Опять же в горячке драки времени подумать не было, но теперь, слегка отдышавшись, задался вопросами: "Где прокололся? Что они имеют на меня?"
Ответ, как говорится, отрицательный. Но тогда жгло другое, которое вовсе нечем крыть! "Просто так не арестовывают. Да еще нагло, по-хамски, бандитскими методами. Нет, чтобы вести себя так, голландским "контрикам" нужны основания. Но какие у них основания? Значит, что-то есть. Но что, что?.."
В этот момент он мог успокоить себя только одним: "Потерпи еще немного, Володя. Основания, надо думать, тебе скоро предъявят".
Голландия - страна маленькая, минут сорок в дороге, и перед ними распахнулись ворота тюрьмы. "Контрики" вытащили Глухова из машины. Судя по всему, там, на улице, они явно были не готовы к такому яростному его сопротивлению. Первым делом стали осматривать свои раны. А посмотреть было на что - разрубленные голени, лиловые в подтеках колени, синяки под глазами, порванная одежда.
Пожалев себя, контрразведчики принялись за арестованного. Его подвесили за руки на высокую скобу в стене, почитай, на средневековую дыбу, раздели, сняли брюки. Откровенно говоря, Глухов подумал тогда: "Сейчас вломят за все синяки и раны".
Однако, тщательно обыскав, бить не стали. И только теперь предъявили ордер на задержание, в котором указывалось, что он, Глухов Владимир Алексеевич, обвиняется в шпионаже против Голландии.
Потом сняли с дыбы и отвели в камеру-одиночку.
За спиной захлопнулась дверь, и Глухов вдруг почувствовал, как страшно устал за это утро. На грудь давила непомерная тяжесть, мешала дышать, он прислонился в стене, медленно осел на пол. Мысли путались, пытался остановить дрожь в теле, не получалось.
"Шпионаж…" - стучали в висках слова переводчика, зачитывающего текст ордера. "Государственный преступник…" Надо было успокоиться, взять себя в руки. Но не хватало сил подняться с пола.
"Провал. Ясно было, что это провал. Но где он ошибся, где прокололся? Почему не почувствовал слежки? Время от времени наружка, конечно, повисала на хвосте. Но все как обычно, в пределах нормы. Ни ажиотажа, ни усиления интереса к себе не заметил. В том-то и дело, что не заметил. Но это совсем не значит, что ее не было".
Он устало прикрыл ладонью глаза. Свет в камере был такой яркий, что пробивался сквозь ладонь, проникая под закрытые веки, словно пытался выжечь яблоки глаз.
"Что ж, неплохой метод психологического давления. Держись, Володя, - усмехнулся он про себя, - сколько подобных сюрпризов тебе еще уготовано".
Глухов поднялся с пола, подошел к столу, машинально подвинул к себе табурет. Рука ощутила непонятную тяжесть. Пригляделся. Ай да голландцы… Ай да засранцы. Табурет был сколочен из кривых, неструганых досок, сбит кое-как, сидеть на нем, видать, жестко и неудобно. Только ведь нас нестругаными досками не удивишь, господа.
Владимир Алексеевич опустился на табурет, если его можно было таковым назвать, и вновь попытался вернуться к анализу своей работы, особенно в последние месяцы.
Анализа не получалось. В голову лезли какие-то совершенно посторонние мысли. То вдруг всплывало из небытия лицо районного военкома из родного городка Александровск, что в Пермском крае. Он устало, по-отцовски глядел на девятиклассника Вовку Глухова и охрипшим голосом давил из себя слова: "Ты, парень, не спеши, заканчивай школу. Война только началась, и на твою долю хватит". Или ни с того ни с сего в ушах звучал голос диктора с давних лыжных окружных соревнований: "Команда номер тридцать девять закончила третий этап". А следом - хохот его друзей-офицеров по лыжной сборной Харьковского военного авиационного технического училища. Они уже финишировали, а кто-то в судейской коллегии решил, что прошли только очередной этап. Настолько далеко позади оставили своих соперников.
Он давно уже забыл военкома из сорок первого года, лыжные гонки сорок восьмого и много лет не вспоминал их. А тут, поди ж ты, то ли от душевного потрясения, то ли еще от чего-то полезло из всех углов памяти. Не вовремя, не к месту.
Владимир Алексеевич опять возвращал себя к работе, но вспомнилась почему-то жена. Однако теперь он вряд ли мог пожаловаться, что воспоминание не по теме. Очень даже по теме.
Было это в 1955 году. Училище он окончил в 1954-м и попал служить в 43-й истребительный полк, что в Прибалтийском военном округе. И жена, доселе молчавшая, рассказала однажды случай, над которым он потом долго смеялся. Как теперь оказалось, зря.
Ей, тогда еще совсем молоденькой студентке, за всю стипендию в целых 30 рублей цыганка нагадала, что выйдет она замуж за красавца-военного, блондина, но жизнь у нее окажется непростой: много переездов, испытаний, а мужу будет грозить тюрьма на пять долгих лет.
Владимир Алексеевич тогда часто подшучивал над женой: мол, выманила цыганка всю "степуху", а теперь вон как обернулось. Правду, выходит, нагадала: и про блондина, и про военного, и про долгие дороги-переезды, не было до сих пор только тюрьмы. А теперь и тюрьма сбылась.
Глухов зябко повел плечами, встал, постучал в дверь камеры. Долго не открывали, потом дверь распахнулась. На пороге стоял тюремный чиновник в мундире, рядом - второй в штатском. Он оказался переводчиком.
- Я генеральный представитель компании "Аэрофлот" в Голландии. Я протестую. Требую пригласить посла Советского Союза или консула, - сказал Глухов.
Тюремный чиновник в ответ только отрицательно покачал головой и бросил несколько слов.
- Мы к вам никого не допустим, - услышал он словапереводчика.
- Дайте мне бумагу и ручку. Я напишу письмо послу и протест королеве в знак нарушения моих прав, избиения и незаконного задержания.
- Господин Глухов, вы являетесь государственным преступником, и потому вас арестовали.
Тюремщик повернулся и вышел из камеры. Следом за ним за порог шагнул переводчик.
…Однако минут через пятнадцать надсмотрщик принес в камеру допотопную чернильницу, ручку и бумагу.
Глухов написал письмо на имя посла о том, что без предъявления постановления схвачен, избит и насильственно доставлен в тюрьму.