Наконец, один из подъездов открылся, оттуда выпорхнула парочка. Я стоял рядом и воспользовался этим. В подъезде было не так холодно, как на улице, а главное, не бил в лицо жгучий ветер. Пристроившись в закутке неподалёку от батареи, я почувствовал, что зверски устал за день, и не хотел уже никуда двигаться. На мне были тёплые сапоги Андрюхи и не менее тёплая куртка стоимостью более двух тысяч долларов. Вещи друга и память о нём согревали меня, и скоро я заснул.
Утром вышел из подъезда и пошёл искать магазин или столовую, где можно было бы позавтракать. Набрёл на киоск с кофе и булочками. Мне этого было достаточно. Горячий кофе приободрил меня, и я, шагая по улице, стал соображать, как мне отсюда попасть в больницу к Паше. Всё-таки меня не покидало беспокойство о ней. Судя по приёму, оказанному мне Олегом, он вряд ли собирался навестить Пашу. Я должен, по крайней мере, сообщить ей об этом.
Шагая по улице, я вдруг увидел вывеску, оповещавшую, что здесь, в этом здании, находится студия, пекущая сериалы. Картинками с кадрами были залеплены два окна. Ну, вот она, удача! Сама в руки идёт! Я вошёл. На меня выжидающе смотрел человек средних лет.
- Я относительно работы… - несмело начал я.
- Артист? - оглядев меня, спросил мужчина.
- Нет.
- Каскадёр?
- Нет… Просто… может, в эпизоде…
- В эпизодах у нас народные артисты снимаются.
- Ну, в массовке…
- Москвич?
- Нет.
- Ну, хоть регистрация-то есть?
- Нет. Я только приехал.
- Так чего пришёл? Мы чужих не берём. У нас своих таких без счёта.
Я вышел, не испытав особого сожаления. Что ж, не всем ни с того, ни с сего падает на голову голливудское счастье. Во всяком случае, я понял, что не так просто войти в мир кинематографа, а тем более сделать на этом поприще карьеру. Чужому!
Пока добирался до больницы двумя автобусами, троллейбусом и на двух линиях метро, окончательно понял: мы со столицей никогда не сроднимся. Москва с её несуразно раздутыми масштабами, огромными людскими и автомобильными потоками, бесконечной сутолокой утомила меня. Мне хотелось домой. И я рассчитывал захватить с собой Пашу, которая попала здесь в тяжёлую ситуацию. Я почти не сомневался, что она, брошенная Олегом, одинокая, больная, несчастная, ухватится за меня, как за спасительную опору, хотя бы для того, чтобы выбраться из неприветливой Москвы, где все другие, кто "понаехал", - чужие. Мне тоже здесь делать нечего. Меня даже дворником не возьмут, потому что конкуренты-таджики старательнее и сговорчивее. И у Паши, видать, жизнь в столице не ладится, раз она оказалась в больнице.
Полный решимости, я снова купил апельсины (Паша их любит), сдал в раздевалке куртку, надел на сапоги полиэтиленовые бахилы, накинул белый халат и поднялся на четвёртый этаж. К палате подходил в самом радужном настроении, с предвкушением успеха своей спасательной миссии. Может, я по природе спасатель? Дважды спас друга, да и Паше не раз помогал выйти из очень затруднительного положения. А сейчас, как бы она ни сомневалась, как бы ни возражала, Пашу надо обязательно вывезти из Москвы, пока столица окончательно её не сломила. Пусть едет не ко мне, если не хочет, пусть едет домой.
Войдя в палату, я увидел лицо Паши, на котором светилась лёгкая улыбка. Я отнёс это на свой счёт, и мне было приятно, что она встречает меня с радостью.
- Ну вот, я же говорил, что всё будет хорошо, - начал я бодренько.
Но Паша, увидев меня, вдруг нахмурилась и, с беспокойством поглядывая на дверь, спросила:
- А разве ты не уехал?
- Как видишь! Я пришёл к тебе с предложением, от которого ты не сможешь отказаться, - проговорил я шутливо.
- Какое ещё предложение? - недовольно спросила Паша.
- Ну как какое? Хочу помочь…
- Чего ты всё лезешь не в своё дело? Зачем ты приехал? - вдруг почти закричала Паша, устремив беспокойный взгляд на дверь.
Я оглянулся: в палату входила разъярённая горилла, именуемая Олегом.
- Но тебе же было пло…
Я умолк, потому что Олег подошёл к Паше с другой стороны кровати, и она тут же схватила его руку, чтобы убедительнее показать, как рада ему и как недовольна моим присутствием.
- Парень, что тебе неясно? - Олег устремил на меня взгляд, полный унизительного благодушия, такой, каким смотрят на надоедливую козявку, которую запросто можно раздавить, а не давят лишь из чувства брезгливости. - Давай уматывай отсюда, а то помогу, как вчера.
Паша молчала и сосредоточенно смотрела на меня, будто подгоняя к двери. Я всё понял и вышел, даже не попрощавшись. Чёрная змея точила моё сердце, и от этого боль расползалась почти по всей груди. Я долго шёл по улице, не понимая, куда именно. Наконец, увидел вход в метро. Остановился, подумав, что мне надо зачем-то на Казанский вокзал. И вспомнил: оттуда ходят автобусы в наш город. Домой! Прочь из столицы, которая безжалостно выбрасывает на улицу наивных простачков вроде меня, не заботясь об их дальнейшем существовании.
Глава 10
Я успел на рейс. Двадцать часов пути меня не тяготили. Наоборот, будет возможность отоспаться в тепле. Но меня всё ещё мучили душевные терзания, и уснуть никак не удавалось. Я пытался понять, чего же на самом деле хотела Паша, когда звонила мне. Может быть, она хотела продемонстрировать Олегу, что есть человек, готовый лететь за ней на край света? Так сказать, наглядный пример того, что он, Олег, может потерять её. Ничего другого мне на ум не приходило.
Почему-то вдруг вспомнилось слово, которым Андрюха определил когда-то мое положение в отношениях с Пашей: зависимый! А вслед за этим всплыло в памяти и предостережение черноморской провидицы, подарившей мне сувенир: "Не давай его в руки женщинам!" Я и не давал. Никто, кроме Паши, к нему не прикасался. Что же она сделала тогда, когда сжимала шарик в руке и, закрыв глаза, о чём-то думала? Я не верил в мистику, я не верил в "заговоры", но тут невольно пришлось задуматься - уж слишком очевидное совпадение: я действительно оказался "заговорённым", а вернее, приговорённым к какой-то странной, поистине мистической любви, от которой не мог никак избавиться. И уж если разобраться, то заслуживает ли Паша такой безграничной преданности? Так в чём же дело? Или и впрямь действуют какие-то мистические силы? И где мне искать спасения?
Пожилой мужчина в соседнем кресле уже давно посматривал на меня с интересом, желая завязать дорожный разговор. Говорить мне не хотелось, но было бы невежливо не отвечать на его вопросы. И он задал первый вопрос:
- Студент, наверное? Домой на каникулы?
- Лучше сказать "вечный студент", - невесело пошутил я.
- Что так? Не ладится учёба?
- Жизнь не ладится.
- Да-а-а, время сейчас такое, - посягая на философские размышления, сказал сосед. - У меня вот тоже внучка всё на жизнь жалуется. Скучно ей, видите ли, сидеть от звонка до звонка в нотариальной конторе и бумажки оформлять, да ещё за маленькую зарплату.
- А разве не скучно? - поддержал я неведомую внучку.
- Так зачем же шла в юридический институт? Скучно везде, если тебе твоё дело не нравится. А когда нравится, то и не замечаешь, что рабочий день уже кончился. Я вот всю жизнь бухгалтером проработал…
- Ну и скучища, наверное, - прервал я его.
- Не скажите. Я на большом производстве работал. Там такие огромные суммы, а ты должен всё до копейки учесть. Иной раз ищешь эту копейку, как сыщик, разные способы пробуешь. Найдёшь и так же рад, как если бы преступника схватил за руку. В числах какая-то сила есть, магическая, что ли. Она меня с детства притягивала.
- Вам повезло, - вздохнул я, а сам подумал: "Ну вот, и тут магия".
- А вы что же, ещё не определились?
Я невольно вспомнил тётю Веру!
- Выбрал поначалу совсем не то, поменял - и снова не то…
- А вот какие любопытные вещи бывают, - стал рассказывать сосед. - Недавно по телевизору показывали. Один англичанин, из состоятельных, с женой развёлся и махнул в Сибирь, посмотреть, что это за край такой. И так ему понравилось, что он на хуторе, где всего-то пятнадцать человек живёт, остался! Влюбился, женился, сейчас уже трое детей. Он скотину разводит, сам дрова для печки рубит. Стоит румяный такой от мороза, улыбается. Доволен!
- Видел я этого Майкла. Он себе такую жизнь выбрал потому, что влюбился. Ради любви чего только не сделаешь!
Я при этом подумал о Паше и о моих безрассудствах во имя своей болезненной любви к ней, погубившей мою учёбу, возможную карьеру и вообще жизнь.
- Семья - это святое, - подхватил бухгалтер. - Даже звери… охотятся, чтобы деток накормить. Птички сколько раз в день за червячками слетают, чтобы птенчикам своим корм принести! Так уж мир устроен: живёшь - трудись. И благодари родителей, что произвели тебя на свет, и ты каждый день видишь, как солнце всходит, поля видишь, леса, красоту эту, которая вокруг тебя.
Дальше я не слышал, уснул. Когда проснулся, соседа уже не было, вышел где-то по пути. А я подумал, что, возможно, нашёл своё дело, которым, пожалуй, смогу заниматься, чтобы прокормить себя, а потом и своих "птенчиков". Мне нравилось сидеть за компьютером в той фирме, куда я устроился в последний раз.
Но Паша! Паша и здесь мне всё сломала. Я так поспешно кинулся её спасать, что не предупредил руководство об отъезде. Когда же я не вышел на работу, с фирмы позвонили, узнать, не заболел ли. Стас, вечно занятый компьютерными боями, бухнул сходу правду: уехал в Москву на неопределённое время. Когда я явился на работу, за компьютером сидела незнакомая девица, а мне объявили, что я уволен за пятидневный прогул.