Про огород и связанные с ним радости лучше вообще сейчас было не думать. Я на этом попалась. Зря я начала вспоминать, как совсем маленькая Варька собирала пухлыми пальчиками - даже у худеньких детей пальчики имеют нежную, младенческую припухлость - молодой горошек, расковыривала стручки прямо на грядках и, приговаривая "А ну-ка, мы сейчас поп'обуем…", отправляла их в рот и жевала со счастливой улыбкой…
Однажды я спросила Виноградова, все тужившегося оплодотворить меня во второй раз:
- А зачем тебе еще ребенок?
- А что? Пусть ползает… А?
Мне не хотелось тогда ссориться. Но вообще-то надо было сказать ему, что дети не только ползают. Они еще хотят, чтобы с ними играли, по возможности весь день, чтобы их держали за руку, пока они не уснут, и мчались к ним по первому зову, когда они проснутся. Они хотят слышать понятные им ответы на вопросы про море, про тень, про Бога, про любовь… Они повторяют эти вопросы, взрослея, и хотят слышать другие ответы - более взрослые, но так, чтобы новые ответы не противоречили старым - они помнят их всю жизнь. Да, и еще дети болеют. В самый-самый неподходящий момент.
Когда я доехала до дачи, мне позвонила Неля и испуганно сказала:
- Ленусь, ты только не волнуйся, но у Вари температура…
- Какая?
- Высокая…
- Какая?!
- Почти тридцать девять…
- Что болит?
- Голова…
- О господи… Но я назад уже не поверну… Сыпи нет?
- Да вроде нет…
- Слушай, дай ей жаропонижающее.
- Да я уже дала, а температура только растет…
- Господи! Нелька… вызывай неотложку, ладно? Вызывай! Я быстро все покидаю в сумки и приеду! Хорошо?
- Конечно, ты только не волнуйся…
Золотая Нелька. Компенсация за отсутствие мужчины-опоры. Золотая подруга, которой я плачу черной неблагодарностью. Иногда забываю поздравить с днем рождения, потому что у нее он очень неудобно расположен - между днем смерти моей бабушки, когда мама плачет и мы едем на кладбище, и днем нашей встречи с Виноградовым, когда плачу я одна и редко-редко мы празднуем его вместе с Виноградовым. Праздновали… Тогда уж я забывала все. Тьфу!..
Сколько же надо вылить на голову одной, отдельно взятой женщине, чтобы она перестала произносить даже мысленно фамилию человека, который… Хотя я понимала - мне жаль своей любви, и снится мне уже не он - снится мне, как я его любила. Потому что любить его сегодняшнего - это издевательство над здравым смыслом, над собой, над своей душой. Ты мне в морду плюешь, а я - люблю. Ты… а я…
Чуть позже я поняла, почему же Виноградов меня не отпускал, почему цепко держал в снах и совершенно неожиданно вспоминался днем… Но это случилось только через некоторое время.
Виноградов, Виноградов, свет моих очей. Как же мне больно было расставаться с моей любовью, с надеждами, с воспоминаниями… Как больно было за Варьку, напутствовавшую меня перед поездкой:
- Гнома не забудь!
Гнома, исправно приносившего ей подарки и шоколадки в красном заплечном мешке. Это придумал Саша, а Варька поверила, что, пока ее на даче нет, гном готовит ей подарки и ждет ее приезда.
Я ей про этого гнома уже года три рассказываю "сериал". Варька обожает бесконечную историю про девочку Соню, очень на нее похожую, у которой жил гном. Надо бы, наверно, попробовать ее записать, но я просто не понимаю, как люди находят время, чтобы писать книжки. У меня, например, иногда не остается времени, чтобы сделать приличный маникюр, и я делаю аккуратный "маникюр пианистки", чем бешу Виноградова, который любит, чтобы грудь при ходьбе слегка раскачивалась - есть такие лифчики, в которых груди даже первого размера призывно покачиваются, а ногти при взгляде на них обещали бы острые ощущения заинтересованным мужчинам.
Не бешу, а бесила, не любит, а любил… Не надо про это думать… Вообще не надо… Это садомазохизм… Лучше про Варьку… Это тоже больно, но так не унижает…
- И книжки мои все-все собери… "На восток от Солнца, на запад от Луны" - под бильярдным столом валяется. Я там ее читала в прошлый раз, когда вы с папой играли…
Не в прошлый раз, дочка, а в последний.
Я подыгрывала Виноградову - делала вид, что никак не научусь играть. Бильярд подарили недавно, все вокруг играть умеют - а он вот нет. Да еще я быстро учусь, а у него никак ни один шар в лунку не попадает. Ну как же так! И Саша все сердился на Варьку, сидевшую под столом и оттуда кричавшую:
- Мимо! Мимо!
Да, точно - какое неуважение к отцу, уважаемому человеку и банкиру!..
…Нужно по всему огромному дому и в двухэтажной бане собрать все Варькины книжки. Она знает все свои книги и вдруг решает, что сегодня ей необходимо прочитать про великана-одноглаза, а вчера - надо было про волка, который стал теленочку мамой. Но она всегда упорно ищет именно ту книжку, которая пришла ей в голову.
После того как мне позвонила Неля с сообщением о Варькиной температуре, я вообще ни о чем думать не могла - ни о гноме, ни о книжках, ни о сыче Виноградове, из-за которого вся эта свистопляска. Мне хотелось как можно быстрее собрать вещи и попасть обратно в Москву.
Подъехав к Даче, я набрала номер дачного телефона. Виноградов, разумеется, поставил себе там московский номер. Высокий забор не позволял увидеть, горит ли свет в пристройке сторожа. Он так долго не поднимал трубку, что я уже решила, что придется его ждать. Но вот наконец услышала недовольное:
- Алло!
- Гриша, добрый вечер, это Лена. Вы не могли бы открыть мне ворота? Я тут… кое-что привезла.
- А-а-а… да… - Похоже, что он уже спал. - А у вас нет ключей?
- Нет, так получилось…
- А-а-а… ну сейчас…
Гриша с некоторым подозрением посмотрел на водителя "Жигулей", с которым я договорилась, что он отвезет меня туда и обратно.
- Гриша, это просто такси. Я тут кое-что привезла по хозяйству.
Я захватила с собой огромный пакет, где лежали недошитые шторы для каминного зала. Глупостями заниматься, отдавать новый компьютер с безвредным плоским монитором я не стала, увидев, насколько плотно занят Саша другой, - что ему мои символы и знаки, что ему моя гордость и принципиальность - теперь…
Помахала пакетом с чудесным полупрозрачным тюлем, в котором были продернуты неровные золотые нити вперемежку с грубыми, как будто вытащенными из рогожи, с узелками и неровностями.
- Вот, Гриша, я привезла новые шторы… повешу, наверно…
- А-а-а… ну да…
Бдительный Гриша удостоверился, что шофер останется ждать меня в машине. На всякий случай сторож взял лопату и стал подгребать снег на аккуратно расчищенных дорожках. Я слышала, как он чистит снег, пока собирала вещи.
Я не ожидала, что это окажется так тяжело. Вещей было гораздо больше, чем я предполагала… Потому что мы там жили. По неделе, по два месяца, по три дня, приезжали на праздники… Я и не думала, что дача стала моим вторым домом - я просто об этом не думала, жила и мечтала о том, что посадить следующим летом, переживала, что плохо растет девичий виноград в тени у крыльца, и радовалась, как разрослась плетистая роза с нежными тяжелыми цветами на тонких гибких стеблях…
Там всегда было странное состояние оторванности от всего мира, покоя и - у меня лично - счастья. Я уж не говорю про Варьку, носившуюся летом босиком по газону, а зимой по огромному каминному залу на первом этаже, Варьку, которая, научившись ходить, сразу научилась делать это осторожно, имея в виду габариты нашей с ней квартиры.
Я собирала вещи и все раздумывала - не положить ли Саше на подушку нашу фотографию из предпоследней поездки - мы все трое стоим по щиколотку в Красном море… Очень трогательно и глупо.
…Мы лежали на животах на краю моря, там, где волна набегает на песок. Варька плескалась рядом. Саша счастливо поглядывал на меня, собирая камушки и кусочки белых и красных кораллов. Я тоже искала красивые обломки, похожие на разные фигурки - вот голова кота, вот веточка, вот растопыренная ладонь.
"Смотри!" - одновременно воскликнули мы и протянули друг другу: я Саше - кусочек темно-розового коралла, похожего на сердечко, он мне - выразительный желтоватый фаллический символ в состоянии любви. Вот и ответ. Просто мы дарили друг другу разное.
Но разве посмел бы прапрадедушка-корнет, тот, что писал через "ять", предложить своей любимой "руку и фаллос"? Если бы дожил до свадьбы…
Я все-таки решила положить фотографию, может, Саша вспомнит, как мы были там счастливы - все трое. Как ждала Варька огромного желтого мишку, который по вечерам приходил на детские танцы, как она дружила с маленькими француженкой и испанкой - объяснялись они улыбками и взглядами.
Вспомнит, как он пытался читать мне вслух днем, пока спала Варька, поддельные записки Пушкина, выпущенные каким-то "левым" издательством, повествующие о слишком вольных забавах поэта в очень откровенных словах. Книжку подарила я ему сама, схватив на бегу в книжном магазине, поверив в название "Неизданные дневники Пушкина". Кто же знал, что издателю придет в голову предлагать нам книгу с описанием физиологии группового соития, пусть даже и якобы с участием Александра Сергеевича, большого озорника и ловеласа… Когда мы поняли, что это за книжка, мы вместе очень смеялись, вместе и бросили ее…
Или вдруг вспомнит, как однажды предложил Варьке, поглядывая на меня с нежностью: "Дочь, а давай попросим нашу красивую маму, пусть она нам еще братика родит… или сестричку?" Варька очень удивилась и обрадовалась, что такое вообще возможно, а я испугалась…